Автор интервью - Марина Бартенева.
- Как вы решаете, каким будет следующее изделие?
- В какой-то степени это диктует сам камень: и форму, и смысл будущего изделия. Во всем этом процессе мне нравится момент, когда полил кучу камней водичкой… Рассмотрел, выбрал какой-то, разрезал. Ах! И вот он. Открылся. Это момент, когда он распахнулся, он дикий. С изломами своими, жилками. Но когда начинаешь его загонять в какие-то формы, это уже не то. Вот там красота, понимаете? Вот этот момент, он самый волнующий. Дальше все уже зависит от технологии.
- Так ваша главная ипостась какая? Вы всё-таки камнерез, вы поэт, кем вы сейчас себя считаете?
- У меня шестьдесят второй размер головы, так что я и первый, и второй, и третий одновременно. Я просто так устроен: если мне что-то нравится, я занимаюсь этим легко, совершенно без каких-то усилий.
- И почему же вы оставили камнерезное творчество?
- У меня есть теория чемодана. Я однажды приехал с ним к другу на дачу. Он меня встретил. Я с этим чемоданом вышел, и он меня ведет и рассказывает: вот у нас озеро там, лебеди, а тут вот у нас это… Мне остается только сзади пыхтеть под этим грузом, и только «угу»… выдать в ответ. Потом он догадался, что чемодан тяжелый, взял его у меня как вежливый хозяин. И вот тут я говорю: слушай, Василий, какая красота! Лебеди, пруд… А он пыхтит сзади и помалкивает, понимаете? Так вот сегодня с камнем такая же ситуация. В какой-то момент я понял, что это мой чемодан, и от него надо избавиться. Сейчас я этим уже 15 лет как не занимаюсь, и у меня до сих пор куча изделий.
- А любимый камень ваш?
- Яшма – любовь с первого взгляда. Я работаю с ней много лет. И даже в рифмованных строках в меру своих способностей попытался рассказать о замечательных свойствах этого уникального дара природы. Камень как таковой вообще захватывает. Причем как художника, так и коллекционера. Он будит фантазию, а когда у человека разгорается фантазия, ему хочется этой радостью поделиться – пережить вместе эти красивые фантазии.
- Выставочной деятельностью тоже сейчас активно не занимаетесь?
- Когда ты в теме, нужно постоянно повышать планку. Все время нужно готовить что-то новое. Выставку в Манеже, в Сергиевой Лавре… Другая выставка, третья. Вот эти гонки. И ты все время смотришь: кто вперед успел, выставился. Кто продал, у кого что купили... Это азарт, который несовместим с созерцанием. Если ты имеешь возможность созерцать, не растворяясь в суете, вот это здорово.
- Вы этим ремеслом ведь не в одиночку занимались? У вас есть монументы, обширные работы…
- Вот вы мне эти вопросы задаете и словно назад меня во времени отправляете… Интервью я, ей-богу, не люблю, потому что это немножко похоже на препарирование. Потому, что, понимаете, это надо оглянуться назад, а я этого терпеть не могу. И вот я думаю: Господи, если бы я вот тогда повернул не туда вот, а вот туда... У меня была организация типа кооператива, частное свое предприятие. Несколько человек работало. Выполнял заказы домов культуры, создал 16 памятников. В Ибрагимово стоит солдат. В селе Приуральское. Новотроицкий памятник первостроителю.
- Какая техника все-таки для вас предпочтительней? Русская? Флорентийская?
- Да в какой я только не работал. И в русской, и флорентийской, и византийской. У меня дома византийской мозаикой камин оформлен. Я могу даже из голышей что-то сделать. Вот мой принцип какой, у меня даже мебель сейчас самодельная. Но я не могу долго воспроизводить что-то однообразное. Когда я разговариваю с людьми, которые ремесленники… Вот они научились делать что-то, и едут на этом всю жизнь. Мне же быстро скучно становится. Даже вот песню сочинил, спою два-три раза, и интерес теряю.
- А что вас вдохновляет в итоге?
- Чтобы посмотреть со стороны и сказать себе что-то типа: «Вот я, блин, Пушкин, вот с.... сын!» Чтобы думать потом: да ёлки-палки, я что ли? Вроде бы и не я. И это самое волнующее ощущение.