ОБЫЧНАЯ ТАКАЯ БИОГРАФИЯ
Небольшой, но содержательный разговор с прямым потомком Александра Сергеевича Пушкина, поэтом, главным редактором знаменитого журнала «Слово/Word» Александром Пушкиным.
– Александр, о вас чрезвычайно мало известно, и когда я в соцсетях запостила нашу совместную фотографию, все невероятно оживились и заинтересовались. Так что сейчас мы будем исправлять эту несправедливость. Расскажите, пожалуйста, о себе – где Вы родились, где учились, где живете сейчас?
– Родился в Москве. Учился в спецшколах: в 20 школе, потом в 17. Может быть, кто-то слышал об этих спецшколах. Но из первой меня выгнали.
– За хулиганство?
– За неуспеваемость скорее. И за то, и за другое.
– А неуспеваемость была по математическим предметам? Или по гуманитарным тоже?
– По-моему, по всем.
– Тогда вы немножко даже переплюнули своего прапрапрадедушку. А что было после школы?
– У меня было очень много работ, две трудовые книжки. Педагогический институт. Обычная такая биография. Но в 86 году я уехал в Нью-Йорк.
– И до сих пор живете, в Нью-Йорке, да?
– Да.
– А на каком факультете вы учились в Педагогическом институте?
– На филологическом. Русский язык и литература.
– Если Пушкин ваш прапрапрадед, то вы, получается, его прапраправнук?
– Да, именно три раза.
– Чувствуете ли Вы с ним сходство – внутреннее и внешнее? Когда я разместила нашу фотографию, многие писали – «Да, очень похож!».
– Это уже шесть поколений, далековато. Вот это мой прадед, он тоже Александр Александрович Пушкин. Про него я много знаю, мне бабушка рассказывала. И она говорит, что я на него в молодости был похож. Он корнет. Был очень хороший человек, благотворительный, о нем можно говорить очень долго, в отличие от меня. С ним мне как-то ближе. Просто потому, что ближе по времени. О нем я больше знаю из первых уст. А с Пушкиным, наверное, так же, как любой другой человек может ощущать с ним связь.
– Наверное, мы все ощущаем, действительно. Часто ли вы читаете и перечитываете его стихи, прозу, драматургию? И что чаще другого, если перечитываете?
– Если чаще, то скорей прозу.
– А что именно?
– «Повести Белкина». Иногда Пугачевщину, анекдоты.
– А письма?
– Кстати, да. Раньше не читал, а недавно попались последние два тома, там его письма к жене. Я просто был, надо сказать, поражен. Не ожидал я таких трогательных отношений.
– А почему раньше не брались читать письма?
– Просто не люблю читать чужие письма.
– У меня всегда был барьер перед тем, чтобы читать письма, но тоже со временем я научилась его немножко преодолевать. Могу ли я попросить Вас прочесть Ваше любимое стихотворение Александра Сергеевича?
– Знал, что вы меня спросите и вспомнил, что я с детства знал наизусть только одно четверостишие, точнее две строчки. Больше я ничего наизусть ничего не помню. Так же, впрочем, как и своего.
«Все изменилося под нашим зодиаком:
лев козерогом стал, а дева стала раком»
– Да, остроумно! А я больше всего люблю у Александра Сергеевича лирику 30-х годов. Почти каждое стихотворение мне кажется потрясающим.
– И 20-х неплохо.
– Как Вы относитесь к современной поэзии? Кого из современных поэтов для себя выделяете?
– Есть много, конечно, прекрасных поэтов, хороших, разных. Мой любимый поэт – это Николай Агнивцев, которого мало знают вообще-то. На него в наше время мало кто похож, разве что Александр Величанский, но это было тоже давно. Книгу Агнивцева с моей подачи издала Лариса Шенкер в Сан-Франциско. Но она оказалась совершенно не прибыльной.
– Можете ли вы из этой книги прочесть какое-нибудь стихотворение?
– У Агнивцева можно читать все что угодно. Ну вот хотя бы это…
Машинально в зал вошел он
С модной шляпою в руке,
Машинально занял столик,
Сел в уютном уголке.
Машинально взял он карту,
Заказал обед, вина,
Машинально пообедал,
Осушив вино до дна.
Машинально вынул спички
И, сигару закурив,
Машинально удалился,
Ничего не заплатив.
Вот такие у него стихи – легко и просто.
– У меня есть ваша книжка, вы мне ее и подарили. Она издана уже довольно давно, и в ней стихи, написанные до 96 года. А выходили ли у Вас после нее книги стихов?
– Да. Лариса издавала.
– В каком году?
– Позже. Относительно недавно издали в Москве. Но она получилась какая-то «левая».
– Позже я попрошу вас прочесть стихи, но сейчас хочу спросить – клонят ли вас «лета к суровой прозе»? Пишете ли Вы что-то не в рифму?
– Я всегда писал, возраст тут ни при чем.
– А что вы писали – рассказы, романы?
– Сказки.
– Детские? Ничего себе. Вот это да.
– Но больше десяти страниц я писать не могу. И то много. Ну и еще семейные мемуары.
– Это тоже очень интересно.
– И собственные воспоминания тоже были.
– Они издаются или это пока еще рукописи?
– Все уже как-то напечатано.
– Хорошо, мы теперь будем знать, что искать и читать.
– В интернете есть только про потомков. Остальное в журналах.
– А что Вы читаете из современной прозы?
– Будучи редактором, мне есть что читать.
– Мы поговорим о вашей редакторской деятельности. Но если ее пока исключить?
– У меня лежит много книжек, по очереди их открываю. Там и Лев Гумилев лежит. Что кстати, отчасти актуально на нынешний момент, в том числе со всеми этими китайскими делами. И Свифт. Свифта иногда читаю. Это еще бабушкина книжка, раритетная.
– Конечно, нам о вас интересно абсолютно все. Например, какую музыку вы слушаете? Вообще, вы меломан?
– Не сказать, чтобы меломан… Я сейчас слушал Каро Эмеральд из Голландии. Джаз. Не то, чтобы я поклонник джаза, просто девушка симпатичная.
– А если говорить об изобразительном искусстве? Кто Ваш любимый художник?
– Тоже сложно. Я могу сказать, что это Гойя, это Босх. В молодости я часто ходил в пушкинский музей изобразительных искусств, и очень любил сидеть в зале художника Руссо. Не Жан-Жака, а по-другому зовут, Анри Руссо, примитивизм такой. Там не было народу, не было старушек, можно было спокойно заниматься своими делами.
– Мне опять хочется вернуться к Александру Сергеевичу. Известно, что у него особенная творческая активность была именно осенью. Как это вообще бывает с вами? Может быть, в какое-то время года вы больше пишете, или, допустим, вам надо куда-то уезжать, например, к морю, чтобы писать?
– Это зависит от жизненных обстоятельств, которые не зависят от погоды.
– То есть, это не связано с антуражем времени и пространства? А какое у Вас любимое время года?
– В Нью-Йорке мне нравится такая погода, как сейчас. Ночью было минус пятнадцать плюс ветер. Очень хорошо!
– Давайте поговорим о вашем журнале. Насколько мне известно, в нем в свое время печатались Иосиф Бродский, Андрей Битов, Сергей Довлатов, и, вы говорили, что Довлатов даже должен был стать главным редактором, да? Расскажите о журнале. Как он возник, как менялись главные редакторы, какие трансформации он проходил, как вы его возглавили?
– Вот это начало:
Сидели как-то в парке вечерком
Под иностранным кипарисом:
Молчун Иосиф с золотым значком,
Серега, здоровяк с початым пузырьком,
И хрупкая, как лепесток, Лариса.
Дальше вся история. Это Бродский, Довлатов и Лариса Шенкер. Они как-то решили, что пора делать русско-английский журнал, американский, и двигать культуры навстречу друг другу. Так как Бродский вообще в эти дела не лез, Довлатов был занят, сказали: «Лариса, вот ты этим и занимайся». Она с 87 года стала этим заниматься и занималась до конца жизни в 2009 году. Была абсолютным диктатором и самодуром. Все решала сама, редколлегия была не нужна.
– Журнал был очень хороший. А потом вы подхватили? Или еще кто-то был после Ларисы?
– Я не подхватывал. Но просто он остался совсем бесхозный. На него были претенденты, не будем говорить, какие, они известные. Вот они хотели подхватить, и почти уже подхватили. Но мой друг и заместитель Лева Бердников уговорил, сказал: «Давай лучше делать это вдвоем, не надо никому отдавать». Он нашел всех знакомых, редколлегию более или менее подобрали, и так все пошло-поехало.
– Покажите, пожалуйста, последние его номера, чтобы мы могли видеть обложки. Кто в них издан?
– Вот обложечка Дмитрия Плавинского. Обложки мы часто не меняем. Потому что для этого надо искать художников, и деньги им платить надо.
– Да, очень красивые. А можно ли Вам присылать материалы для журнала? Вы рассматриваете «самотек»?
– Можно. Все присылают.
– Тогда попрошу у вас адрес, чтобы все заинтересованные пишущие люди могли вам присылать свои тексты. Что еще можно присылать? Принимаете ли вы критику?
– Публицистику, но ее мало. Рецензии. Конечно, все. Любую литературу. Вот адрес:
Slovo.Word@gmail.com
Cultural Center for Sov.Refugees
P.O.Box 1768
Radio City Station
New York, NY 10101-1768
– Спасибо Вам огромное за первое знакомство. Я надеюсь, что мы с Вами еще встретимся и пообщаемся. Могу ли я попросить вас на прощанье прочесть три ваших стихотворения?
– Это не стихи, скорее – мысли вслух:
Я боюсь, когда все просто,
Подозрительно оно,
Хоть какая-нить загвоздка,
Хоть какое-нибудь «но»,
Хоть подножка, хоть подлянка,
Неудачный поворот,
Хоть какая-нить изнанка –
Остальное все сойдет.
Но в другой – глобальной были
Оказалось: нет примет –
Мы с тобой непросто жили,
Только где он – Happy End?
Теперь
Я Ада реально боюсь,
Как письма из городской конторы,
Слишком ясно – на чего нарвусь.
А за что? – не надо прокурора.
По нутру – себя я здесь прожег,
Как на колья в «Даках» – еженощно.
Но – на вилке, голым, в кипяток?
Может, есть у вас чего попроще?
Может быть, в отстрел, как Себастьян?
Как Тантал – на жажду без возврата?
Или Ноем – вечно в луже пьян
На зеленых склонах «Арарата»?
Да-да-да, – на все. Готов испить –
И ближайших, и дальнейших далях.
Дай, Господи! – Наталь, тебя не обвинить
В своих печалях.
Это невеселые какие-то номера.
– Прочтите еще какое-нибудь завершающее.
– Ну например, кто мой любимый? Ну, Георгий Иванов, естественно. Это старое стихотворение.
Равнодушен, прилизан и томен,
Пару строф набросав на клочке,
Датский принц, жиголо, то ли воин,
В узкоплечем смешном пиджачке
Меж парижских блевот и болванов
Выступает за белым шабли.
Ты ли это, Георгий Иванов?
Не видались, как с Дону сошли.
– Замечательно. Спасибо вам огромное. Теперь мы все будем вас знать. Если в интернете невозможно найти ваши стихи, то все пойдем с библиотеку.
– Но есть «Читальный зал», «Литбук». Там стихи есть.
– Спасибо, будем искать!
Интервью брала Надя Делаланд.