Мореплаватель, изменивший русскую картографию: путь Крузенштерна от лейтенанта до адмирала
Иван Федорович Крузенштерн вошел в историю России как человек, проложивший морской путь вокруг земного шара под российским флагом. Выходец из остзейских немцев, родившийся в 1770 году в эстляндском имении Хагудис, он с детства грезил о морских путешествиях. Окончив в 1788 году Морской кадетский корпус в Кронштадте, Крузенштерн был произведен в мичманы и начал службу на Балтийском флоте. Уже тогда его отличали незаурядные способности и стремление к самосовершенствованию.
Военные действия против шведского флота во время русско-шведской войны 1788-1790 годов стали первым серьезным испытанием для молодого офицера. За проявленную храбрость в сражении у острова Гогланд он был произведен в лейтенанты. Однако подлинный переворот в его карьере произошел в 1793 году, когда Крузенштерн в составе группы российских офицеров был направлен для прохождения службы в британский флот.
За шесть лет службы на английских кораблях Крузенштерн приобрел бесценный опыт дальних плаваний, побывав у берегов Северной Америки, в Вест-Индии и даже в Индии и Китае. Именно в этот период у будущего адмирала сформировалась идея организации прямых торговых связей России со странами Дальнего Востока морским путем вокруг Африки. По возвращении в Санкт-Петербург в 1799 году он представил свой проект кругосветной экспедиции императору Павлу I, однако тогда идея не получила поддержки.
Ситуация кардинально изменилась с восшествием на престол Александра I. Молодой император, приверженец прогрессивных идей, увидел в проекте Крузенштерна не только экономические перспективы, но и возможность укрепления влияния России в Тихоокеанском регионе. 7 августа 1803 года два корабля – "Надежда" под командованием самого Крузенштерна и "Нева" под командованием Юрия Лисянского – отправились из Кронштадта в историческое плавание.
Подготовка к экспедиции заняла более двух лет и потребовала колоссальных усилий. Крузенштерну пришлось лично заниматься выбором и закупкой судов, их переоборудованием и оснащением. Для кругосветного плавания были приобретены два трехмачтовых шлюпа в Великобритании, стоимость которых составила почти 450 000 рублей – огромную по тем временам сумму. Каждый корабль был оснащен по последнему слову техники, включая новейшие навигационные приборы из Англии и хронометры, позволявшие с высокой точностью определять долготу.
Экипаж "Надежды" насчитывал 58 человек, "Невы" – 46. Среди них были не только опытные моряки, но и ученые, призванные проводить географические, этнографические и естественнонаучные исследования. Особенно важную роль в экспедиции играли натуралист Вильгельм Тилезиус, астроном Иоганн Горнер и естествоиспытатель Георг Лангсдорф.
Маршрут экспедиции был поистине грандиозным: из Кронштадта через Атлантический океан вокруг мыса Горн в Тихий океан, затем на Камчатку, в Японию, к берегам Китая и обратно в Россию вокруг Африки. За три года плавания (1803-1806) корабли преодолели более 50 000 морских миль, что сопоставимо с двукратным обхождением земного шара по экватору.
Уникальность экспедиции заключалась не только в ее первенстве для российского флота, но и в многозадачности. Помимо научных целей, она выполняла важную дипломатическую миссию – установление дипломатических и торговых отношений с Японией, а также снабжение российских владений на Аляске и Алеутских островах. На борту "Надежды" находился специальный посланник российского императора – камергер Николай Петрович Резанов, которому предстояло вести переговоры с японскими властями.
Научные результаты экспедиции Крузенштерна трудно переоценить. Моряками было выполнено множество астрономических наблюдений, позволивших уточнить координаты островов и береговых линий. Были произведены гидрографические исследования, измерены глубины океана, составлены детальные карты посещенных территорий. Многие географические объекты, открытые или исследованные экспедицией, получили российские названия. Так, в Тихом океане появились остров Лисянского, риф Нева, пролив Крузенштерна.
Сам Иван Федорович скрупулезно фиксировал все наблюдения в судовом журнале, который впоследствии стал основой для трехтомного труда "Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях "Надежда" и "Нева". Это произведение, переведенное на основные европейские языки, принесло Крузенштерну международное признание и членство в различных научных обществах, включая Лондонское королевское общество.
За успешное выполнение экспедиции Крузенштерн был произведен в чин капитана 2-го ранга и награжден орденом Святого Владимира 3-й степени. Но главной наградой для него стало признание научных заслуг и возможность продолжить работу по развитию российского мореплавания. Впоследствии, занимая пост директора Морского кадетского корпуса (1827-1842), он воспитал целую плеяду талантливых российских мореплавателей, среди которых были Фердинанд Врангель, Фаддей Беллинсгаузен и Отто Коцебу.
Дипломатическое фиаско: зеркала для императора и этикет при сёгунском дворе
Одной из ключевых задач экспедиции Крузенштерна было установление дипломатических и торговых отношений с Японией – страной, которая на протяжении двух веков придерживалась политики самоизоляции (сакоку). Эта миссия была возложена на Николая Резанова, зятя знаменитого купца Григория Шелихова, одного из основателей Российско-американской компании.
Для того чтобы произвести должное впечатление на японского императора, из Санкт-Петербурга были отправлены роскошные дары. Среди них особое место занимали огромные зеркала в богатых рамах – предметы, которые в начале XIX века считались верхом роскоши и технологического совершенства. Стоимость этих зеркал оценивалась в несколько тысяч рублей – сумма, сопоставимая с годовым жалованьем высокопоставленного чиновника того времени.
8 октября 1804 года "Надежда" бросила якорь в гавани Нагасаки – единственного порта, через который Япония осуществляла ограниченные контакты с внешним миром, преимущественно с голландцами. Сразу же по прибытии российские моряки столкнулись с множеством строгих ограничений и запутанным церемониалом. Корабль был окружен сторожевыми лодками, а экипажу фактически запрещено сходить на берег.
Когда Крузенштерн поинтересовался у местных чиновников, каким образом будут доставлены в столицу тяжелые зеркала, предназначенные в подарок императору, он получил ответ, который вызвал у него искреннее изумление. Японские представители заявили, что транспортировка таких предметов – "сущие пустяки" по сравнению с тем, как им пришлось доставлять в Киото живого слона, присланного китайским императором.
Действительно, в японской истории был подобный случай. В 1408 году во время правления сёгуна Асикага Ёсимоцу из минского Китая в качестве дипломатического дара был прислан слон – первый в истории Японии. Животное пришлось транспортировать из Хаката (современный Фукуока) в Киото, преодолев более 500 километров. Это событие настолько поразило японцев, что было запечатлено в многочисленных хрониках и изображениях.
По сравнению с этой эпопеей доставка зеркал, пусть и массивных, действительно казалась японцам несложной задачей. Согласно традиции, ценные дары императору доставлялись специально назначенными носильщиками, которые несли их на руках или на носилках. Расстояние от Нагасаки до Киото составляло около 600 верст (примерно 640 километров), и путь занимал не менее двух-трех недель.
Следует отметить, что к началу XIX века политическая система Японии представляла собой сложное переплетение императорской власти, которая была преимущественно церемониальной, и реальной власти сёгуна из рода Токугава. Император, или тэнно, проживал в Киото и считался священной персоной, потомком богини солнца Аматэрасу. Фактическое же управление страной осуществлялось из Эдо (современный Токио) сёгуном и его правительством – бакуфу.
Когда российское посольство прибыло в Японию, страной правил император Кокаку (1771-1840), а пост сёгуна занимал Токугава Иэнари (1773-1841). Любые контакты с иностранцами контролировались специальным ведомством – "Отделом по делам храмов и иностранцев" (Дзися-бугё).
Резанов и его спутники, включая Крузенштерна, не в полной мере осознавали сложность японской политической системы и традиционного этикета. Они полагали, что смогут быстро договориться об открытии торговых отношений, продемонстрировав богатые дары и письмо от российского императора. Реальность оказалась гораздо сложнее.
Шесть долгих месяцев русская делегация провела в специально отведенной резиденции в Нагасаки, ожидая разрешения на поездку в столицу. Все это время велись бесконечные переговоры с местными чиновниками, которые настаивали на соблюдении множества ритуальных требований. Одним из камней преткновения стал вопрос о том, как Резанов должен был вести себя при аудиенции у японских высокопоставленных лиц.
Согласно японскому придворному этикету, иностранные послы должны были приближаться к представителям сёгуна ползком, сохраняя максимально низкое положение тела. Резанов, считавший себя представителем великой державы, категорически отказался следовать этому унизительному, с его точки зрения, обычаю. Он заявил, что может поклониться, но не будет ползти на коленях, как того требуют японские традиции.
Дипломатический тупик усугублялся языковым барьером. Переговоры велись через голландских переводчиков, что приводило к многочисленным искажениям и неточностям. В итоге, после бесконечных проволочек, японские власти все же согласились принять дары для императора, включая знаменитые зеркала, которые действительно были доставлены в Киото.
Однако все усилия оказались тщетными. В апреле 1805 года Резанову был передан официальный отказ в установлении торговых отношений, подкрепленный императорским рескриптом. Основная причина отказа заключалась именно в нежелании русского посла соблюдать традиционный этикет, что было воспринято как оскорбление. Зеркала, с таким трудом доставленные в столицу, не были приняты императором и, по некоторым данным, впоследствии вернулись в Нагасаки.
Крузенштерн, наблюдавший за этой дипломатической неудачей, с горечью отметил в своем дневнике, что зеркала могли бы найти лучшее применение, если бы были подарены вождю с острова Нукагива (современные Маркизские острова), где "Надежда" останавливалась ранее. В отличие от японского императора, окруженного многовековыми ритуалами, полинезийский вождь проявил искренний восторг от встречи с европейцами и их технологическими диковинками.
Этнограф поневоле: встречи с экзотическими культурами и вождь, влюбленный в зеркала
Пройдя африканское побережье, обогнув мыс Горн и устремившись в просторы Тихого океана, экспедиция Крузенштерна неоднократно сталкивалась с представителями культур, до того практически не известных европейцам. Такие контакты давали бесценный этнографический материал, который тщательно фиксировался как самим капитаном, так и учеными, находившимися на борту "Надежды".
Одной из наиболее ярких страниц путешествия стало десятидневное пребывание на острове Нукагива в архипелаге, который сегодня известен как Маркизские острова Французской Полинезии. В мае 1804 года, нуждаясь в пополнении запасов пресной воды и провизии, Крузенштерн принял решение встать на якорь в живописной бухте этого тропического острова.
Первые контакты с местными жителями произвели на русских моряков неизгладимое впечатление. Полинезийцы, никогда ранее не видевшие людей европейской внешности, проявляли к пришельцам смесь любопытства и настороженности. Особенно их поражали бледная кожа, бороды и странная одежда моряков. Крузенштерн отмечал в своих записях, что некоторые островитяне пытались потереть его кожу, проверяя, не смоется ли белый цвет.
Нукагивцы жили в условиях первобытно-общинного строя, разделенные на несколько племен, каждое из которых имело собственного вождя. Вожди обладали значительной властью, основанной как на наследственном статусе, так и на личных качествах. Один из таких вождей, которого Крузенштерн в своих записях называет Кетенуэ, проявил особый интерес к европейским гостям и регулярно посещал корабль.
Кетенуэ был могучим мужчиной, чье тело, как и у большинства знатных полинезийцев, покрывали замысловатые татуировки. По оценке Крузенштерна, ему было около 40 лет, и он пользовался огромным уважением среди соплеменников. Особое впечатление на вождя произвели предметы европейского быта, которые он видел в капитанской каюте, но настоящее потрясение вызвало большое зеркало.
До появления европейцев жители Маркизских островов не были знакомы с зеркалами. Единственным способом увидеть свое отражение для них была водная гладь. Неудивительно, что Кетенуэ был буквально очарован возможностью детально рассмотреть собственное лицо. Каждый день во время стоянки "Надежды" вождь проводил часы в каюте Крузенштерна, с детским восторгом рассматривая себя в зеркале и строя гримасы.
Этот эпизод настолько запомнился Крузенштерну, что спустя месяцы, оказавшись в Японии и наблюдая за неудачными попытками Резанова наладить дипломатические отношения, он с сожалением думал о том, как были бы оценены богатые зеркала на Нукагиве. "Я часто вспоминал, как вождь Кетенуэ не мог насытиться созерцанием своего отражения в небольшом зеркале моей каюты," – писал Крузенштерн в своем дневнике, – "и думал, какой восторг вызвало бы у него огромное зеркало в богатой раме, предназначенное для японского императора, который не желал даже взглянуть на него".
Помимо зеркал, нукагивцы проявляли неподдельный интерес к металлическим изделиям, особенно к ножам и топорам. Железо было для них ценнейшим материалом, значительно превосходящим по качествам традиционные каменные и костяные орудия. За металлические предметы островитяне охотно меняли фрукты, домашнюю птицу и свиней, что позволило экспедиции существенно пополнить запасы продовольствия.
Пребывание на Нукагиве позволило участникам экспедиции наблюдать множество аспектов жизни полинезийцев. Особое внимание Крузенштерн уделял описанию социальной структуры, религиозных верований и материальной культуры островитян. Его поразили искусство татуировки, достигшее на Маркизских островах высочайшего уровня развития, мастерство резьбы по дереву и камню, а также необычные музыкальные инструменты.
В своих записях Крузенштерн с научной скрупулезностью фиксировал особенности фауны и флоры острова, описывал традиционные жилища нукагивцев, их одежду (весьма минималистичную в условиях тропического климата) и систему табу, регулировавшую многие аспекты общественной жизни.
При этом Иван Федорович не идеализировал "благородных дикарей", как это было принято в европейской литературе со времен Руссо. Он отмечал жестокость некоторых обычаев, включая каннибализм, который, по его наблюдениям, все еще практиковался на острове. "Вынужден признать, что при всей природной доброте и гостеприимстве нукагивцев, некоторые их обычаи вызывают у европейца содрогание," – писал он.
Сравнивая затем впечатления от пребывания на Нукагиве с опытом общения с японцами, Крузенштерн приходил к интересным выводам о различиях между "примитивной" и "развитой" культурами. Он отмечал, что при всей технологической отсталости полинезийцев, их отношения с европейцами были более открытыми и непосредственными, в то время как высокоразвитая японская цивилизация воздвигла непреодолимый барьер формальностей и запретов, фактически исключавший полноценное межкультурное взаимодействие.
Это наблюдение выражало глубокое понимание Крузенштерном относительности культурных норм и ценностей – понимание, необычное для человека его эпохи и социального положения. "То, что для одного народа является предметом поклонения и строжайших ритуалов, для другого может быть лишь забавной диковинкой," – делал он философское заключение.
От морских глубин к академическим высотам: Крузенштерн как педагог и просветитель
После завершения кругосветного плавания карьера Крузенштерна развивалась не менее ярко, чем в годы морских странствий. Вернувшись в Санкт-Петербург, он был произведен в капитаны 1-го ранга и назначен членом Адмиралтейского департамента. В последующие годы Иван Федорович внес огромный вклад в развитие русской науки и мореплавания, сочетая исследовательскую работу с административной и педагогической деятельностью.
Одним из главных достижений Крузенштерна на этом поприще стало издание "Атласа Южного моря" (1823-1826), содержавшего подробные карты островов Тихого океана и прибрежных вод Восточной Азии. Этот фундаментальный труд, основанный как на собственных наблюдениях мореплавателя, так и на материалах других экспедиций, получил международное признание и был удостоен полной Демидовской премии – высшей научной награды России того времени.
В 1827 году, после производства в чин вице-адмирала, Крузенштерн был назначен директором Морского кадетского корпуса – старейшего военно-морского учебного заведения России. На этом посту раскрылся его талант педагога и организатора. За 15 лет руководства корпусом Иван Федорович провел ряд прогрессивных реформ, существенно повысивших качество образования будущих офицеров флота.
Под руководством Крузенштерна была полностью пересмотрена учебная программа корпуса. Помимо традиционных морских дисциплин, значительное внимание стало уделяться изучению иностранных языков, математики, астрономии и естественных наук. Особый акцент делался на практическом применении полученных знаний. Регулярно организовывались учебные плавания на специально оборудованных судах, где кадеты могли отрабатывать навыки навигации, картографии и морской астрономии.
По инициативе Крузенштерна была значительно расширена библиотека корпуса, ставшая одним из лучших собраний морской литературы в Европе. К 1840 году она насчитывала более 15 000 томов, включая редкие издания по навигации, астрономии и географии. Для библиотеки были приобретены новейшие иностранные научные журналы, позволявшие преподавателям и кадетам быть в курсе последних достижений морской науки.
Иван Федорович предъявлял высокие требования не только к кадетам, но и к преподавательскому составу. На должности наставников он старался привлекать лучших специалистов, нередко лично участвуя в отборе кандидатов. При этом директор интересовался не только профессиональными, но и моральными качествами будущих педагогов, справедливо полагая, что личный пример наставника имеет решающее значение в формировании характера молодых офицеров.
Крузенштерн сам часто посещал занятия и экзамены, внимательно следя за успехами кадетов. Сохранилось немало историй о его педагогических приемах, сочетавших требовательность с доброжелательностью и тонким юмором.
Одна из таких историй, ставшая со временем известным анекдотом, произошла на экзамене по истории. Вопрос о Мартине Лютере и Реформации в Германии достался кадету, явно не преуспевшему в изучении предмета. После долгой паузы юноша нерешительно произнес: "Лютер был немец...", и снова замолчал. "Ну и что же из этого?" – нетерпеливо спросил Крузенштерн, ожидая продолжения ответа. Пытаясь выкрутиться, находчивый кадет дерзко ответил: "Хоть он был и немец, но умный человек!"
Этот ответ мог бы разгневать многих начальников, но Крузенштерн, сам происходивший из остзейских немцев, оценил юмор ситуации. С невозмутимым видом он парировал: "А вы хоть и русский, но большой дурак!" Эта фраза, сказанная без злобы, но с подчеркнутой иронией, произвела сильное впечатление не только на незадачливого экзаменуемого, но и на всех присутствующих. История быстро разошлась по корпусу, став отличной иллюстрацией педагогического стиля директора.
Подобные случаи демонстрируют важную черту характера Крузенштерна – умение сохранять чувство юмора даже в формальной обстановке. Находясь на высоком посту, он никогда не превращался в сухого бюрократа, всегда оставался живым человеком, способным оценить острое слово или необычную ситуацию.
Этот гуманистический подход прослеживался и в его общей концепции воспитания молодых офицеров. В отличие от многих современников, делавших ставку на жесткую дисциплину и механическое заучивание материала, Крузенштерн стремился развивать в кадетах самостоятельность мышления, инициативу и чувство ответственности. "Офицер флота должен уметь принимать решения в сложных ситуациях, опираясь не на букву устава, а на твердые знания и моральные принципы," – говорил он на одном из торжественных собраний корпуса.
Педагогические принципы Крузенштерна оказали глубокое влияние на целое поколение русских моряков. Среди его воспитанников были такие выдающиеся мореплаватели, как Ф.П. Литке, первооткрыватель Антарктиды Ф.Ф. Беллинсгаузен, полярный исследователь Ф.П. Врангель. Многие из них не только продолжили традиции русских географических открытий, но и внесли весомый вклад в развитие мировой науки.
За заслуги в сфере образования и науки Крузенштерн был избран почетным членом Петербургской Академии наук (1806) и действительным членом Академии (1827). Он также был одним из основателей Русского географического общества (1845), в деятельности которого принимал активное участие до конца своих дней.
Последние годы жизни Иван Федорович провел в своем имении Асс в Эстляндии, продолжая научные исследования и работу над мемуарами. Скончался адмирал 24 августа 1846 года, оставив после себя богатейшее научное наследие и плеяду талантливых учеников, продолживших его дело.
Имя Крузенштерна навсегда осталось в истории не только благодаря его выдающимся географическим открытиям, но и благодаря его вкладу в развитие русского морского образования. Его педагогические идеи, опередившие время, оказали формирующее влияние на несколько поколений российских моряков и ученых.