Я взял из коллекции Эрмитажа брошки, произведенные в России в 1814-2014 годах, разложил в ряд и посмотрел. Выводов из этого исследования — десятки, но все они так или иначе сводятся к одному: когда по миру порхают бриллиантовые стрекозы и бабочки из малахита — мир становится краше.
Суть контент-анализа, который преподают на первом курсе любого факультета журналистики, такова: люди врут, предметы врут, цитаты — ого-го как врут. Не врут только последовательности: цитат, людей, предметов. Разложи по датам, посчитай, как менялось, запиши, вот и все. Статистика разрушает романтику, ибо сообщает правду.
Вот, на картинке ниже — драгоценный жук-олень длиной 6,7 см. Его происхождение не очень ясно (Эрмитаж купил эту брошь в 2010-м у частного лица). Но именно таких жуков делал для фирмы Фаберже ювелир Николай Федорович Кемпер, державший в 1884-1916 годах мастерскую на 6-й линии Васильевского острова, 27.
Для примера приведу второй картинкой другого жука Николая Кемпера, провенанс которого Эрмитажу известен.
Музей определяет время производства этих работ как 1908-1917 годы — предположим, это 1914-е. Вряд ли гранатовые жуки пользовались спросом позже, в разгар Первой мировой — Фаберже тогда делал рубиновые кресты.
А вот работа ювелира Феликса Александровича Кузнецова, члена-корреспондента Российской академии художеств: «Мутация», серебро, выпиловка, подарена Эрмитажу в 2014-м.
При всем уважении к строгим линиям и покою гармоний Кузнецова: куда за век подевался праздник цветов и камней? Что же такое случилось в промежутке между жуком и мутацией? А что было до того?
Давайте посмотрим, встречайте: краткая история русской брошки.
Брошки, начало: и XIX века, и вообще
Началось все около трех тысяч лет назад с простых фибул — металлических застежек на плащ. Мелькая «в одном кадре» с лицом владельца, фибула, конечно, стала всеми символами и сообщениями сразу: погонами, орденом, ссылкой на место в рейтинге богатейших или запиской любимой/-мому, если сейчас это надо. Твой главный сигнал миру сегодня, в общем.
Вот, для примера, легендарная «фибула Браганса» из Британского музея, золотая повесть неведомо о чем и чья: детализированная фигура воина-кельта и прыгающее чудовище плюс орнаменты и завитки.
Предполагают, что всю конструкцию изобразил греческий мастер, проживавший в Иберии 2300 лет назад. Больше сказать нечего, но перед этой фибулой и сейчас хочется вытянуться во фрунт. Или станцевать ей что-нибудь легкое, уж я не знаю.
К началу XIX века фибулы окончательно стали брошками, то есть утратили всякую бытовую функциональность. Зато их символический статус был вполне верхнеуровневым. Надеть в свет брошь с портретом правящего императора — это было комильфо.
И посмотрите, какой шарман: тончайшая работа, легкая рука знаменитых русских магов камня и стекла — мозаика размером 5,3×4,5 см.
Но и уточками на брошках отечественные художники не гнушались. Правильно делали, такая милота получалась.
А вот, для сравнения, летят две бабочки с тонкими усиками из яшмы и малахита. Столько лета на блюдечке размером с коробок спичек. Автор неизвестен, это просто брошка: поступила в Эрмитаж из Музея Этнографии народов СССР в 1950 году.
Середина XIX века: резьба и бирюза
Из щедрого собрания полулегендарного Федора Плюшкина в Эрмитаж прибыло много костяных брошек середины XIX века. Простые украшения губернских модниц, но сколько грации в этом резце!
Или вот, поглядите: брошь в виде женской руки в кружевном манжете с букетом роз. Феноменальная точность, кружева с дырочками — как это вообще дожило, уцелело в бурях 20 века? Пишут: «поступила в 1983 году из Московского райфинотдела г. Ленинграда» — там явно детективная история, вот бы раскопать.
А петербургский ювелир Петр Горбачев в 1860-х красиво работал с бирюзой: полюбуйтесь на его букет незабудок 6×3,7 см. Исследуемый ряд брошек в этом периоде в целом сияет нежно-голубым — видимо, такие были тогда моды.
Вот безымянная бирюза, зато с мухой, у которой крылья из коралла, а глаза — из альмандинов, самых твердых красно-фиолетовых гранатов.
Впрочем, тяжелый люкс и тогда правил бал в футлярах обеспеченных дам. Вот, ювелир из Петербурга Фредерик Бьерк ничуть не подвел: много золота на золотом, плюс жемчуга и рубины. Экспонируется в 126 зале Эрмитажа, будете проходить мимо — не пройдите.
Рубеж веков: между бабочкой и стрекозой
Это La belle époque, вытекающая в «Серебряный век»; европейское ар-нуво, пронзающее александровский неовизантизм. Та эпоха буйных красок и невоздержанных линий была похожа на эту бабочку неизвестного мастера.
Петербургский музей Фаберже сообщает, что бабочка на языке брошек — это символ легкости и грации, души и бессмертия.
А стрекоза на груди, скажем — это отвага, удача и активность.
Таким и было время, которое пролетело между бабочкой и стрекозой. Иллюстрацией романтических наклонностей сезона пусть послужит этот дракон, накричавший на змею.
За русофильство и неовизантизм ответят, допустим, петушок и курочка ювелира Тилемана. По заказу императорского двора Альфред Тилеман делал «кабинетские подарки»: юбилейные знаки, жетоны, ордена, запонки и другую мелкую ювелирку для награждения отличившихся. Но эта брошь — вряд ли награда, так, безделица.
И, конечно, крупный чистый камень был беспроигрышным вариантом для любого украшения, как и в любую из эпох: брошь с топазом в оригинальном футляре, сияние чистого пафоса. Фирма «Карл Эдуард Болин», мастер Владимир Яковлевич Фиников, 1899-1903 гг.
СССР и наши дни: самооборона и фрустрация
Внимание, это очень важный (крохотный) экспонат из истории советского искусства. После революции оставшиеся не у дел прославленные иконописцы из Палеха решили, не меняя кисти, расписывать шкатулки, брошки, подносы из папье-маше. Пусть это будет, допустим, народный художественный промысел, а не стиль, растущий из 1 тысячелетия нашей эры.
Иван Баканов, расписавший в 1929 году эту брошь, входил в число основателей «Артелей древней живописи». Баканов и товарищи, получается, сохранили непрерывность нашей творческой связи с Восточной Римской империей — слава им, слава!
От советского времени в эрмитажной коллекции брошек остался только Палех, ничего, кроме Палеха (и временами Холуй). Если Конёк — то Горбунок, если птица — то Жар.
А дальше началось странное. Брошки будто утратили вкус и цвет, зато обрели названия. И каждое — отсылка к Шопенгауэру, не меньше. Это мы говорим о 1998-2014 годах, более поздних поступлений в эрмитажной коллекции нет.
Сам жанр брошки, потрепыхавшись, превратился в угольки, а затем незаметно канул — как легендарный плохой почерк врачей, например, или домашние номера телефонов.
Это было здесь только что, но теперь руки хватают лишь пустоту.
Что случилось? Украшение «Самооборона» — это ведь смешной оксюморон: невозможное сочетание букв. Мы перестали слать друг другу визуальные сигналы?
Или это технологии сменились: сотня лайков как сигнал лучше всякой броши? Или виноваты шведы и мода на вечно бежевую икею, когда все с виду нейтральненько, а внутри — фрикадельки с брусникой?
У меня есть версия, и она мне не нравится. Как известно, на излете Древнего Рима с его искусством что-то случилось: все неуловимо испортилось. На картинке ниже слева — некий Евтропий, он в 5 веке замостил камнем улицы Эфеса. «Портрет выдержан в характерной для поздней античности манере, формально абстрактной, — комментирует венский Музей истории искусств.
Справа бюст императора Феодосия II, правившего Востоком империи в 402-450 годах: «обобщенная и стилизованная трактовка человека, с особым интересом к передаче его экзальтированной духовной сущности», цитируя справочник. Никакого величия: мы видим портрет растерянного человека в трудной ситуации.
Историки говорят: искусство отразило кризис самой римской цивилизации. Рабы бунтовали, варвары напирали и все леса Европы сгорели в термах. Все старое внезапно стало слишком старым — уже не используешь. Все виды искусства разом выцвели и не радовали ничуть.
Что, как мне кажется, говорят нам эрмитажные брошки? Видимо, мы на стыке крупных эпох. Дальше все будет не как прежде: другая культура, другой уклад, возможно, иная философия бытия. Какая — никто не знает, даже художники. Ждем.
Или это просто сменились поколения знаменитых эрмитажных старушек — кураторов ювелирной коллекции? Или все дело в «Икее» и нечего тут мудрить? Одно точно: камни и есть камни, они были и будут.
Самоцветы, и я надеюсь, брошки с цветами — останутся с нами на следующем вираже истории.
