Служба окончилась. Чернецы стали расходиться, дабы предаться делам на благо обители, но каждый на секунду-другую задерживался перед взором иеромонаха и, не дождавшись каких-либо знаков с его стороны, шел далее. Агафон также как и все замедлил шаг, проходя мимо амвона.
- Ступай к игумену, брат Агафон, - услышал чернец, обращенные к нему слова.
Осенив себя крестным знамением, Агафон вышел из молельни на монастырский двор и направился к отличной ото всех прочих бревенчатых строений обители землянке-скиту, крытой дерном, где обретался настоятель монастыря.
Все знали его, как уже ступившего на порог старости человека. Контраст поседевших до белизны снега волос и бороды с его угольно-черными глазами делал их взгляд пронизывающим и достигающим, казалось, до самой сути нутра того, на кого тот был направлен. Невероятно худой и бледный, он нес на себе печать самоотречения и аскезы. Умерщвление плоти и возраст, однако, никак не сказывались в отрицательном плане на умственных способностях игумена. Он держал своих подопечных в ежовых рукавицах, был информирован о каждом шаге любого и беспощаден в наложении епитимий и наказаний на провинившихся. Помимо всего упомянутого, игумен также выполнял функции смотрителя трех ям, служивших местом заточения наиболее упорствующих в своих одержимостях братьев.
Агафон, несколько раз уже испытавший на себе заботу игумена в качестве надзирателя, невольно поежился, проходя мимо кованых решеток, которыми были забраны ямы.
Игумен имел обыкновение собственноручно принимать с протянутых рук узников горшки с их испражнениями, чтобы опорожнить их и отмыть собственными руками. Правда, в них же он клал впоследствии еду, возвращая горшки обратно в яму.
Хорошие были горшки. Вместительные, тонкостенные, нетяжелые. Агафон знал все про эти горшки. Кроме того, что ему, как и многим из братии, довелось и поесть из них, и попользоваться ими для нужд больших и малых (в ямах гадить запрещалось категорически), и, кроме того, он был их создателем. Вылепил собственными руками и обжег в печи, сложенной им же из дикого камня. В обители труд гончара был востребован.
Игумен сидел за грубо сколоченным столом и что-то писал бронзовым стилосом на куске бересты. Этот инструмент для письма был, пожалуй, единственной более-менее ценной вещью, которой тот обладал.
Ряса игумена была основательно потрепана временем и подпоясана такой же ветхой веревкой. Распятие на груди, висевшее на простой бечевке, было вырезано из куска дерева, потемневшего от времени и испещренного многочисленными мелкими трещинами. Ноги были босы - игумен лишь в зиму обувал лыковые лапти, да и то не всегда с онучами.
Агафон вошел в землянку сквозь настежь распахнутую дверь и застыл в смиренном поклоне, ожидая, когда на него будет обращено внимание. Сквозняки забирались под рясу и холодили тело, вызывая приступы дрожи.
Игумен, наконец, закончил писать, свернул бересту трубочкой, отложил стилос в сторону и воззрился на вошедшего инока.
- Приветствую тебя, сын мой, - произнес он, осеняя Агафона крестных знамением, и продолжал. – Снова к морю зачастил, аки Демосфен?
Агафон молча продолжал стоять во все той же смиренной позе, но сохранить ее стоило больших трудов из-за ледяной щекотки забегавших по спине мурашек. Настоятель говорил:
- Тот в море робость свою топил, а ты страстишку свою топишь. Между вами больше тысячи лет, а цель, что у тебя сейчас, что у него тогда, была одна – людям глагол нести. Я, сын мой, слыхал, что ты за три полных месяца ни разу не нарушил принятого на себя обета избавления.
У Агафона словно камень с души, а заодно и щекотливые мураши от того падения прочь разбежались. Он слушал голос старца:
- Похвально. Да и горшки ты справные лепишь. Всю обитель обеспечил, да и чудь с корелой посуду твою оценили, даром что язычники. Первые янтарь-камнем расплачиваются, вторые куниц да горностаев на обмен несут. С оказией отошлем богатства сии, нечаянные, архиепископу, дабы он их обменял на камни, что еще более укрепят основание церкви Божией на Руси.
Чернец догадался, что сказанное о камнях было метафорой.
- Да, вот зачем звал я тебя, сын мой, - игумен внезапно поменял тему разговора. – Ты на берег морской часто ходишь – значит присмотрел, где птицы морские гнездиться учинили? Отвечай!
- Да, отец мой, - смиренно ответил Агафон, - высмотрел я гнезда и норы ихние. Многие уже яйца класть начали.
- Какой сметливый ты, брат Агафон, - одобрительно произнес настоятель. – Именно о яйцах и будет разговор. Праздник завтра. Пасха светлая. Так что, возьми-ка ты три корзинки и набери в них яичек, дабы братии после Великого поста разговеться чем было. В помощь возьми себе братьев Аристарха и Вениамина. Хватит им уже по ямам сидеть. Прямо сейчас и вызволи их. Прочти вместе с ними двенадцать раз Отче наш, сведи их к кузнецу – он знает, что делать,- а после принимайтесь за дело благое. Да присматривай за ними построже. Ступай себе с Богом. – Перекрестил Агафона игумен и снова взялся за свой стилос.
Чернец поклонился, сотворил крестное знамение и, пятясь, выбрался прочь из скита.
Агафон вызволил из ям доселе томящихся там братьев, вкратце объяснил наказ игумена и, после прочтения «Отче наш» должного количества раз, они втроем пошли в монастырскую кузню.
Монастырский кузнец, брат Демьян, жилистый, словно из веревок свитый, уже ожидал их. Как и все в этой обители, он также был одержим какой-то своей, личной, страстью, но, вероятно, научился обуздывать ее настолько, что Агафон и не замечал за ним ничего такого, что объясняло бы его пребывание здесь, а также самобичевания, которым тот себя подвергал время от времени.
О страстях брата Аристарха и брата Вениамина было известно всем. Первый был обжорлив. Второму была искренне неведома разница между своим и чужим.
Брат Вениамин искренне недоумевал, когда его ловили на очередном воровстве – какой, мол, он воришка, если сам, коли намекнут, последнюю рубаху с себя снимет и отдаст. Ну, взял у кого-то без спросу, так и тот пусть возьмет у него без спросу все, что за душой у него имеется. Сам же Христос делиться заповедовал. После очередной холодной в голове чернеца Вениамина вновь забрезжило осознание того, что он глубоко заблуждается по поводу искренности своего неведения того, что он творит. И что Христос призывал делиться, все-таки, несколько по-иному. Полный таких покаятельных мыслей, он безропотно дал заковать свои руки в тяжелые деревянные чурбаки, состоящие из полукружий, окованных железными полосами. Руки было из-за них не поднять. Каждое шевеление давалось с трудом, но именно о том и должны были напоминать оковы эти, что человек должен в трудах тяжких приобретать себе блага, а не легкими и ловкими движениями рук.
Чернец же Аристарх был облачен в этакий воротник из двух деревянных полукружий с отверстием для шеи, если их составить вместе. По ободу этого круга, из которого выдавалась голова греховодника, была пущена железная полоса, склепанная на концах и оттого стягивающая полукружья воедино. Окружностью эта получалась такого радиуса, что у заключенного в нее не было никакой возможности поднести руку ко рту. Ни крошки в рот не забросить, ни до воды губами не дотянуться, ни кровососа, на лице примостившегося, не прихлопнуть.
Не впервой доводилось Аристарху носить этот ошейник, благо, что для комарья время еще не пришло. Было дело, когда он, съедаемый гнусом-кровопийцем, исхлестал собственное лицо в кровь веткой, которой приноровился отгонять звенящие тучи. Аристарх также приноровился и пить воду через длинную соломинку, и накалывать на столь же длинный прутик что-либо съедобное, чтобы донести его до рта. Голь на выдумки хитра, тем более обжорливая. В отношении еды он не брезговал почти ничем: ни червем, ни улиткой, ни личинкой какого-нибудь усача. Все шло ему в рот. Однако, самих же жуков, слизняков и гусениц он, наученный горьким опытом пережитых животных болей, рвоты и видений преисподней, поглощать опасался.
Узнав про то, что в корзину, которую вручил ему брат Агафон, предстоит складывать яйца, чернец Аристарх испытал противоречивую гамму чувств. Яйцо на прутик не наколешь – не будет повода согрешить. Однако, если в скорлупе сделать дырочку, то его можно высосать через соломинку. То будет смертный грех, один из семи – чревоугодие. После трех дней ямы, да в Пост, да под надзором самого игумена, который весьма заботился о том, чтобы узникам не было скучно, соблазн угодить чреву был весьма чреват. С такими мыслями брат Аристарх взял в руки корзину…
Агафону также досталось. Он и охнуть не успел, как кузнец, брат во Христе, Демьян, вмиг проткнул и сцепил его губы тонкой медной проволокой. Да еще и скрученные концы склепал. Спасибо, хотя бы на том, что рот еще можно, чтобы сплюнуть, приоткрыть было. Игумен, стало быть, дал таки распоряжение и на его счет. Хрыч старый, суди его Бог!
Смахнув с глаз долой ненароком выступившие слезы, Агафон смиренно сотворил крестное знамение в сторону кузнеца. Тот ему тем же не ответил, но вложил ему в руку толстый ивовый прут. Выбросил молча пальцами десять, мол, столько ударов будет, и, повернувшись, задрал кверху свою рясу, обнажая жилистую, со следами многочисленных рубцов, спину.
Рубцом больше, рубцом меньше… Агафон хлестко отбил просимое от него количество ударов, выбив на последних двух кровь из рассеченной крест -накрест кожи. На это кузнец удовлетворенно хмыкнул, дескать, в расчете, облачился в рясу, и крестным знамением благословил всю троицу на их грядущие труды.
Второй раз за этот день Агафон вышел к морю. За несколько часов его отсутствия оно угомонилось. Волны лениво выкатывались на плес, и в них не было теперь той ярости и силы, что присутствовали на переломе утренней зари. Солнце светило со свободного от туч неба и в лучах его насыщенными цветами играли молодые, пошедшие в рост травинки, гладкая, омываемая прибоем, разноцветная галька и даже кое-где сохранившиеся грязно-белые пятна льда и снега сверкали, казалось, девственной белизной.
Чайки и бекасы, крича, носились в воздухе над самой водой, охотясь. Агафон повел своих подопечных к скалистому утесу вдали, где морская птица облюбовала себе места для кладки. День обещал быть хорошим, и никто из братьев не заметил, как вдалеке, в море, возникло темное, словно тучка, пятно. Оно медленно приближалось к берегу, постепенно приобретая очертания того, что олицетворяло самые животные страх и ужас для любого из людей, обитавших на этом берегу моря.
Станьте частью нашей дружной компании)) Ставьте лайки, делитесь ссылкой, подписывайтесь на наш канал.
#фантастика #мистика #юмор #книги #чтение #романы #проза #читать #что почитать #книги бесплатно #бесплатные рассказы #фэнтези #викинги