Даже для человека, далекого от лингвистики, не секрет, что в каждом языке существуют свои идиоматические выражения и фразеологизмы, понятные всем его носителям. И которые, кстати, почти никогда не возможно перевести на другой язык без потери смысла. Но есть и такие, которые можно отнести к категории международных, точнее сказать, общекультурных, которые близки и понятны буквально всем людям, причастным к единому культурному пространству, независимо от того, на каком языке они звучат.
Например, услышав такую идиому как «золотая туфелька», всякий, воспитанный в европейской традиции, безошибочно вспомнит историю о прекрасной Золушке. Однако сегодня мало кто знает, что обувь сказочной героини изначально называлась иначе: «башмачок из кроличьего меха». Но в 17-м веке известный сказочник Шарль Перро, якобы по ошибке при переводе спутал два похожих слова и заменил башмачок на возвышенную хрустальную туфельку. И для всех это стало нормой. И сегодня мало, кто согласиться вернуть этому сказочному элементу из гардероба девушки его первоначальное название.
Таких примеров за долгую историю художественных переводов с одного языка на другой можно найти десятки и сотни. И часто лингвистические ошибки лишь улучшали первоначальный вариант, придав новым словам большую поэтичность и изящность.
Но то, что позволительно художественным произведениям, не всегда позволительно при работе с библейскими текстами, символика и образность которого не позволяет такого вольного обращения, а иногда ведет к полной потере изначального смысла.
В продолжение ранее начатой темы о библейском языке и его символике, предлагается обсудить такой устойчивый и известный фразеологизм как «древо познания добра и зла». Именно в такой формулировке он известен не только среди приверженцев всех существующих христианских конфессий, но и адептов иудаизма и ислама, и даже людей отнюдь нерелигиозных.
В последнее время появляется все больше статей, посвященных христианским вопросам, в которых авторы апеллируют подобными идиоматическими штампами, не придавая значения, что они означают на самом деле. В итоге получается довольно печальная картина, когда и автор, и читатель обсуждают то, что на самом деле никогда не существовало.
Именно это происходит и с предложенным для обсуждения фразеологизмом, который по популярности, пожалуй, может соперничать лишь с еще одной идиомой – «запретный плод». Услышав одно из этих словосочетаний, разве что младенец не вспомнит библейский сюжет, в котором по преданию наши прародители некогда нарушили божий запрет на вкушение плода от того самого древа.
Что это было за фруктовое дерево, сейчас уже никто не скажет. Хотя, например, в раввинистической литературе есть мнение о некой смоковнице, листьями от которой в дальнейшем якобы и прикрылись Адам и Ева, увидев свою наготу. В западно-христианской традиции принято воспринимать этот плод в виде яблока или винограда.
Но для нас важно не определение сорта плодов от древа познания, а попытка разобраться, как на самом деле называлось то самое древо? И это, возможно, позволит понять, что скрывалось за этим, столь известным библейским образом?
Но прежде придется немного отойти от темы и сделать необходимое вступления общего характера и напомнить, что все библейские тексты представляют собой единое, абсолютно цельное произведение, данное человеку свыше с одной лишь целью – вывести человека от того бедственного положения, в которое он находится с момента грехопадения. Другой цели у Писания нет. И, утеряв из виду эту идею, читатель Писания каждый раз будем видеть в нем лишь сборник разрозненных рассказов из глубокого прошлого по различным, почти несвязанным между собой темам. О единстве Библии говорит и Сам Господь, пришедший в мир нашего ради спасения: «Исследуйте Писания… они свидетельствует о Мне» (Ин.5:39).
При этом важно не забывать, что все Писание написано на едином символическом языке, освоив который, пытливый человек сможет видеть цельную картину окружающего его мироздания. И наоборот, любые попытки, даже из лучших побуждений, самовольно заняться интерпретаторством текстов Писания (для придания, например, им большей возвышенности) часто приводят лишь к усложнению в понимании изначального смысла. Возможно, именно от такого, вольного отношения со священным Писанием нас предупреждает Св. апостол Иоанн в «Откровении», последней книге из всего библейского свода, словами: «… если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни…» (Откр. 22:19).
Древо, которое принято называть «древом познания добра и зла», в действительности называлось иначе. В первоисточнике стояло выражение, которое на русский язык лучше выразить, как написано на церковно-славянском: «древо еже ведети разуметельное доброго и лукавого (Быт.2:9) или «древо еже разумети доброе и лукавое» (Быт. 2:17). То есть, по-русски: «древо разумения (умения) отличить доброе от лукавого». Или еще ближе по смыслу: «древо умения выбрать доброе, не соблазнившись лукавым». На первый взгляд может показаться, что разница в обеих редакциях не так уж и велика. Но это только – на первый взгляд, ибо даже небольшие неточности в формулировке базовых терминов или фразеологизмов создают почву к непониманию сути описываемых явлений и, как результат, к разнице в толковании важнейших библейских смыслов.
Чтобы разобраться, какой же вариант предпочтительнее, для начала необходимо понять, когда и как появился каждый из них?
Можно с уверенностью утверждать, что сегодня никто не знает, как звучал тот или иной текст древнееврейского Писания в оригинале, ибо таковой к нашему времени не сохранился. И нам остается исходить из двух последующих редакций священных рукописей. Это т.н. септуагинта и масоретский текст.
Нетрудно узнать, что масоретский вариант представляет собой попытку средневековых раввинов переложить древние писания с древнееврейского языка на еврейский более поздний. А септуагинта изначально создавалась как перевод тех же рукописей с древнееврейского языка на древнегреческий. По логике, при всех достоинствах такого перевода он должен уступать переложению на язык более близкий. Но это не совсем так.
Во-первых, письменная форма древнееврейского языка имела свое своеобразие (характерное для многих древних языков того времени), когда все слова в тексте записывались только с помощью согласных звуков (гласные лишь подразумевались) и без пробелов между словами и отдельными фрагментами. В результате, по прошествии веков, воспроизводить такой текст становилось крайне затруднительно. (Ради эксперимента рекомендую попробовать прочитать любую страницу из романа «Евгений Онегин», записанную одними согласными и без пробелов между словами и предложениями. Не зная произведение дословно, ничего не получится). Специалистов же огласовщиков, знавших Писание наизусть, становилось все меньше, а сами евреи спустя века переставали понимать изначальный язык предков, так как по мере рассеивания еврейского народа по всей обширной ойкумене самым распространённым языком становился древнегреческий. Наконец, пришло время сделать Писание доступным для понимания в среде большинства еврейских диаспор. Так, с третьего века до Р.Х. стал появляться перевод основных иудейских книг писания (по преданию начатый семидесятью двумя еврейскими мудрецами (отсюда родилось и укоренилось название этого труда – септуагинта (от слова «семьдесят»)) на более доступный. Первоначально эта инициатива была с воодушевлением воспринята еврейским народом. Однако, спустя два-три века, точнее сразу после появления христианства, септуагинта стала восприниматься талмудическим иудаизмом как серьезная угроза «целостности» традиции, так как многие моменты, изложенные в древнегреческом изложении, часто свидетельствовали в пользу уже нового учения. После этого в раввинистической среде стала зарождаться новая редакция священных книг, очищенная, на сколько позволяло иудейское благочестие, от христианских аллюзий, и окончательно оформившаяся лишь к X веку н.э. в виде т.н. Танаха, еврейской Библии, или масоретского текста (от евр. масора – предание).
Для нас важно, что «перевод семидесяти» был закончен иудейскими мудрецами задолго до возникновения идеологических расхождений в иудейском и христианском мировосприятии (которых в ту пору просто не могло быть). В то время как масоретский вариант вынашивался в течение веков после известных события и часто именно как антитеза христианству.
Заранее предполагая возможные возражения читателей о том, что исторически все выглядело несколько иначе (кто-то вспомнит историю о Птолемее Филадельфе, который якобы и поручил евреям сделать греческий перевод Библии), но в рамках данной статьи это не так уж и важно. Пока достаточно лишь зафиксировать сам факт появления еврейской Библии намного позже септуаганты, а также возможные причины смысловых расхождений между ними.
Еще важно понимать, что именно еврейский вариант священного писания был взят за основу написания наиболее известных европейских Библий.
Так, первая из них – Вульгата была создана на латинском языке Иеронимом Стридонским в четвертом веке с еврейских вариантов Писания. И даже современники обвиняли Иеронима в том, что он: «видение иудеев предпочел сверхъестественному свету семидесяти толковников».
В дальнейшем, в XVI веке «Женевская Библия» (на английском), «Библия Лютера» (на немецком) и т.н. «Библия короля Якова» (на английском) в XVII веке создавались в основном на базе масоретского Писания.
Для нас важно, что и самый поздний европейский вариант – синодальная Библия на русском был сделан в XIX веке с еврейской Библии.
Поэтому все возможные неточности или явные вмешательства, которые появлялись в мосаре, плавно перетекли и в вышеперечисленные варианты Библий.
Но проведению было угодно, что септуагинта не канула когда-то в лету, а явилась первой общепринятой Библией для раннехристианских богословов как на территории римской, так и византийской империй. В дальнейшем она стала основой не только для написания церковно-славянской Библии, наделенной во многих Православных Церквах каноническим статусом, но и создания всей литургической поэзии, используемой во всех православных богослужениях до сегодняшнего дня.
Т.н. синодальный перевод, сделанный в традиции иудейского мировосприятия (масоры), такого статуса получить не смог и был утвержден в Русской православной Церкви лишь как допустимый вариант для домашнего чтения. Что, кстати, то же не мало, так как значительно облегчало и продолжает облегчать православной пастве знакомиться с основными сюжетами библейского повествования. Но использовать его в богословских размышлениях и спорах, кажется, стало возможным только ближе к нашему, полу атеистическому времени
О церковно-славянской Библии также стоит сказать, что она не просто явилась переводом с древнегреческого, а фактически калькой (как говорят лингвисты - «подстрочником») с него, что до сих пор позволяет ближе понимать исходный смысл, даже не зная ни одного слова на языке древних греков. Пожалуй, именно этим объясняются те нападки, которые с таким рвением осуществляются на церковно-славянский язык со стороны, мягко говоря, недоброжелателей русского православия, действующих под личиной новых осмыслителей христианского учения, и под разными предлогами регулярно объявляющих ЦС язык мертвым и лишь затрудняющим простым прихожанам понимание смысла Библии, церковных богослужений и песнопений.
Однако, закончив историко-лингвистический экскурс, пора вернуться к главной теме. А именно к сравнению двух вариантов прочтения фразы о «древе познания». Но дабы не перегружать внимание читателя, вопрос о том, какой из них кажется более предпочтительным, предлагается рассмотреть в следующей статье.
Продолжение статьи