Это письмо Л.М.Федоровой (Курск) В.П.Астафьеву было опубликовано в книге Н.Кавина "Неизвестный Астафьев", КАСС, 2022 г.
9 мая 1998 г.
Здравствуйте, дорогой Виктор Петрович!
Слушаю Вас из Петербурга с затаенным чувством, ибо и люблю Ваши произведения, и близки они мне по почти родным местам. А дело было так…
Я давно ищу Ваш адрес, чтоб хоть малость утолить свое желание раскрыть Вам свою душу. Только понятно, к чему это теперь людям, утомленным жизненными проблемами, тем более историями сорокалетней давности.
А между прочим, на мое первое письмо Вы мне таки ответили, и очень любезно. Берегу я то Ваше письмо и по сей день. Тогда я была полярницей и работала радисткой в Амдерме, кажется 62‑й или 64‑й год.
Ну тогда-то я была полна энтузиазма и комсомольского азарта. Время-то какое было героическое. Никто и не помышлял о Родине со сникерсами и тампаксами. Килька, сало, хлебушек наш отечественный, кипенно-белые рубашки у мальчишек и один сарафан у девчонок.
И тогда было трудно с трудоустройством, тем более что без образования и десятилетки никто не мог сделать шагу в ту пору. Вот и был нашим приемным домом Красноярск и Красноярская ГЭС.
И шли, и мчались первые посланцы в первых эшелонах на стройку к Вам на родину. И меня занесла судьба в те края, куда я с закрытыми глазами от матери и городской суеты уносила ноги ради какой-то надуманной романтики, от которой мы в ту пору ничего не имели, кроме голода, жуткого холода и бардака. Хорошо сейчас всё это вспоминать, и есть чем гордиться.
Только ведь нас, гордых, раз-два и обчелся. Где они, эти комсомольцы-строители подъездных путей к ГЭС, которые проделывали и мы в ваших краях, а именно в Овсянке? И там, на полугоре стоит и поныне, не знаю, на что теперь похожий, городок, нашим потом и кровью поставленные бараки, куда мы, наивные комсомольцы, вчерашние девчонки и мальчишки, горожане Курска, бросили свои сердца.
<…>
Мне б Ваш дар и возможности, я б написала обо всём, что происходило в ту пору на стройке Красноярской ГЭС в районе Маны, Овсянки, Шумихи, до самого Братска.
Как ходили в ваш местный деревянный клуб на танцы в валенках и штанах. И там только переодевались в туфельки и юбки и сами своих ног стеснялись. А уж парни глаз с этих ножек не сводили, а на танец пригласить стеснялись, не так уж модно были одеты, в телогрейках в основном. И только сельские ребятки задавали тон.
<…>
Как строили на Мане баню, ни о ней ли поет Высоцкий?! А мы в ту пору проклинали ее. Идти надо было далеко — 6—8 километров по морозу в 40 градусов. Всё лицо зарастало инеем, пар застилал глаза, под ложечкой сосало. Мы ж тогда вволю и хлеба не ели, а многие ведь поехали, как я, чтоб помочь своим родителям, оставшимся после войны без мужей. А чем я могла [помочь]? И что с нами делали так называемые руководители, которые пришли к нам на руководство из тюрем? И если б ни зэки, что «тянули» свой срок у вас (у нас в Овсянке, что тут же под горой в бараках за проволокой жили), мы б погибли. Но они нам поставили бараки, время было уже жутко холодное (приехали в середине октября). Так и вселились в эти бараки
без полов и крыш. Внизу земля и кое-какие кинутые под ноги коврики, кто что мог с собой привезти, а над нами голые гребешки — каркасы будущих крыш. Всё остальное мы должны будем сделать сами.
А кто у нас что мог? Я 17 лет, ученица, сбежавшая из музыкального училища, другие селяне и множество стиляг...И всё же мы учились и боролись.
<…>
Это первый этап жизни в тайге. Всё остальное будет потом.
А еще ведь только год, как мы живем, и всё уже кипит, и городок
строится, и утепляются домики, и хорошеют квартирки в них. Приехал к нам на смену нашего первого начпоезда «Держиморда», как мы его звали. И приехал к нам Голованов Владимир Иванович. Вот кого мы полюбили всем сердцем и шли за ним, как собаки, куда он вел. Веселый, озорной, волевой и молодой армеец, строитель высшего ранга. Но недолго мы радовались, его вскоре перебросили на более знаменитые участки на Енисее и в Братск. А мы снова зажили, как жулье на погосте.
Стали бежать из поселка и гибнуть в пути наши куряне. Многие обзавелись семьями, уехали в город на стройку, многие в Братск, тогда так зовущий наши сердца в свои романтические клещи…
Я всё хочу остановиться и не писать Вам обо всём. Но… из меня,
из какой-то одной артерии вдруг вырвалось всё это и несется неудержимо в бумагу, в рассказ, в доверие к Вам.
А любили ли мы тогда нашу Родину? А любили ли мы тогда
вообще что-то? Я всякий раз задаю себе этот вопрос и сама отвечаю. ДА! ЛЮБИЛИ! И свято любили.
Мне 60 будет 1 сентября. Я стала знаменита тем, что стала радисткой Арктики и радиолюбителем, известным во многих странах, и являюсь почетным членом многих радиоклубов мира как скоростник — полярный радист, что редко бывает среди женщин, да
еще советских. Говорят, что я имею право быть внесенной в Книгу
рекордов Гиннесса. Смешно. Самый большой мой клуб — это рабочий стаж в тайге Саянских гор. Это тундра и Арктика за собой повели. Я стала бардом и теперь могу петь и изливать душу сполна.
Низкий Вам поклон. Целую руки Ваши и чту Ваши книги как святыню.
Людмила Михайловна Федорова
(г. Курск. Отправлено 15 мая 1998 г., получено 18 мая 1998 г.)