Мушка перекочевала из семьи Шелестовых к Никитиным, в двухэтажный нештукатуренный дом, полученный в приданое. И это лишь часть богатства! Здесь герою мягко, удобно и уютно, как никогда в жизни. А он прошел трудный путь: сиротство, бедность, несчастное детство, тоскливая юность... И вот, наконец, счастье, которое герой сам создал, поэтому достоин! И теперь, казалось, брал его руками.
В самый знаменательный для себя день, после венчания и свадебного пира Никитин начал вести дневник, рассказав о свершившемся событии, будто пережив его заново.
Следующую запись он сделал после похорон Ипполита Ипполитовича. Хотел сказать на могиле товарища теплое слово, но директор гимназии не любил этого учителя, и Сергея Васильевича предупредили, что речь ему может не понравиться. После свадьбы это, кажется, первый день, когда у меня не легко на душе, - признается герой.
Между тем, именно Ипполит Ипполитович произнес главное: До сих пор вы были не женаты и жили одни, а теперь вы женаты и будете жить вдвоем. В сонме трюизмов - вдруг важная и глубокая мысль, которая лишь на первый взгляд кажется обыкновенной. Герой получил желаемое, а именно свою Маню.
И теперь они стали жить вдвоем. Прелестная девушка с простительной слабостью: она страдала, когда видела у кого-нибудь хорошую лошадь, и была рада, если находила недостатки у чужих лошадей. Точно как в басне "Лисица и Виноград". А когда Сергей Васильевич внезапно встретил ее в маленькой проходной комнатке у лестницы и, оказавшуюся в углу между стеной и шкафом, впервые поцеловал, то как-то вышло, что в углу очутился он сам...
Не случайно перед этим выбежавшая с куском материи из детской Маня хлопнула дверью так, что задрожали и лестница и шкаф! И не зря ведь ее прозвали Марией Годфруа: конечно, потому, что была наездницей. Но, видимо, находили и еще что-то общее между Манюсей - девушкой с маленьким стройным телом, нежным тонким профилем - и плотной брюнеткой, поражающей зрителей лихой джигитовкой.
Так что жена крепко взяла в свои розовые ручки вожжи их супружеской жизни: положительная Маня устраивала гнездо. Это слово уже встречалось в тексте. Вернувшись от Шелестовых в первый описанный вечер и засыпая на рассвете, Никитин увидел сон. Маша взяла его под руку и пошла с ним в загородный сад. Там были дубы и вороньи гнезда, похожие на шапки. Одно гнездо закачалось, выглянул из него Шебалдин и громко крикнул: "Вы не читали Лессинга!"
На следующий день состоялся поцелуй, пара побежала в сад Шелестовых, над которым светил полумесяц, и на земле из темной травы, слабоосвещенной этим полумесяцем, тянулись сонные тюльпаны и ирисы, точно прося, чтобы и с ними объяснились в любви. Вот какой сад!
А вот гнездо. Молодая жена, найдя в шкафу завалящий, твердый, как камень, кусочек колбасы или сыру, говорила с важностью:
- Это съедят в кухне. Он замечал ей, что такой маленький кусочек годится только в мышеловку, а она начинала горячо доказывать, что мужчины ничего не понимают в хозяйстве и что прислугу ничем не удивишь, пошли ей в кухню хоть три пуда закусок.
Кульминация рассказа! Стало понятно, что за человек Маша Шелестова, теперь Никитина, равно как и то, что судьбоносные события в их общей жизни не за горами. Юная женщина называет конкретных, хорошо ей известных (при ее-то погруженности в хозяйственные дела) людей прислугой и употребляет безличное съедят. Будто это какая-то абстрактная категория, с которой следует держаться раз и навсегда затверженных правил. Вроде мышей. Для них и мусор сгодится - пусть знают свое место.
Такого омерзительного отношения к людям, с которыми милая Маня пребывает под одной крышей, чьим трудом ежедневно пользуется, в конце XIX-го столетия невозможно было ожидать. Теперь ясно, что в оболочке розана - то самое шершавое животное, каким через несколько лет обнаружит свою Наташу герой пьесы "Три сестры".
Не удивительно, почему уже зимой у Никитина появилось новое развлечение: он научился играть в вист, то есть открыл для себя способ убивать время. А в марте вдруг заметил, что голова у него громадная и пустая, как амбар, и что живет он так же, как белый Манин кот.
В ту же первую почти бессонную ночь Сергей Васильевич представлял, как однажды поедет зачем-нибудь в Петербург и как Манюся будет его провожать... А потом встречать... И вот теперь он пошел на вокзал - просто так, чтобы не нужно было ни с кем разговаривать. А потом подумал, что хорошо бы взять отпуск и уехать в Москву, и сделал третью запись в своем дневнике: Нет ничего страшнее, оскорбительнее, тоскливее пошлости. Бежать отсюда, бежать сегодня же, иначе я сойду с ума!
Между прочим, действие происходит в крупном губернском городе - не в глухой провинции. Куда же собирается герой бежать? Ведь известно, что где бы мы ни ездили, всюду возим себя. Тут жить не получается. В другом месте будет лучше?
Эта пошлость - она что и откуда? Ее же творят люди, верно? Сергей Васильевич Никитин разве не причастен? Никогда у него не было призвания к учительской деятельности, с педагогией он знаком не был и ею никогда не интересовался, обращаться с детьми не умеет; значение того, что он преподавал, было ему неизвестно... Если сам так относится к своему делу, вправе ли требовать чего-то от других? Вот они, гимназисты.
Его победила избалованная девица! Она установила законы, по которым Никитин живет и не рыпается. И изменить ничего не может! А теперь "искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок"?
Герой имел мужество взглянуть правде в глаза и нелицеприятно о себе отозваться. Диагноз поставлен, что дальше? Ведь не врать - полдела, даже, пожалуй, лишь четверть. Исправить то, что не годится, изменить себя, начать этот великий труд - задача нелегкая. Справится ли 27-летний учитель словесности? Ему захотелось чего-нибудь такого, что захватило бы его до забвения самого себя, до равнодушия к личному счастью, ощущения которого так однообразны.
Ведь это счастье досталось ему даром и было как лекарство для здорового. Все же человек отличается от кота, и придется Сергею Васильевичу снова начать поиски. Но уже совсем другого счастья, чем то, какое он то ли получил, то ли заслужил...
А надо, чтобы заработал!