За горизонтом трав: Новая глава.
Четвёртый год начался с тревожных новостей. В соседних деревнях стали болеть дети — непонятная хворь, похожая на грипп, но не поддающаяся обычному лечению. Врачи разводили руками, родители плакали над кроватями своих детей.
Болезнь подобралась и к нашей деревне. Первым заболел сын Клавдии, продавщицы из сельмага — мальчик шести лет, худенький, с вечно оторванными пуговицами на рубашке. Потом слегли ещё двое детей из разных концов деревни.
Клавдия пришла ко мне, когда уже отчаялась. Мальчик лежал в жару третий день, не ел, почти не пил, только метался по постели и стонал.
Я листала книгу Варвары, искала похожие симптомы, но ничего не находила. Тогда я решила довериться интуиции — той самой, о которой говорила Варвара: "Сила не в знании, а в любви".
Я собрала свои травы — не те, что были указаны в книге для лечения простуды или горячки, а те, что сама чувствовала нужными: мелиссу, собранную в полнолуние, ромашку, растущую у ручья, малину, собранную с южной стороны куста. Заварила отвар, добавила мёд, настоянный на прополисе.
Всю ночь я сидела у постели мальчика, обтирала его прохладной водой, поила отваром по чайной ложке. Под утро жар спал, ребёнок уснул спокойным сном.
Но я знала: это не конец. Болезнь только начинается, и нужно найти её источник. Я вспомнила, как Варвара учила меня: "Всякая болезнь имеет корень. Найди корень — вылечишь болезнь".
Я стала опрашивать родителей заболевших детей, пытаясь найти что-то общее. И нашла — все дети ели конфеты, привезённые новым торговцем, что появился в округе месяц назад. Ярко-синие леденцы, с кислым вкусом, от которых язык становился такого же синего цвета.
Торговца в деревне уже не было — переехал дальше, продавать свой товар в других местах. Я собрала оставшиеся конфеты, растолкла их в ступке, залила водой. Жидкость окрасилась в неестественно яркий цвет — такого в природе не бывает, только химия может создать подобное.
Вместе с Петровичем мы отвезли образцы в районную лабораторию. Выяснилось, что в конфетах содержался запрещённый краситель, вызывающий интоксикацию у детей. Началось расследование, торговца нашли и арестовали.
Но дети продолжали болеть — яд уже попал в их организмы. Я варила отвары, делала примочки, готовила специальные настои для очищения крови. Таня помогала мне — её руки, казалось, имели особую силу, дети затихали, когда она клала ладонь им на лоб.
К концу месяца эпидемия пошла на спад. Все дети выздоровели, кроме одного — маленького Миши, сына лесника и одноклассника Тани. Мальчик впал в забытье, не реагировал на внешние раздражители, врачи говорили о коме.
Таня приходила к нему каждый день, сидела рядом, держала за руку, что-то шептала. Однажды она пришла ко мне с решительным видом:
— Я знаю, как его вылечить. Но мне нужна ваша помощь.
Она рассказала о старом дереве в лесу — огромном дубе, чей возраст, по словам её отца, превышал пятьсот лет. В его дупле жили дикие пчёлы, и мёд этих пчёл, по легенде, мог исцелять самые тяжёлые болезни.
— Но достать его очень трудно, — сказала Таня. — Пчёлы не подпускают никого. Даже папа боится к ним приближаться.
Я задумалась. В книге Варвары был рецепт мази, защищающей от пчелиных укусов. Я нашла нужную страницу, показала Тане.
— Это займёт три дня, — сказала я. — У Миши есть это время?
— Должно хватить, — ответила Таня. — Я буду с ним каждый день, буду держать его здесь, — она приложила руку к сердцу.
Три дня мы готовили мазь: собирали нужные травы, настаивали их на растопленном воске, добавляли эфирные масла, вываривали на медленном огне. На рассвете четвёртого дня мы пошли в лес.
Таня уверенно вела меня через чащу, по едва заметным тропинкам. Мы шли несколько часов, углубляясь всё дальше в лесную глушь. Наконец, деревья расступились, и мы вышли на небольшую поляну. В центре её стоял исполинский дуб — такой древний, что казалось, он помнит времена, когда люди ещё не пришли в эти места.
— Вот, — прошептала Таня, указывая на огромное дупло в стволе.
Мы намазались приготовленной мазью с ног до головы. Я достала из сумки глиняный горшочек, который взяла у Варвары.
— Стой здесь, — сказала я Тане. — Если что-то случится со мной, беги домой. Не пытайся помочь.
Девочка кивнула, её глаза были серьёзными и спокойными.
Я медленно подошла к дубу. Пчёл было видно издалека — они кружились вокруг дупла тёмным облаком. Когда я приблизилась, несколько пчёл подлетели ко мне, но, почувствовав запах мази, вернулись обратно.
Я встала перед деревом, закрыла глаза и начала негромко произносить слова, которые нашла в книге Варвары — древний заговор, просьба о помощи, обращённая не к людям, а к самой природе.
Пчёлы словно услышали меня — их гудение стало тише, полёт — спокойнее. Медленно, очень медленно я подняла руку с горшочком и поднесла его к краю дупла. Одна из пчёл села мне на палец, другая — на запястье. Я застыла, боясь пошевелиться.
Прошла минута, другая. И вдруг пчёлы начали заполнять горшочек — они сами несли в него мёд, маленькими порциями, как будто понимая, зачем я пришла.
Когда горшочек наполнился примерно наполовину, пчёлы отлетели от моей руки. Я осторожно отступила, закрыла горшочек крышкой и медленно пошла прочь от дерева.
Таня встретила меня сияющими глазами:
— Они помогли! Они сами захотели помочь!
Мы вернулись в деревню к вечеру. В доме лесника было тихо и темно. Миша лежал в своей комнате, бледный, с заострившимися чертами лица. Его мать сидела рядом, измождённая бессонными ночами.
— У нас есть лекарство, — сказала я. — Мне нужно немного горячей воды и чистая ложка.
Мы растворили чайную ложку мёда в тёплой воде. Я добавила каплю настойки, которую всегда носила с собой, — Варварин рецепт для самых тяжёлых случаев. Таня села рядом с Мишей, взяла его за руку. Я начала по капле вливать жидкость в приоткрытый рот мальчика.
Всю ночь мы просидели у постели Миши. Под утро его дыхание стало ровнее, на щеках появился слабый румянец. Когда первые лучи солнца проникли в комнату, мальчик открыл глаза.
— Пить, — сказал он слабым голосом.
Радость в доме лесника была неописуемой. Весть о чудесном исцелении разнеслась по деревне, потом по соседним сёлам. Ко мне начали приезжать издалека — кто за советом, кто за лекарством, кто просто поговорить.
***
Пятый год принёс перемены — Таня закончила школу и объявила родителям, что хочет остаться в деревне и учиться у меня. Они сопротивлялись — мечтали, что дочь поедет в город, поступит в институт, станет "нормальным человеком".
— Я и буду нормальным человеком, — говорила им Таня. — Просто другим. Таким, каким должна быть.
В конце концов, они согласились — особенно после того, как Таня вылечила заболевшую корову, единственную кормилицу многодетной семьи на другом конце деревни.
Таня переехала ко мне — я отдала ей маленькую комнатку за печью, где раньше хранила травы. Книгу Варвары мы теперь читали вместе, добавляя свои наблюдения, свои рецепты, свои истории исцелений.
Иногда, в тихие вечера, когда мы сидели у огня, перебирая собранные за день травы, я думала о Варваре. О том, как она жила здесь, в этом доме, одинокая, но сильная. О том, как много она знала и как мало успела передать. О том, что теперь у неё есть не одна, а две преемницы.
И мне казалось, что она одобряет. Что там, за горизонтом трав, где кончается наш мир и начинается другой, она смотрит на нас и кивает своей седой головой.
А Таня, словно читая мои мысли, поднимала глаза от книги и говорила:
— Она здесь, правда? Я иногда чувствую её присутствие, особенно когда варю отвары по её рецептам.
И я кивала, потому что тоже чувствовала это — незримое присутствие, тихое одобрение, безмолвную поддержку. Варвара не ушла совсем — она осталась в своих травах, в своей книге, в своём доме. И в нас — двух женщинах, которые продолжали её дело, расширяя горизонты знаний, сохраняя древнюю мудрость и передавая её дальше, как свечу в темноте.
Мне было сорок два, когда я пришла в этот дом, сломленная и потерянная. Сейчас мне сорок семь, и я наконец нашла свой путь. Не тот, о котором мечтала в юности, не тот, который выбрала в зрелости, а тот, который сам выбрал меня — извилистая тропинка через лес знаний, через поле исцеления, через долину человеческих судеб.
И каждый раз, когда я открываю дверь своего дома и вижу нового человека на пороге — с болью в глазах, с надеждой в сердце — я знаю: это мой путь, моя судьба, мой дар. Дар, который когда-то получила от Варвары, но который всегда был во мне, дожидаясь своего часа.
За окном падают первые снежинки. Таня развешивает последние собранные травы. Ночка свернулась клубком у печи. А я сижу за столом и дописываю новую страницу в книге Варвары, которая стала теперь и моей книгой тоже.
"Помни, — писала когда-то Варвара, — сила не в знании, а в любви".
И я помню. И учу этому Таню. И надеюсь, что когда-нибудь, когда меня не станет, она передаст эту мудрость дальше — кому-то, кто придёт в этот дом на краю деревни, где заканчиваются огороды и начинается лес, где прошлое встречается с будущим, где горизонт трав сливается с горизонтом жизни.
Эпилог
*Десять лет спустя*
Сегодня особенный день — Тане исполняется двадцать два. Сидя на крыльце и наблюдая, как она уверенно собирает травы в дальнем углу сада, я с трудом узнаю в этой статной молодой женщине ту хрупкую девочку с веснушками, которую когда-то привела ко мне Ночка.
Ночки уже нет с нами — она ушла три года назад, тихо и спокойно, как и жила. Похоронили мы её под старой яблоней, и на следующий год яблоня дала такой урожай, какого не видели никогда прежде. А этой весной у её могилки выросли странные цветы — тёмно-синие, почти чёрные, с золотистой сердцевиной. Таких нет ни в одном определителе растений, но мы с Таней знаем, кто это.
Деревня изменилась за эти годы. Вернулись некоторые из тех, кто уехал в город в поисках лучшей жизни — поняли, что лучшее не всегда значит иное. Построили новую школу, отремонтировали клуб, провели интернет. Но главное — изменилось отношение людей к земле, к лесу, к реке. Теперь, прежде чем что-то рубить или строить, думают не только о выгоде, но и о том, чего это будет стоить природе.
Наш дом тоже изменился. Мы пристроили ещё одну комнату — для учеников, которые иногда приезжают на несколько недель. Расширили сад, высадили новые деревья, выкопали пруд, в котором теперь растут кувшинки и живут лягушки, стрекозы и даже маленькие рыбки, принесённые кем-то из деревенских детей.
А ещё — изменилось то, что не видно глазу. По всей округе, даже там, где раньше были только обычные травы, теперь растут наши — те, что за горизонтом. Мы с Таней не насаждали их намеренно, они сами пришли, когда почувствовали, что земля готова.
Таня подходит ко мне, держа корзину, полную свежесрезанных трав. Её волосы, рыжие, как у матери, отливают золотом в лучах полуденного солнца.
— Посмотри, что я нашла, — говорит она, протягивая мне маленький стебелёк с крошечными серебристыми листьями.
Я беру его, и пальцы ощущают лёгкое покалывание. Невозможно! Это же лунная росянка — растение, которое, как считалось, полностью исчезло ещё в начале прошлого века.
— Где ты её нашла? — спрашиваю я, затаив дыхание.
— За старым дубом, там, где начинается овраг. Их там целая поляна, — Таня улыбается, видя моё изумление. — И ещё кое-что там есть. Идём, покажу.
Мы идём через сад, мимо цветущих слив и вишен, через небольшую рощицу берёз, посаженных нами семь лет назад, и выходим к старому дубу. За ним действительно целая поляна лунной росянки, серебрящаяся под солнцем, как маленькое застывшее озеро.
А посреди этой поляны — след. Отпечаток лапы, слишком большой для любого известного мне животного. В нём скопилась вода — чистая, прозрачная, с лёгким голубоватым оттенком.
— Ты видела? — спрашиваю я шёпотом, хотя мы здесь одни.
Таня качает головой.
— Нет, только след. Но я чувствую... что-то, что-то большое проходит здесь иногда. Что-то, что пришло из-за горизонта трав.
Мы молчим, глядя на след. Мир вокруг нас тих и спокоен, птицы поют в кронах деревьев, ветер легко шелестит листвой. Но в этой тишине и спокойствии есть что-то новое, что-то, чего не было раньше. Как будто невидимые нити связывают нас с чем-то, что находится за пределами нашего понимания.
— Идём домой, — говорю я наконец. — У нас ещё торт не готов, а гости скоро придут.
Таня кивает, но не двигается с места, всё ещё глядя на след.
— Знаешь, — говорит она задумчиво, — иногда мне кажется, что мама не умерла. Что она просто ушла туда, за горизонт, и теперь иногда возвращается сюда, чтобы посмотреть на нас.
Я обнимаю её за плечи. Кто знает? Может быть, так и есть. В конце концов, горизонт — это не конец мира, а всего лишь граница нашего зрения.
— С днём рождения, Таня, — говорю я. — Пойдём домой.
Мы поворачиваемся и идём назад, к дому, оставляя за спиной поляну с серебристыми растениями и таинственным следом. Небо над нами ясное и глубокое, как морская вода. А где-то там, за горизонтом трав, возможно, нас видит и улыбается Ночка.
*Конец*
