Утро в городской больнице начиналось с запаха кофе и шороха медицинских карт. Андрей Викторович, хирург с двадцатилетним стажем, шел по коридору, поправляя зеленую шапочку. Его встречали кивками: медсестры, ординаторы, санитары — все знали, что за сутки здесь может случиться всё, что угодно.
— Андрей Викторович, третий кабинет, пациентка Смирнова. Боится операции, — сунула ему в руки историю болезни Лидия Петровна, старшая медсестра. — Говорит, лучше умрёт, чем под наркозом окажется.
— Спасибо, Лида. Начинайте подготовку к лапароскопии, а я с ней поговорю.
В палате у окна сидела пожилая женщина, сжимая в руках нательный крестик. Её лицо напоминало пергамент — морщины, словно трещины на старой бумаге.
— Мария Игнатьевна? Я ваш лечащий врач. Давайте без «вы убьёте меня» и «я не выживу», договорились? — улыбнулся Андрей, присаживаясь рядом. — Расскажу вам историю. В прошлом году ко мне привезли мужчину с аппендицитом. Так он боялся так же, как вы. А через неделю выписался и пришёл сюда с тортом. Правда, торта я не ел — диета.
Женщина хмыкнула, но крестик опустила.
— Часы видите на стене? — он кивнул на круглые часы над дверью. — Представьте, что ваш организм — это механизм. Сейчас он сломан, но мы не будем его разбирать. Мы просто… подкрутим пружинку. Часы снова пойдут.
Мария Игнатьевна молчала, глядя в окно. Потом тихо спросила:
— А если пружинка порвётся?
— Тогда я вставлю новую. Обещаю.
Операция длилась три часа. В перерывах между этапами анестезиолог, молодой парень с татуировкой на запястье, спросил:
— Андрей Викторович, а вы правда вставляете пружинки?
— Нет. Я латал дыры в кишечнике. Но ей это знать не обязательно.
К вечеру в приёмный покой привезли мужчину с травмой колена. Валерий, 45 лет, строитель, упал с лесов.
— Не надо мне ничего резать! — рычал он, отбиваясь от санитаров. — Я и так хромать буду!
— Валера, вы же не думаете, что я захочу испортить вам карьеру футболиста? — Андрей присел на корточки, чтобы оказаться на уровне его глаз. — Давайте так: я посмотрю снимки, а потом решим. Если можно обойтись физиотерапией — отлично. Если нет… Ну, тогда я лично научу вас ходить без костылей.
Через час в ординаторской раздался смех: Валерий, уже в палате, громко рассказывал соседу, как «этот доктор-волшебник» обещал ему «золотые ноги».
Но не все истории заканчивались смехом. В середине ночи привезли подростка с аппендицитом. Родители, бледные от страха, шептали: «Он же ещё маленький…» Андрей, не отводя взгляда от монитора с анализами, сказал:
— В моей практике был пациент в два раза младше. Он сейчас в пятый класс перешёл. Давайте сделаем всё, чтобы ваш сын тоже доучился.
К утру, когда смена подходила к концу, в дверь постучали. На пороге стояла Мария Игнатьевна в халате поверх пижамы, держа в руках коробку.
— Это не торт, — смущённо сказала она. — Пирожки. Сама пекла.
Андрей вздохнул с облегчением:
— Значит, пружинка работает?
— Работает, — кивнула женщина. — Спасибо вам.
Позже, пьёт уже холодный кофе, он думал, что в этом и есть смысл: не в славе, не в деньгах, а в этих вот пирожках, в детском смехе за дверью, в словах «спасибо», которые иногда звучат даже громче ударов сердца под скальпелем.
— Завтра снова будет тяжело, — пробормотал он, глядя на часы. — Но кто-то же должен подкручивать пружинки.
На следующее утро Андрея Викторовича вызвали в палату к Валерию. Тот, вопреки своим опасениям, уже стоял у окна, опираясь на костыли, и смотрел вниз на парковку.
— Доктор, вы обещали золотые ноги, — буркнул он, не оборачиваясь. — А я вот думаю: как теперь жене цветы носить? Раньше бегал, как лань, а теперь...
— Лань на костылях — это редкость, — Андрей достал из кармана халата конфету в фантике и положил на тумбочку. — Съешьте. Сахар помогает после наркоза. А завтра начнёте ходить без костылей. Поверьте, я видел пациентов, которые бегали марафоны после куда более серьёзных операций.
Валерий фыркнул, но конфету взял.
В десять утра в ординаторскую вбежала заплаканная девушка-интерн:
— Андрей Викторович, в третьей палате мужчина с инсультом. Сын требует перевезти отца в частную клинику, но состояние тяжёлое...
— Идёмте.
Павел Николаевич, 68 лет, лежал с перекошенным лицом, пытаясь что-то сказать. Его сын, щуплый парень в дорогом костюме, тараторил:
— Вы не понимаете! Он же бизнесмен! Ему нужны лучшие врачи, а не...
— А не я, — спокойно договорил Андрей. — Ваш отец сейчас не может говорить. Но если вы замолчите, я покажу вам, как он общается.
Он достал из кармана фонарик, посветил в зрачки пациенту, потом взял его руку:
— Павел Николаевич, если слышите меня — сожмите мои пальцы.
Рука дрогнула.
— Вот видите? — обратился Андрей к сыну. — Он с нами. И пока он сжимает мою руку, я не отпущу его. Даже если вы наймёте десять профессоров.
Парень покраснел, достал телефон:
— Я... отменю перевозку.
К обеду привезли ребёнка с врождённым пороком сердца. Мать, молодая женщина с тёмными кругами под глазами, держала на руках крошечный свёрток.
— Ему всего два месяца... — прошептала она. — Врачи в районной больнице сказали...
— Я знаю, что они сказали, — перебил Андрей. — Но они не учли, что у вашего сына есть вы. А у вас — я.
Он провёл пальцем по щеке малыша:
— Он борец. Видите, как крепко спит? Это не сон. Это стратегия.
Через два часа, когда операция подходила к концу, анестезиолог спросил:
— Андрей Викторович, а вы правда верите в эту... стратегию?
— Нет. Но его мать — да. И пока я здесь, она будет верить.
Вечером, проходя мимо поста медсестёр, он услышал обрывок разговора:
— ...а потом он взял и подарил ребёнку жизнь! — восторженно шептала Лидия Петровна новенькой санитарке.
Андрей усмехнулся. Никто не знал, что после операции он полчаса сидел в ординаторской, глядя на рентгеновский снимок и шепча: «Держись, малыш».
Ночью его разбудил звонок. На пороге стояла Мария Игнатьевна с пирожками.
— Я же сказала — не торт, — она протянула коробку. — Вы спасли мне жизнь. А я... испекла.
— Вы уже спасали мне жизнь своими пирожками, — он взял один, откусил. — С капустой?
— С яблоками.
— Лучше, чем с кишечными швами, — он улыбнулся.
Утром, перед сменой, он снова посмотрел на часы. Стрелки двигались, пациенты приходили и уходили, а он всё подкручивал невидимые пружинки — те самые, что заставляли сердца биться, а надежды — не гаснуть.
— Андрей Викторович! — окликнула Лидия Петровна. — К вам опять Смирнова!
— Какая из двух? — обернулся он, пряча улыбку.
— Та, что с пирожками. И... ещё одна. С цветами.
Он вздохнул, поправил шапочку. Работа никогда не кончалась. Но это было прекрасно.