Как рождается писатель? С чего начинается тот момент, когда человек осознаёт, что хочет говорить со всем миром? Нет единого ответа. Иногда всё решает внезапное озарение — мгновение, которое обнажает скрытый смысл привычных вещей. Именно такой взгляд превращает человека в писателя.
Так произошло и с Леонардо Шашей. Хотя мир запомнил его как великого прозаика, его путь начался с поэзии. Именно стихи стали первым шагом к той непоколебимой правде, которой он посвятил всю свою жизнь.
Сердце, бьющееся в ритме Сицилии
"Сицилия — его сердце". Так назывался небольшой сборник стихов, который Шаша опубликовал в 1952 году — за четыре года до того, как его имя прогремело благодаря «Сицилии Регальпетра». В этих строках он откровенно говорит о своей родной земле: восхищается её райской красотой и одновременно признаёт её бедность, её раны.
В стихотворении «Мёртвые» он противопоставляет мифическое прошлое и угасающее настоящее. А в «Конце лета» пишет об одиночестве, которое нельзя исцелить:
"После сбора урожая босоногие мальчишки вторгаются
в миндальные рощи: скипетры страданий
колышут длинные тростники.
Их острые глаза
проникают между медяками, обнажая
остатки голого миндаля.
Я слышу биение тростника,
лёгкий стук по дерну: звуки
умирающего лета, осени
дождей и бедных."
Шаша не просто писал стихи — он создавал зеркала, в которых отражалась правда. Его слова разоблачали ложные надежды, кричали о боли, которая копилась веками.
Статуя на дне чистой воды
"Я — изуродованная статуя
на дне чистой воды."
Эта строка — квинтэссенция мировоззрения Шаши. Он видел мир без иллюзий, но не переставал искать смысл. Его называли поэтом разума, иллюминистом, разоблачителем лицемерия. Он верил, что слово — сильнее любой власти.
Поэзия для него была не просто искусством. Она была первозданным языком, способом осмысления жизни. Даже когда он писал прозу, в его тексте звучала музыка стихов. Это и сделало его великим.
Шаша знал, что красота и отчаяние неразрывны. Он смотрел на свою Сицилию и видел в ней всё: колыбель богов, разрушенные храмы, обещания, которые никто не выполнит. Но он продолжал говорить, чтобы никто не мог сказать, что не знал правды.