(«Волки и овцы»)
Наверное, самый никчёмный персонаж в комедии - это Аполлон Викторович Мурзавецкий, «молодой человек лет 24-х, прапорщик в отставке» (правда, исполняют эту роль всегда достаточно возрастные актёры).
Наделив своего героя красивым и благородным именем, автор не даёт ему ни капли благородства. Аполлон - племянник Мурзавецкой, сын её покойного брата. Судя по словам Меропы Давыдовны, отец был лишён деловой хватки. Она вспоминает: «А вот перед смертью братец стал бумажный завод строить… По его расчёту, за уплатой всех долгов нажил бы пятьдесят тысяч». И тут же добавит: «Ну, надо правду сказать, Вукол, братец покойник прихвастнуть любил, я всегда ему только вполовину верила». Денег на постройку завода у «братца» не было, а Купавин в долг не дал, и потому Мурзавецкая «по всему городу славит, что Купавины должны Аполлону, что они ограбили» его. Хотя очень сомневаюсь, что расчёты Виктора Давыдыча оправдались бы…
Так или иначе, но состояния у Аполлона нет. Нет и положения в обществе. «Прапорщик в отставке» (думаю, все помнят, что в те годы прапорщик – это низший офицерский чин), причём в отставке вынужденной – «из полка выгнали… свои же товарищи, за мелкие гадости, за то, что мундир их марает». В ответ на упрёки тётки он может сказать только: «Судьба, ма тант, судьба; а судьба-индейка».
Оказавшись в имении тётки, он ведёт такую жизнь, что она спрашивает: «Долго ты меня будешь мучить да срамить?» Сама же только вздохнёт: «Где уж клеветать; про тебя и правду-то мне сказать, так люди стыдятся. Да чего и ждать от тебя?» Какую правду? Дворецкий Павлин рассказывает: «Одно место у них. Просто срам, сударь! В городе-то стыдятся; так возьмут ружьё, будто за охотой, да на Раззорихе, в трактире и проклажаются. И трактиришко-то самый что ни есть дрянной, уж можете судить — в деревне, на большой дороге заведение, на вывеске: “Вот он!” написано. Уж так-то нехорошо, что и сказать нельзя. Дня по два там кантуют, ссоры заводят, — и что им там за компания!»
Спутник Аполлона по «охоте» – пёс, которому он дал гордую кличку Тамерлан и о котором Павлин отзывается весьма пренебрежительно: «И какой же это Тамерлан? Нешто такие Тамерланы бывают? Уж много сказать про него, что Тлезор, и то честь больно велика; а настоящая-то ему кличка Шалай… Окромя что по курятникам яйцы таскать, он другой науки не знает. Его давно на осину пора, да что и на осину-то! Вот, бог даст, осень придёт, так его беспременно, за его глупость, волки съедят. Недаром мы его волчьей котлеткой зовём». И ведь напророчил! В конце пьесы Аполлон сокрушается: «Близ города, среди белого дня, лучшего друга… Тамерлана… волки съели!»
Трудно найти в Аполлоне что-то симпатичное. Его интересует только выпивка (вспомним его рассуждения: «Нет, ром… ну его! Вреден мне, с моим характером нельзя. Попробую-ка ужо.. крамбамбулевой заняться»). При этом он, хоть и заявляет: «Я горд», - готов идти на всякие унижения. Тётку, которая своего беспутного племянника всё же любит, после её отказа предоставить ему «маленький флакончик и закусить» будет откровенно пугать: «Ай, ай, ай! Вот оно!.. Насквозь, ма тант, от сердца да под лопатку… Уж не знаю, дойду ли до комнаты. Долго ль, в самом деле, умереть! Мне жизнь копейка, да ведь без покаяния, ма тант…» И ведь добивается своего: «Ну, ступай! Я прикажу, только уж в последний раз, слышишь?»
Дворецкого будет умолять: «Павлин Савельич, ну, будь другом, ну, я тебя прошу. Не в службу, а в дружбу, братец, понимаешь?.. Павлин Савельич, я с тобою буду откровенен! Адски хочется, братец». Но тут же выкажет и самую отвратительную неблагодарность:
«Мурзавецкий (выпив и закусив). Фу! Кабачная водка, собачья закуска!..
Павлин. Какая есть, и за ту спасибо скажите, сударь!
Мурзавецкий. Что ты важничаешь! Точно какое одолжение мне сделал. Я тебе приказал, ты мне подал, вот и всё. Смел бы ты не подать.
Павлин. Хорошо-с, так и будем знать.
Мурзавецкий. Хам, и важничает — это смешно даже». Кто здесь хам на самом деле, полагаю, всем ясно.
Тётка переживает, пытается как-то пристроить его: «Ах, Аполлон, Аполлон! Если жалеть тебя и любить как следует, так ведь с ума сойдёшь, глядя на тебя. Вот что ты мне скажи: совладать-то с собой ты можешь, али нет — ну, хоть не надолго!.. Ведь если б ты был хоть немного поприличнее, я бы тебе и службу достала, и невесту с хорошим приданым».
Но верить ему нельзя никогда и ни в чём. Постоянно давая «пароль донёр — честное слово благородного человека», он обманывает всех. Именно его ложь о якобы назначенной Купавиной встрече («Она почти согласна, велела вечером приезжать за решительным ответом. Нельзя же не быть… Только вы ей ни-ни! Она просила, чтоб это дело пока осталось антр ну дё») даст тётке возможность подготовить очередной удар по вдовушке, тогда как на самом деле и речи о свидании не было, а он, явившись к ней без приглашения, заставив бежать от себя и застав одну Анфусу Тихоновну, никак не может понять, сколько женщин перед ним: «А, вон! Кажется, обе тут. Так что-то как будто в глазах, застилает, мелькает что-то: то одна, то две… нет, две, две… ну, конечно, две». И происходит изумительная сцена «объяснения»…
Сцена почти водевильная, так как Аполлон, у которого в глазах двоится, признаётся в любви отсутствующей Купавиной («Не хотите, не хотите отвечать? А я вот тут… у вас… у ног… могу умереть. Отвечайте, отвечайте, мон анж! Ну, ен мо!»), а его признания вызывают лишь бесконечные «Ну уж… довольно уж…» Анфусы.
Казалось бы, такое ничтожество должно вызывать только презрение у читателей и зрителей. Мы смеёмся, читая диалог:
«Мурзавецкая. Смотреть за Аполлоном Викторычем, чтоб ни шагу из дому! Вели людям сидеть в передней безвыходно! Тебе я приказываю, с тебя и спрошу.
Павлин. Осмелюсь доложить, сударыня, они в окно даже иногда…
Мурзавецкая. Убери всё платье! Вели взять, будто почистить, да и не давай! В халате не уйдёт.
Павлин. Осмелюсь доложить, сударыня, они и в халате, ежели к вечеру…»
И мы уже готовы согласиться с Мурзавецкой, когда она говорит племяннику: «Арапник-то нужен для тебя».
И тем не менее (и, наверное, именно в этом и состоит талант настоящего писателя!), в какой-то момент беспутного Аполлона становится даже жалко. Мы видим и его (нелепые, разумеется) попытки как-то предстать приличнее, чем он есть. Вот его в очередной раз привезли из трактира, а по его утверждению, с охоты, и Павлин, «заглянув в ягдташ», говорит: «В ягдташе-то, сударь, не то что дичи, а и пёрышков-то нет». И Аполлон тут же пытается объяснить: «Незадача, братец, дьявольская незадача. Выход нехорош был, вернуться б надо; заяц дорогу перебежал, какая уж тут охота! Что ни приложусь, паф! — либо пудель, либо осечка».
Вот финал комедии: «За сценой слышен крик: “Тамерлан, Тамерлан!”. Вбегает Мурзавецкий в отчаянии». И через всю наигранность, так присущую Аполлону, прозвучит и настоящее горе: «Нет, ма тант, нет! Я не переживу… Нет, ма тант, лучшего друга моего… Где пистолеты?.. Нет, застрелюсь, застрелюсь!.. Уж заряжен, ма тант, заряжен».
Конечно же, не застрелится. Но на какую-то минуту мы увидим перед собой живого человека и даже, возможно, пожалеем…
Конечно же, Аполлон Мурзавецкий не волк. Он мелкий волчонок, к стае так и не приставший. И когда Беркутов скажет Меропе Давыдовне: «Какие же они негодяи! Что они с вами делают!.. Племянничек ваш, Аполлон, и компания», - мы всё же ясно будем понимать, что, при всех своих недостатках, на такие гнусности Мурзавецкий-младший не способен...
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского - здесь