Марина стояла у плиты, лениво помешивая суп, когда глаз зацепился за календарь на стене. Ей было пятьдесят три, и жизнь последние годы текла как мутная лужа: дежурства в поликлинике медсестрой, редкие посиделки с сыном, который осел в другом городе, и вечера с книжкой или телеком. Муж семь лет назад умер от инфаркта, и она с тех пор привыкла к одиночеству, хоть оно порой давило, как мокрый снег.
Всё переменилось в тот вечер, когда она полезла на антресоли за старым одеялом. Копалась среди коробок с посудой и детским барахлом, пока не наткнулась на жестяную коробочку — потёртую, с облупившимися цветочками на крышке. Марина нахмурилась: откуда это вообще? Открыла — и обомлела. Внутри лежали письма, связанные верёвочкой, пара выцветших фоток и браслет — простой, из бисера, с маленьким сердечком-кулоном.
Взяла одно письмо, развернула. Почерк — угловатый, с закорючками — сразу показался родным. «Маринка, привет, моя звезда…» — начиналось оно. Это был Дима, её первая любовь, пацан из соседнего двора. Сердце застучало. Познакомились в семнадцать, на школьной дискотеке. Худой, весёлый, с копной светлых патлов. Гуляли вечерами, держась за руки, мечтали свалить из их дыры и жить по-своему. Он сплёл ей этот браслет, клялся, что они навсегда. А потом его забрали в армию, и через год пришёл конверт: он остаётся служить, и им лучше разбежаться. Марина тогда ревела неделю, а потом жизнь закрутила — учёба, муж, сын. Дима ушёл в тень воспоминаний.
Она перебирала письма одно за другим. Он писал, как тоскует, как видит её во снах, как жалеет, что всё рухнуло. Последнее было коротким: «Марин, я вернулся. Если захочешь — найди». Ни даты, ни адреса. Она сжала браслет в кулаке, и слёзы покатились сами. Почему она засунула эту коробку подальше? Почему забыла?
Весь вечер просидела с письмами, читала под тусклой лампой. Ночью приснился Дима — молодой, хохочущий, с браслетом в руках. Утром решила закинуть коробку обратно на антресоли — какого чёрта бередить старое? Но вместо этого оставила её на столе, а браслет нацепила на руку. Просто так, для себя.
Дни пошли иначе. Марина стала замечать всякое: как солнце пробивается сквозь хмарь, как хлеб пахнет в булочной у подъезда. Как-то купила себе шарф — яркий, оранжевый, на который раньше бы и не глянула. Напялила и пошла шататься по улице, впервые без дела. А потом набрала сыну.
— Сань, давай свидимся? Я к тебе рвану.
Сын обрадовался, позвал в гости. Марина побросала шмотки в сумку, взяла отгул и, сама не зная зачем, закинула коробку с письмами в рюкзак. В поезде пялилась в окно и крутила браслет на запястье, будто он что-то шептал.
У сына в городе было шумно, суетно. Саша встретил её с женой, пили чай, трепались о всякой ерунде. Вечером Марина вытащила коробку, показала фотки. Сын удивился:
— Мам, это кто с тобой? Ты тут прям сияешь.
Она ухмыльнулась, но смолчала. Про Диму не проболталась — это её, личное. Но слова сына задели. Дома глянула в зеркало. Седина в волосах, усталость в глазах, но что-то живое ещё тлело. И дошло: ей осточертело просто тянуть лямку.
На следующий день записалась в кружок рукоделия — всегда любила вязать, а для себя давно забросила. Купила пряжу, мягкую, цвета лаванды, и начала плести шаль. Впервые за сто лет напевала за спицами, а браслет тихонько позвякивал.
А потом позвонила Светка, старая подруга. Влетела в трубку с привычным гвалтом:
— Марин, ты где пропала? Давай ко мне на выходных, посидим, потрындим!
Марина согласилась. Пили чай с пирогами, ржали над старыми байками, и Светка вдруг брякнула:
— Слушай, а ты в курсе, что Димка твой вернулся? Живёт где-то в области, недавно слышала.
Марина замерла. Сердце заколотилось, но она только кивнула. Дома сидела, пялилась на браслет. Искать его? А вдруг он чужак теперь? Но вспомнила, как струсил в молодости, и решилась.
Нашла его в соцсетях — спасибо Светке за наводку. Написала коротко: «Привет, это Марина. Помнишь?» Ответ прилетел через час: «Маринка, звезда моя, как забудешь. Приезжай, если хочешь».
Встретились через неделю в кафешке у вокзала. Дима постарел, волосы поредели, но глаза — те же, тёплые, с искрой. Улыбнулся:
— Думал, ты меня вычеркнула.
Она мотнула головой, показала браслет. Проболтали часа три — о жизни, о том, как он воевал, как жену потерял, как она сына тянула одна. А потом он выдал:
— Знаешь, я всю дорогу жалел, что тебя отпустил.
Марина промолчала, только сжала его ладонь. Ей не нужен был роман — слишком много лет прошло. Но тот разговор что-то растопил. Она вернулась домой другой.
Сшила платье из той лавандовой пряжи, нацепила браслет и пошла шататься по парку. Записалась на танцы для взрослых, начала печь кексы и таскать их коллегам. Её жизнь задышала — смехом, движухой, теплом.
Иногда перечитывала письма и думала о Диме. Переписывались, как кореша, делились всяким. Но главное — он напомнил, что она ещё жива. В свои пятьдесят три Марина наконец-то дала себе волю — дышать, любить себя и радоваться каждому дню.