Твоя комната страха

Городок близ Таганрогского залива провожал меня лёгким приятным бризом. Волны ласково обнимали берега, словно влюблённая парочка. «Милуются проказники» – подумал я. Настроение чудное. Чайки переговариваются о чём—то своём. Летают, размахивая длинными белыми крыльями. Серая вода тянула взор на себя. Тянула в свои недра солнце. Небесное светило становилось всё ниже и ниже, ближе к неопознанному дну. Потихоньку сквозь серые тучки подбирался вечер. Холодало. Запах соли и водорослей. Запах свободы. Прелесть...

Прорывать вязкий воздух становилось всё сложнее. Он уплотнялся, раскалялся,  закупоривал ноздри, противно лип к поверхностям дыхательных путей. Губительная лесная влага горячими каплями оседала, казалось, на всей поверхности так называемого «внутреннего мира». Вдох – лёгкие пронзает раскалённая спица, выдох –  измученные органы выталкивают переведённый кислород. Мне нужно было отвлечься от окружающей обстановки, чтобы не сойти с ума, но концентрация внимания на собственном теле не помогала. Отвлечься от происходящего было невозможно...

Тяжёлые шаги застучали по ковру: топ-топ-топ. Только вот ковёр висел на стене в коридоре. Сердце мальчика забилось, как заведённая игрушечная обезьянка, бьющая в тарелки. Он нервно сглотнул. Но пересохшее горло лишь свела судорога. Мальчик опустил ноги с кровати и как можно тише прокрался к двери в коридор. Высунул голову. В ванне горела лампочка. На цыпочках, почти не дыша, ребёнок зашагал на свет, как мотылёк. Повинуясь странному наваждению, иррациональному любопытству, он брёл в темноте старой квартиры. Сердце стучало громко. Непозволительно громко! Мальчик навострил уши. Пижама неприятно липла к телу...

Ночью на кладбище очень тихо. Темно, холодно. Продираясь сквозь заросли цветущей сирени, маленький мальчик блуждал по старой части сельского кладбища в поисках нужного места. Нужно было пройти ещё пару сотен метров, повернуть возле парочки могил и пройти по прямой. Мальчик уже не боялся. Он привык навещать родных в позднее время. В руках мальчишка сильно сжимал лопату, несоизмеримую его росту. Её рукоятка торчала над головой ещё сантиметров на десять. Но малыш уверенно шёл, готовый копать. Минуя очередную стену кустов, малыш понял, что потихоньку выходит к новой части кладбища...

Олежа ëрзал по мокрой простыне не в силах уснуть. Полный мочевой пузырь давил, казалось, не только на живот, но и на лëгкие, на мозг – на всего малыша! Мальчик недовольно фыркал, перекатываясь с боку на бок. Он нервно рассматривал узоры на ковре, всматривался в мерно поднимающуюся грудную клетку бабушки. Но встать и отправиться в сельский туалет у него не хватало смелости. Олежа уже несколько дней гостил у бабушки в деревне, куда его сбагрили родители, чтобы провести небольшой отпуск. Мальчик этим фактом сильно опечален не был...

Они к нам пришли, обитатели леса с другой стороны перевала. Незнакомые нам, враждебные нашим обычаям. Вооружённые копьями точёными, стрелами, луками. Не крались, не прятались средь могучих древних стволов. Шли, как казалось, с войной. Шли против наших устоев. Мы, сидя в плену у тёмной ночи, с источник света - одной свечой, ждали незваных гостей. Затаили дыхание. Столпились у алтаря Нашего Единого Пророка. Молились, взявшись за руки. Дикари приближались. Молчали. Тяжела была тишина. Они верили в разных Богов. Верили в духов травы, неба и ветра. Верили, в солнце, что встаёт благодаря потугам Гелиоса...

Вечерело. Солнце тянулось к горизонту медленно и непреклонно. Нас можно было назвать забредшими путниками, которые ищут отдых и получасовой покой. Ноги уже налились свинцом и отказывались поочерёдно сменять друг друга. Но мой энтузиазм не угасал, поэтому я тянула сестру за собой вперёд, в неизвестное. Да, моё родное село – это нечто неописуемое, особенно в лучах закатного солнца. Но жизнь сложилась так, что сейчас я живу в другом городе, вдали от малой родины. Примерно несколько раз в году мне удаётся...

Смотрю в отражение. Пустота в зрачках. Они плоские, как стекло. Падать некуда, не в чем тонуть. Голубые. Как многовековые льды, пустые и мокрые. Холодные. Я улыбаюсь. Но блеска жизни в них нет. Как у рыбы. Внутри, на крючке сомнения, бьëтся тревога. Дрожит. Трепещет. Кажется, что ей конец - она поймана. Но кто тут ещё добыча? Она никуда не уходит. Она трепыхается, как будто под током. Тянет вниз. Больно ранит острыми плавниками заднюю стенку рëбер. Жëтся. Больно. Захлëбываюсь. Кровь? Слëзы? Приоткрываю губы...

Ты снова потерял над собой контроль. Снова поднял на меня голос. Я в страхе вжимаюсь в стену. Впиваюсь ноготочками в обои. И ты был готов замахнуться. Нет, замахнулся. Подошёл близко-близко. Приковал взглядом, как бабочку иглой к доске. И тебе оставалось только вбить гвоздик для того, чтобы я навсегда умерла. Но ты рычишь что-то, отлетаешь от меня. Хватаешься за голову. Бьёшь диван. Валишь настольную лампу. Она тут же тухнет - лампочка разбилась и разлетелась по полу большими осколками. Я жмурюсь...

Вован сидел в засаде сосредоточенно и тихо. Лишь изредка он вертелся на затекающих в полуприсядке ногах, тихонечко вглядывался во мрак из-за перевёрнутого укрытия. В голове перекатывались злорадные мыслишки. Уныло накрапывал дождь. Морось и холод. Темнота и тишина. И когда по пыльным грязным коридорам наконец послышались шаги, Вова совсем замер. Затаил дыхание. Втянулся в угол изо всех сил, чтобы, когда ничего не подозревающая жертва подойдёт - выскочить, как клоун из цветастой коробки. Шаги быстренько сменяли друг друга, и было в них что-то странное...

Я подвëл сам себя. Если б я знал, куда меня заведëт моё маленькое приключение, непременно бы выбрал обделаться или умереть от голода. Я бродил в поисках новой зарядки на телефон. Участи старой позавидовать нельзя - кот решил, что это заморский вкуснейший деликатес. Поэтому от шнура остались только клочки белой резины. И после того, как остатки зарядки были выброшены, а кот отруган, я выдвинулся к ближайшему магазину техники. К моему величайшему разочарованию, пока я бродил в поисках шнура, я успел проголодаться...

Несмотря на то, что стояла середина февраля, денёк выдался на редкость тёплым, солнечным. В воздухе плясала свобода - прозрачная, невесомая, нежно гладящая по щекам прохладным ветерком. Деревья стояли голые, но уже готовые к пробуждению, как будто досыпали «последние пять минут». Люди как всегда спешили куда-то, согреваемые уютными лучиками солнца. Все в душе были рады этому странному наваждению, прозрачности, кристальности воздуха. Всё вокруг предвкушало веселье. Антон тоже предвкушал. Он уже совсем большой мальчик...