Часть 1: Тайна записной книжки
В день похорон моего отца в Новосибирске было холодно и пасмурно. Погода идеально подходила для похорон. Я стояла перед зеркалом и поправляла своё простое чёрное платье — лучшее, что я могла себе позволить на зарплату ассистента. В голове звучали слова моей сводной сестры Веры, сказанные накануне: «Боже, Алёна, неужели ты не могла хотя бы одеться поприличнее? Уже то, что ты здесь, вызывает неловкость».
Мой отец, доктор Андрей Зорин, блестящий учёный и, как говорила моя мачеха Елизавета, разочарование семьи, внезапно умер от сердечного приступа в своей маленькой лаборатории на окраине Новосибирска. Именно там он проводил бесчисленные ночи после того, как пять лет назад его выгнали из семейного дома. Это произошло, когда Елизавета решила, что его одержимость экспериментами выходит за границы разумного.
Несколько лет назад Елизавета прекратила финансирование исследований Андрея, заявив, что его эксперименты — пустая трата ресурсов компании. Более того, она заблокировала его доступ к корпоративным средствам, оставив его почти без финансирования. Отец, не желая сдаваться, собрал всё, что оставалось от его личных сбережений, и продолжил работу самостоятельно в небольшой арендованной лаборатории на окраине города.
Похороны проходили в доме семьи Зориных — большом загородном коттедже, который когда-то был моим домом. Теперь я чувствовала себя здесь чужой, как на вражеской территории. Когда я вошла в кованые ворота, нахлынули воспоминания: папа учил меня химии на кухне, проводил эксперименты с содой и уксусом. Его глаза загорались, когда я задавала вопросы о его исследованиях.
— Посмотрите-ка, кто к нам пожаловал, — голос Елизаветы прервал мои мысли. Она стояла на мраморной лестнице в чёрном дизайнерском платье, положив идеально ухоженную руку на перила. Рядом с ней ухмылялась моя сводная сестра Вера. Обе выглядели так, будто пришли на модный показ, а не на похороны.
— Это похороны моего отца, — тихо ответила я. — Конечно, я здесь.
— Да, твой отец, — губы Елизаветы изогнулись в холодной улыбке. — Блестящий доктор Зорин, который предпочёл свои драгоценные эксперименты репутации семьи. Скажи мне, Алёна, удалось ли ему хоть раз создать что-нибудь стоящее в своей захудалой лаборатории? Или он умер, так ничего и не добившись?
Я почувствовала, как мои руки сжались в кулаки, но голос оставался спокойным:
— Мой отец не был неудачником.
— Правда? — вмешалась Вера, её бриллиантовые серьги сверкнули на свету. — Поэтому он жил в этой отвратительной лаборатории, пока мы поддерживали репутацию нашей семьи. Признай, Алёна, он был позором для нас. Как и ты.
Похороны были пыткой. Я сидела в последнем ряду и смотрела, как Елизавета безупречно играет роль скорбящей вдовы, принимая соболезнования от элиты города с изящными кивками и притворными слезами. Ирония в том, что половина этих людей не разговаривала с моим отцом годами — с тех пор, как Елизавета постепенно отрезала его от общества.
После завершения отпевания в церкви и поездки на кладбище священник произнёс: «Теперь слово вдове доктора Зорина».
Елизавета подошла вперёд, изображая скорбь:
— Андрей был мечтателем, — начала она срывающимся голосом. — Возможно, слишком большим мечтателем. Он предпочёл заниматься своими уникальными идеями, а не семейным бизнесом. Но он был хорошим человеком.
Мне хотелось кричать. Эта женщина не имела права говорить о моём отце. Она не видела его пять лет, не видела его преданности делу, его страсти, его абсолютной уверенности в том, что он на пороге чего-то революционного.
Когда поминки начались, Елизавета остановила меня у стола с закусками:
— Теперь о лаборатории твоего отца, — сказала она, отбросив притворство. — Я пришлю людей завтра, чтобы они всё забрали. Всё, что осталось от этого… фанатика, будет выброшено.
— Ты не можешь этого сделать, — возразила я. — Это была его лаборатория, его работа!
— Вообще-то могу. Всё оборудование и материалы принадлежат компании «Зорин Технолоджис», — сказала она с улыбкой. — Отец мог только использовать их, но не был их владельцем. Я управляю компанией, и теперь всё это в моей власти. Если, конечно, ты не можешь выкупить лабораторию.
Мы обе знали, что я не могу. Моё жалование ассистента едва покрывало аренду маленькой квартиры, а цена лаборатории была неподъёмной.
— Не волнуйся, — продолжила Елизавета. — Я прикажу выбросить его вещи с должным уважением. — Она помолчала, разглядывая свой маникюр. — И, Алёна, не утруждай себя возвращением в особняк. Теперь, когда твоего отца больше нет, нам нет смысла притворяться, что мы семья.
Я ушла с похорон со слезами на глазах, но не позволила им пролиться. Вместо того чтобы пойти домой, я поехала прямо в папину лабораторию. Небольшое промышленное здание выглядело обшарпанным по сравнению с домом семьи Зориных, но для меня оно всегда было больше похоже на дом, чем этот холодный идеальный коттедж. Я вошла в лабораторию, воспользовавшись своим ключом, который папа всегда настаивал, чтобы я носила с собой. Знакомый запах металла и химикатов окутал меня словно тёплое одеяло. Всё было точно так, как он оставил: на белых досках были написаны уравнения, на экранах компьютеров отображались сложные молекулярные структуры, а на главном рабочем столе лежала его старая записная книжка в кожаном переплёте. Эта записная книжка. Папа всегда носил её с собой, постоянно делал заметки, рисовал схемы, бормотал что-то о том, чтобы правильно составить последовательность. Елизавета всегда насмехалась над этим, называя её «книгой неудач». Дрожащими руками я взяла её. Кожаный переплёт стал мягким от частого использования, страницы были потрёпаны, испачканы кофе.
Когда я открыла её, выпало письмо, написанное неразборчивым почерком моего отца и адресованное мне:
«Моя дорогая Алёна, это началось. Если ты сейчас это читаешь, значит, со мной что-то случилось. Я хочу, чтобы ты знала, что всё, над чем я работал, всё, чем я пожертвовал, было не зря. Формулы в этой тетради работают, последовательность молекулярной стабилизации завершена. Но есть люди, которые готовы убить за эту технологию, люди, которые не понимают, что её нужно использовать этично. Вот почему я не мог рассказать об этом Елизавете или обнародовать результаты, пока всё не будет готово».
У меня задрожали руки, когда я продолжила читать. Елизавета высмеивала «неудачные» эксперименты. Это были предварительные тесты революционной технологии улавливания углерода — процесса, который мог буквально извлекать парниковые газы из атмосферы и преобразовывать их в чистую энергию. Если бы это сработало, то принесло бы миллиарды, может, триллионы. Но что ещё важнее — это могло бы спасти нашу умирающую планету.
Когда я читала тетрадь, во мне проснулся учёный. Я поняла, что это сделал папа. Формулы были элегантными, наука — обоснованной. Он решал задачи, которые ставили в тупик исследователей десятилетиями. Это была не работа неудачника. Это было гениально.
Меня напугал шум снаружи: в окно светили фары подъехавшей машины. Я запаниковала, вспомнив слова Елизаветы. Она послала людей, чтобы они очистили лабораторию. Они приехали раньше, чем я думала. Мне нужно было действовать быстро.
Я увидела старый ноутбук отца на его столе. Он всегда говорил мне, что там хранятся его самые важные файлы. Я схватила его и начала лихорадочно оглядывать лабораторию. Что ещё они могут уничтожить? Что ещё мне нужно было спасти? Звук голосов снаружи заставил меня действовать...
Я заметила в ящике стола внешние жёсткие диски отца. Они тоже отправились со мной. Потом я увидела маленький сейф под его столом, которого раньше никогда не замечала. Какая комбинация могла бы подойти? Голоса стали ближе, звякнули ключи. Дрожащими пальцами я набрала дату своего рождения. Ничего. Ручка входной двери начала поворачиваться. День рождения мамы? Нет. Входная дверь открылась. В отчаянии я набрала дату, когда папа впервые показал мне периодическую таблицу — наш «особенный день», как он его называл. Сейф открылся. Из коридора донёсся мужской голос: — Кто здесь?
Внутри сейфа был один-единственный USB-накопитель с надписью «Ф Э» папиным почерком и небольшая стопка бумаг, похожих на заявки на патенты. Я схватила всё, запихнула в сумку и лихорадочно огляделась в поисках выхода. Задняя дверь. Папа всегда держал её незапертой на случай чрезвычайных ситуаций во время опасных экспериментов. Я выскользнула как раз в тот момент, когда в главной лаборатории замелькали фонарики. В темноте я побежала к своей машине, припаркованной за углом. Когда я уезжала, я увидела, как в лабораторию входят люди в тёмных костюмах с коробками и оборудованием. Елизавета не просто убиралась в лаборатории — она обыскивала её. Она знала.
В ту ночь, вместо того чтобы пойти домой, я сняла номер в небольшой гостинице под вымышленным именем. Я не могла рисковать, опасалась что люди Елизаветы найдут меня, пока не пойму, что именно у меня есть. Включив папин ноутбук, я начала просматривать его файлы. От того, что я нашла, я не могла уснуть до рассвета.
На следующее утро, всё ещё дрожа от открытий, я сделала три важных звонка. Первый — доктору Дмитрию Жарову, старому коллеге моего отца из Новосибирского государственного университета, который загадочным образом ушёл на пенсию в том же году, как Елизавета лишила отца лаборатории. Второй — Марине Петровой, моей лучшей подруге по аспирантуре, которая теперь руководит престижной юридической фирмой по защите окружающей среды. Третий — Максиму Волкову, моему бывшему парню, который стал одним из самых успешных венчурных инвесторов в стране.
— Алёна? — Максим ответил после первого же гудка. В его голосе слышалось удивление. Мы не разговаривали с тех пор, как расстались два года назад, когда он выбрал карьеру, а не наши отношения. — Я слышал о твоём отце. Мне очень жаль.
— Максим, мне нужна твоя помощь, — сказала я, переходя сразу к делу. — Но сначала ты должен подписать соглашение о неразглашении.
Через час я сидела в отдельном конференц-зале в офисе Максима и смотрела, как он изучает данные моего отца. Сначала на его лице отразился скептицизм, потом шок, а затем что-то похожее на благоговение.
— Алёна, это… — он замолчал, проведя рукой по своим идеально уложенным волосам. — Это не просто инновация. Это меняет всё. Показатели эффективности улавливания углерода в десять раз выше, чем у всего, что есть на рынке. А процесс преобразования энергии… — Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами. — Твой отец действительно это разработал?
— Да, — тихо сказала я. — Но есть ещё кое-что.
Я показала Максиму файлы, которые расшифровывала всю ночь. Отец не просто разработал технологию. Он задокументировал все попытки Елизаветы и компании «Зорин Технолоджис» украсть его исследования за последние пять лет: переписка по электронной почте, записи разговоров, съёмки с камер наблюдения. Он сохранил всё.
— Она пыталась заставить его передать патенты, — объяснила я, открывая особенно компрометирующую переписку по электронной почте. — Когда он отказался, она начала распускать слухи о его психическом здоровье и в итоге выгнала его. Но она не переставала пытаться заполучить его исследования.
Максим тихо присвистнул:
— Это корпоративный шпионаж. Серьёзное дело.
Он замолчал, изучающе глядя на меня:
— Что тебе от меня нужно?
— Инвестиционный капитал. Достаточный, чтобы основать новую компанию и ускорить разработку. Марина уже работает над получением патентов на моё имя. Отец подал предварительные документы перед смертью, но нам нужно действовать быстро, пока Елизавета не поняла, что потеряла.
Прежде чем Максим успел ответить, у меня зазвонил телефон. Сообщение от Марины:
«Срочно. Включи новости».