— Ох, как же я уже устала. Я спать хочу, хочу полежать, отдохнуть, сил моих больше нет. В квартире словно Мамай прошел, еда исчезает со скоростью света, караул, — Людмила Анатольевна с самого раннего утра жаловалась дочери на нелегкую судьбу.
Она поставила чайник на плиту, хотела выпить кофе, чтобы хоть немного взбодриться.
Обычно Людмила Анатольевна действительно не вставала так рано — на часах было девять утра. Она давно уже была на пенсии и после выхода на заслуженный отдых не работала ни дня. Не видела смысла. Пенсии вполне хватало, а работать в преклонном возрасте, чтобы помогать детям и внукам, не входило в ее планы. Слишком уж она любила себя. Себя, свою свободу и свое свободное время.
Жила она со взрослой дочерью Оксаной вдвоем. Муж умер давным-давно, а старший сын Дима с семьей жил в другом городе.
Оксана перебивалась случайными заработками, сильно не напрягаясь при этом. А зачем? Квартира у мамы хорошая, ремонт свежий, продукты мама покупает сама, коммуналку тоже оплачивает. А уж на свои хотелки Оксана всегда заработает.
Каких-то серьезных целей и стремлений не было. Ее устраивало все абсолютно.
Замуж она никогда не стремилась, и чем старше становилась — тем меньше ее туда тянуло. Ей и так было хорошо и удобно.
Удивительное дело, но о детях Оксана тоже не задумывалась. Несмотря на довольно зрелый возраст — тридцать пять лет — мысли о потомстве почему-то вызывали у нее скорее негативные ощущения, а не радость и восторг. И все это из-за влияния матери.
— Я вообще не понимаю, для чего вставать в такую рань? Неужели они не могут поспать до обеда, как все нормальные люди? Еще и шумят, и нам с тобой спать не дают, — Оксана во всем соглашалась с матерью.
— Ох, доченька, и не говори. После таких гостей я буду, наверное, еще неделю в себя приходить.
— Вот почему я не хочу никаких детей. Насмотрюсь на бедного Димку, и все желание как рукой снимает. Суета, шум, гам, бесконечные дела. То накорми их, то помой, то купи им что-то. Спать не дают, отдыхать нормально не дают, жить спокойно не дают. Жуть. Зачем вообще нужны дети? Не понимаю.
Людмила Анатольевна одобрительно кивнула и продолжила свою утреннюю рутину. Почему-то она никогда даже не пыталась переубедить дочь. И ее твердая уверенность в том, что семья и дети — это зло, совершенно устраивала маму.
Сама-то она в свое время и замуж вышла, и двоих детей родила. Ей-то хорошо — она старость встречает не в одиночестве. Дочь с ней, сын тоже время от времени приезжает. Красота.
Но вот почему-то о будущем дочки Людмила Анатольевна совершенно не задумывалась. Видимо, эгоизм и боязнь остаться под старость лет один на один с собой были сильнее, чем любовь в собственному ребенку. Ведь ни одна мать в здравом уме не пожелает дочери остаться старой девой или, того хуже, не познать радость материнства.
Но Людмила Анатольевну ничего не смущало. Оксана, словно служанка, делала по дому практически все дела, убиралась, готовила. Очень удобно. Да и много ли им надо вдвоем.
Мать сама, тихим сапом, все эти годы постепенно убеждала дочь, что у нее и так в жизни все хорошо.
— Зачем тебе муж? — говорила она каждый раз, когда речь заходила об очередной подруге Оксаны, которая вышла замуж, и Оксана тоже волей-неволей начинала задумываться о создании семьи. — Чтобы стирать за ним носки? Или слушать по ночам жуткий храп жирного вонючего мужика? Или ублажать его по первому желанию? Живи для себя, радуйся, что ни от кого не зависишь, что ты сама себе хозяйка. Это же такое счастье, доченька!
— Мам, ну не все же мужчины такие, — иногда здравый смысл все-таки побеждал, и Оксана пыталась спорить по поводу мужчин и своей жизни и судьбы.
Но Людмила Анатольевна, бывший педагог-психолог, так умело подбирала нужные слова и фразы, что Оксана тут же забывала о том, чего хотела на самом деле, и внимала только словам дорогой мамочки.
— А дети? Мама, знаешь, мне иногда бывает так страшно. Ведь ты не вечная. Когда-нибудь я останусь совсем одна. И что же я тогда буду делать? Как мне жить? У меня ведь больше никого нет, — в такие минуты Оксане становилось невыносимо больно и грустно. Слезы почему-то сами сбой текли из глаз, и эти мысли никак не получалось выкинуть из головы.
Но не могла мать позволить ей просто так уйти из отчего дома и оставить ее одну.
— Хм, вот выдумщица. Ты своих подруг-то давно видела? Тех, что понарожали детей? Светка вон из соседнего подъезда вообще непонятно в кого превратилась. Вся худая, как доска, кожа серого цвета, волосы жидкие и вечно собраны в пучок. Ужас. Без слез не взглянешь. А тетя Надя, ее соседка за стенкой, говорит, что ребенок ее плачет круглыми сутками. Муж даже спит теперь в другой комнате. Ну и что, скажи мне, пожалуйста? Разве в этом счастье? Угробить себя и свою молодость на какого-то мелкого вопящего спиногрыза? Разве ты у меня для этого создана?
Оксана многозначительно молчала.
— А Люда? Помнишь ее? Твоя сокурсница из университета. У этой вообще родились девочки-близняшки. Говорят, что ее мать сразу же переехала к ней, а мужа никто не видел уже целых три месяца. Ты хоть представляешь, что творится у них дома? Думаю, сущий ад.
— Мам, ее муж просто работает вахтами. Поэтому и дома редко бывает. Он семью содержит.
— Конечно! — беспардонно перебила мать. — Такую ораву попробуй прокорми! Вот он и работает не покладая рук, бедняга.
Оксана задумчиво молчала. Где-то там, глубоко внутри, внутренний голос шептал, что мама не права. Она просто будто зла на весь мир, на свое существование. Тогда бедная Оксана еще не понимала, что мать, внушая ей подобные мысли, просто разрушает ее жизнь.
И Оксана смирилась. Согласилась с мамой, что одной ей будет легче, проще, свободнее. Будет лучше дышаться, крепче спаться и веселее жить.
Оксана настолько прониклась мыслями и идеями матери, что даже во время нечастых приездов в гости своего брата Димы смотрела на него, его жену и двоих маленьких сыновей с тем же недоумением и пренебрежением, что и мать.
То утро выдалось недобрым. Младший внук Людмилы Анатольевны всхлипывал всю ночь, видимо, устал с дороги или неуютно чувствовал себя на новом месте. А бабушка, которая и так внуков видела пару раз в год, вместо того чтобы пожалеть родителей и малыша, с самого утра была злая и заведенная.
— Они всего-то одни день у нас, а я уже вымотана, сил нет никаких!
— Ну, не переживай ты так, мама. Осталось всего-то пять дней. И заживем мы с тобой снова спокойно и счастливо. Потерпи.
В этот момент дверь в ванной открылась изнутри, и оттуда вышла Лера, жена Дмитрия. Лера была сонная и взлохмаченная, но тем не менее очень милая — вся худенькая, ладная, как девочка-подросток, даже и не скажешь, что мать двух детей.
На руках она держала младшего сына, того самого, который плакал ночью. Он, милый кудрявый белокурый ангелочек, так нежно и с любовью обнимал маму, так сладко целовал ее в щеку, что ими хотелось любоваться, хоть картину пиши. Но только не для этих двоих.
Свекровь и золовка окинули Леру недовольными взглядами и продолжили заниматься своими делами, делая вид, что ее тут вообще не существует. А Лера, пока умывала сынишку в ванной, слышала все. Каждое слово. Она и подумать не могла, что родня мужа настолько ненавидят ее и детей.
«А ведь мне даже в голову не могло прийти, что мы тут лишние, — думала бедняжка про себя. — Дима ведь всегда говорил, что дома нас очень любят и ждут. Он ведь тоже наивно полагает, что нам тут очень рады. И надо же, как две эти женщины умело притворяются! У меня за пять лет ни разу и мысли не возникло, что что-то может быть не так».
Но Лера не стала устраивать сцен и тем более рассказывать мужу о том, что она услышала. Она терпеливо выдержала все последующие дни в доме у свекрови и благополучно уехала домой, распрощавшись с родней, и даже поцеловала их обеих на прощанье.
Прошло полгода.
В один из дней поздно вечером Оксана позвонила Диме.
— Дима, братик, нашей мамы больше нет, — разрыдалась она в трубку.
Уход Людмилы Анатольевна стал для всех неожиданностью и полным шоком. Дима и Оксана, как могли, поддерживали друг друга, переживали это горе вместе. Лера скорбела вместе с мужем.
— Дим. Можно я приеду к вам в гости? Не хочу, не могу быть тут одна, без мамы. Да я и не умею, честно говоря.
— Приезжай, конечно, даже думать не о чем. Мы всегда тебе рады.
И вот Оксана, сидела на мягком большом диване в просторной и уютной гостиной в доме Димы и Леры. Вокруг нее бегали племянники. Они, оказывается, очень добрые и смышленые мальчишки, очень рады гостям, показывают новые игрушки, лепечут без умолку. Из кухни доносится запах пирога с яблоками. Лера по очереди берет мальчишек на руки и нежно целует в макушки. Она глубоко вдыхает сладкий детский аромат и, кажется, не может им надышаться. Рядом Дима, который подкидывает сыновей, кажется, до самого потока. А они только визжат и весело смеются. Им совсем не страшно.
«Вот же оно – настоящее счастье. Какая же я был дура. Мама, зачем ты так со мной», — слезы градом полились из глаз Оксаны. Она быстро скрылась в ванной, чтобы никто не увидел ее такой.
Через неделю молодая женщина вернулась домой. Вся ее мысли будто перевернулись с ног на голову. Теперь она точно знала, чего хочет от жизни: семью и детей и настоящее счастье, когда любишь и любима, а рядом — воплощение вашей любви в ребенке.
И ведь еще не поздно стать счастливой. Никогда не поздно.
Автор: Ирина Родионова
Янтарные бусы
- Зинка, совесть у тебя есть? – Чубкина, руки в боки, ноги на ширине плеч, раззявила варежку, хрен заткнешь, - я тебя спрашиваю, морда ты помойная? А? Глаза твои бесстыжие, напаскудила, и в сторону? Я не я, и лошадь не моя? А ну, спускайся! Спускайся, я тебе говорю.
Зинка сидела на крыше. Как она туда забралась, и сама не помнит. Но от Чубкиной Людки и в космос улетишь, не заметишь. Страху эта бабенка нагнать может. У нее не заржавеет. С крыши Чубкина кажется не такой уж и большой: кругленький колобок в халате. Но это – оптический обман: у Чубкиной гренадерский рост, и весит Чубкина, как хороший бегемот.
«И угораздило меня…» - нервно думает Зинка, - «Теперь век на крыше сидеть буду»
Ее раздражало, что Чубкина орала на всю ивановскую, позоря несчастную Зинку. Хотя, чего тут такого удивительного? Зинка опозорена на весь поселок не раз, и не два. Зинка – первый враг супружеского счастья, кошка блудная. Так ее величают в Коромыслах, большом селе Вологодской области. Зинку занесли сюда жизненные обстоятельства, о которых она предпочитала молчать.
Зинка задолжала кое-кому очень много рублей. Пришлось продавать квартиру. Дяди в кожаных куртках попались гуманные. В чистое поле ее не выгнали, отправили Зинку в село, в домик о трех окнах и дряхлой печке – живи, радуйся, и не говори, что плохо с тобой поступили. Пожалели тебя, Зинка, ибо ты – женского полу, хоть и непутевая. Так что, можешь дальше небо коптить и местных баб с ума сводить. Это твое личное дело, и дядей не касается, тем более, что натешились тобой дяди вдоволь! Скажи спасибо, что не продали Суренчику – сидела (лежала, точнее) бы у него, пока не подохла.
Зинка коптила и сводила с ума. Местный участковый Курочкин зачастил в храм, где задавал один и тот же вопрос:
- За что? Чем я провинился, Господи?
Господь молчал, сурово взирая с иконы на Курочкина, словно намекал Курочкину на всякие блудные мыслишки, которые тоже гуляли в круглой Курочкинской голове. А все из-за Зинки, так ее растак, заразу. Мало того, что мужичье в штабеля перед Зинкой укладывалось, так и Курочкин, между прочим, уважаемый всеми человек, закосил глазами и носом заводил. Сил не было держаться – Зинка манила и кружила несчастную Курочкинскую башку.
Дело в том, что Зинка уродилась на свет писаной красавицей. Джоли отдыхает, короче. Все, ну буквально все в ней было образцом гармонии и совершенства. И зеленые глаза, и брови, и алчные, зовущие к поцелую губы, и высокая грудь, и тоненькая, тоненькая талия, как у Анжелики на пиратском рынке. И вот это создание, достойное кисти Ботичелли, родилось в простой рабочей семье! Папка с мамкой и рядом не стояли. Обыкновенные вологодские физиономии, носики картошкой, глаза пуговицами и щербатые рты.
Папка Зинки всю жизнь потом жену травил:
- Не мое, - говорил, - изделие! – Где, - говорил, - сработала? . . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>