Я увидел ее сразу. В толпе прихожан, пришедших на чин освящения воды, она выделялась блуждающим взглядом и беспомощным выражением лица.
На голову она натянула капюшон куртки. Она единственная не имела с собой тары для воды и потихоньку расспрашивала впереди стоящих женщин, нет ли лишней бутылочки.
Этой женщине, думаю, было около сорока. Русоволосая, худощавая, бледная, с тонкими чертами лица.
После проповеди прихожане двинулись ко мне, и я не смог выловить ее в толпе, чтобы поговорить.
Потом она пришла в субботу вечером. Снова в джинсах и без платка. Наши помощницы быстренько выдали ей юбку и косынку.
Потом староста попыталась с ней поговорить. Женщина не вовлеклась в разговор, ответила парой коротких фраз, походила по храму минут десять, постояла у панихидного столика и ушла.
Она пришла ещё раз через неделю. Я столкнулся с ней в дверях храма. Женщина опустила голову и пролепетала: «Извините».
Я постарался задержать ее, она вроде бы согласилась поговорить, но вдруг опрометью выбежала из храма.
И только в следующий раз она явилась в самом конце вечерней службы, и я усадил ее на разговор.
- Кристина, - представилась она и расплакалась.
- У Вас что-то случилось? Что-то с близким человеком? - я попытался проявить максимум сочувствия.
- Нет, - покачала головой Кристина. - Я сама для себя настоящая беда. Я к бабке пошла, когда меня муж бросил. И теперь все очень плохо.
- Болеете?
- Лучше бы телом болела. Душа болит. Одни проблемы. Муж вроде бы вернулся. Только он сейчас совсем другой человек. Старичок шаркающий, брюзжащий. А был мужик, молодой, сильный. Внешне он не сильно поменялся. Но я же знаю, каким он был раньше. Ребенок вообще не хочет с нами разговаривать. Все сквозь зубы. Типа мы его свободы лишили. И у меня ни на что сил нет. И в церковь нормально зайти не могу - то от ладана задыхаюсь, то бежать порываюсь, будто кто-то гонит.
Кристина выдала эту речь вялым безэмоциональным речитативом. Было такое впечатление, что, даже проговаривая это, она уже смертельно устала.
Я видел их - опустошённых, уничтоженных, полубезумных, одиноких в своём горе людей, чья душа повреждена многолетним бесовским пленом.
- Я ещё не сплю. Совсем. А если засыпаю на десять минут, мне снятся мои похороны. И все мои близкие рады, что меня нет. Я всем мешала, - Кристина попыталась улыбнуться, но это была гримаса боли.
- Давайте попробуем поисповедоваться. Это единственное действенное оружие в войне с бесами.
- Вы думаете, это бесы? - Кристина странно смотрела на меня. Не знаю, что было в ее глазах - осторожность, сомнение, страх, надежда? Возможно, все одновременно.
Я продолжил:
- Я думаю, это были бесы. У наших грехов есть лица. Они рушат наши семьи, наших близких, нас изнутри. Мы, грешники, в аду уже здесь, на земле.
- Да, я в аду... - задумчиво, нараспев вымолвила Кристина. Вроде бы примерила эту мысль на себя и - ужаснулась.
- Ещё можно что-то сделать?! Или поздно?!
- Берите мужа и сына и приходите в субботу на вечернюю службу. Попробуйте подготовить исповедь и прочитать молитвы к Причащению. Опыт показывает - Вам все будет мешать. Будут складываться неудачные обстоятельства, отвлекать люди и т.д. Лучше взять в церковной лавке книгу «В помощь кающимся». Она сориентирует. И все пишите. Мысль теряется.
Кристина покраснела, потом побледнела, а потом побледнела так, что губы посинели. Я понимал, что бесы, у которых она в плену, не пустят ее на исповедь. Нужно пробить брешь в их войске.
Не могу объяснить, но я принял решение немедленно служить благодарственный молебен.
Перед началом я повернулся к болящей Кристине и четко внятно сказал:
- Сейчас мы будем благодарить Господа за то, что Вы и ваша семья не погибли. Пока все живы - можно исправить. И Вы смогли дойти до храма. Будем благодарить за все хорошее и все плохое, что многому научило нас. Правда?
- Правда, - тихонько, дрожащим голосом сказала Кристина.
Я подозвал нашего алтарника, который не успел уйти после службы и шепотом попросил остаться на молебен и присмотреть за дамой.
Георгий не понял:
- Зачем?
- Чтобы не упала. Мне нельзя отвлекаться.
Георгий, кажется, стал выше ростом и шире в плечах от возложенной на него ответственности. Я был уверен, что он справится.
К аналою подошли оставшиеся прихожане. Мне передали несколько записок. Я выяснил у Кристины имена мужа и сына.
А дальше я служил. За спиной у меня был шум, движение, кто-то ахал и охал, потом тащили что-то. Но я не отвлекался. Потом я вообще ничего не слышал.
И только протягивая прихожанам Евангелие для поцелуя, я увидел, что Кристина сидит на выдвинутой лавочке.
Сзади ее подпирает Георгий, а рядом сидит наша староста и держит стакан воды.
Я протянул Кристине Евангелие. Она попыталась отшатнуться, но Георгий аккуратно подвинул ее вперёд.
Она поцеловала Евангелие и разрыдалась. «Спасибо, спасибо, спасибо...» - шептала она. И через мгновение встала.
Я дослужил молебен и обернулся. Ее ещё шатало. Но цвет лица был вполне приемлемым. Все равно я боялся за неё.
- Вы сами за рулем? - я знал, что ей ехать домой километров шестнадцать.
- Да.
- Так не пойдёт. Кто-нибудь Вас довезет.
Я пошептался с Георгием. Он взял права и решил везти Кристину на ее машине, намереваясь назад добраться автостопом. Я благословил. Вручил Кристине книгу «В помощь кающимся». Она кивнула в знак согласия.
Она ушла. И только тогда я понял, что в достаточно прохладном храме я весь горю. А подрясник вообще плавал в поту. Более всего у меня горело лицо, словно на нем был большой горчичник.
Я залпом выпил целый стакан крещенской воды и преодолел сильное искушение полежать прямо тут, на лавочке.
Дома мне страшно хотелось есть. День был постный. Я помню, что съел суп, а потом килограмма два яблок и бананов и заснул на час. После сна я ещё потел, была слабость, но на утро к Литургии я был «как огурчик».
Кристина пришла ещё раз через месяц. Я принял одну из самых трудных исповедей в моей священнической жизни - не по грехам и событиям, а по невообразимому поведению.
Кристина по пути ко мне несколько раз роняла то шарфик, то сумку, а потом все время металась из сторонами сторону во время чтения молитв.
Лист с написанными грехами она швырнула мне в лицо, тут же извинилась и расплакалась.
Когда я читал грехи вслух, она хмыкала, комментировала гадким старым скрипучим голосом.
Мне знакомы эти «бесовские шалости», и я вцепился в молитву мертвой хваткой.
- Вы раскаиваетесь в своих грехах?
Кристина сначала молчала, а потом сказала уже своим голосом невесомо, еле слышно:
- Каюсь... - и снова были слёзы.
Причастил я ее на следующий день более спокойно, хотя боялся, чтобы она не выплюнула Святые Дары. Ее притихшее поведение могло быть игрой.
Мужа и сына она пока не привела. Но смогла после этого поисповедоваться и причаститься ещё однажды.
Я молюсь о ней. Как легко становиться разменной пешкой в бесовских игрищах... И как трудно вернуться к Богу...
Слава Богу за все!
священник Игорь Сильченков.