Говорят, что настоящая дружба не знает званий. Но хватит ли искренности, чтобы преодолеть пропасть между троном и подножием?
В морозный январский день 1912 года в маленьком деревянном домике на краю роскошного Царского Села молодая женщина растапливала печь. Ей нужно было хорошенько прогреть комнаты - сегодня вечером обещали заглянуть особые гости. Несмотря на дырявый пол и отсутствие фундамента, именно сюда иногда приезжали на чай самые влиятельные люди Российской империи.
Анна с улыбкой проверила запас черри-бренди, который так любил император. Тщательно протерла чайный сервиз, подаренный ей на именины великими княжнами. Поправила ноты у фортепиано. Когда всё было готово, она взглянула в маленькое зеркало и вздохнула - усталые глаза выдавали её бесконечные тревоги и недосыпы. Но ничего, никто не обратит внимания.
"Они едут сюда ради развлечения," - шептала она, поправляя причёску. "Им забавно посидеть в холоде, поджимая ноги на стульях..."
Мало кто догадывался, что хрупкая фрейлина Вырубова, этот преданный тенью скользящий за императрицей человек, сама живёт почти в нищете. И никто не мог предугадать, какой высокой ценой она заплатит за привилегию считаться "лучшей подругой" русской императрицы.
Музыка как судьба
Анна родилась в доме, где ноты значили больше, чем деньги. Её отец, Александр Сергеевич Танеев, служил главным управляющим императорской Канцелярии, но всегда с затаённой гордостью представлялся "свободным художником Петербургской консерватории". Высокие потолки их гостиной помнили голос самого Чайковского, заглядывавшего на завтраки.
Маленькую Аню учили ценить не бриллианты и положение, а гармонию и красоту. По вечерам родители брали детей в театр, где те следили за исполнением опер по партитурам. В этом мире чистого искусства деньги считались чем-то недостойным упоминания.
— Петя, сыграй мне ещё раз этот пассаж, — говорила бабушка Ани, виртуозно владевшая фортепиано. — В нём столько света и нежности.
И маленький будущий композитор послушно склонялся над клавишами, а Аня, спрятавшись за портьерой, жадно впитывала эти мгновения подлинной жизни.
Может быть, именно поэтому, когда судьба столкнула её с императрицей Александрой Фёдоровной, девушка увидела не только монарший пурпур, но и женщину с прекрасным контральто, с которой так сладко было петь дуэтом.
Приглашение, изменившее жизнь
Тёплым июньским утром 1905 года Ане принесли конверт с императорским гербом.
"Дорогая Анна Александровна," — писала императрица своим аккуратным почерком. — "Не составите ли Вы нам компанию в путешествии на яхте "Штандарт"? Ваше умение петь, и Ваша искренность будут приятным дополнением нашего отдыха."
Аня несколько раз перечитала письмо, не веря своим глазам. В тот момент двадцатилетняя фрейлина не подозревала, что принимает не просто приглашение на отдых — она выбирает дорогу, которая определит всю её дальнейшую судьбу.
Плавание оказалось волшебным. Государыня, всегда казавшаяся неприступной ледяной скалой для петербургского общества, в окружении близких людей преображалась. Она рассказывала о своём детстве. О первых встречах с Николаем, о страхах и надеждах.
— Знаете, Аня. Вы не представляете, как тяжело любить всю Россию и чувствовать, что Россия не любит тебя, — однажды вечером, когда они сидели на палубе, сказала Александра Фёдоровна.
Аня сжала её руку и промолчала. Что могла она сказать? Лишь предложить своё преданное сердце в утешение.
— Я чувствую, что здесь мы одна семья, — говорил Николай II, выпуская дымок папиросы в прозрачный вечерний воздух.
А потом, когда пришла пора прощаться, император улыбнулся фрейлине: "Теперь вы абонированы ездить с нами."
Свадьба по приказу
На втором году дружбы с императрицей Аня заметила, что Александра Фёдоровна стала часто заводить разговоры о замужестве.
— Анечка, душенька, в ваши годы пора бы уже найти счастье, — говорила государыня, разглядывая альбом с фотографиями блестящих офицеров.
Однажды вечером, когда они как обычно пили чай у камина, императрица вдруг протянула ей портрет круглолицего брюнета в морской форме.
— Александр Вырубов, — сказала она с улыбкой, в которой читалось, что решение уже принято. — Храбрый офицер, хорошая семья. Вы будете прекрасной парой.
Аня похолодела. Она хотела возразить, сказать, что даже не знает этого человека. Но как отказать той, кого боготворишь? Как объяснить, что брак — это не платье, которое можно примерить и снять, если не понравится?
Утро венчания Аня встретила с красными от бессонницы глазами. Пока служанки укладывали её волосы и закрепляли фату, она чувствовала себя не невестой, а жертвой, идущей на заклание.
— Во время венчания я чувствовала себя чужой возле своего жениха, — писала она позже. — Гостей звали, кажется, лишь по выбору Их Величеств.
Брачная ночь обернулась кошмаром. Вырубов, переживший ужасы русско-японской войны, страдал тяжёлым нервным расстройством. Через год непрекращающихся мучений брак был расторгнут, но Аня сохранила фамилию мужа и статус замужней дамы, что позволяло ей без лишних сплетен бывать во дворце.
Жизнь на птичьих правах
— У вас так уютно, Анна Александровна! — восклицала Александра Фёдоровна, заезжая вечером на чай в крошечную избушку, которую Вырубова с трудом снимала на окраине Царского Села.
— Такая простая жизнь! — вторил ей Николай II, вытягивая озябшие ноги к печке.
А ночью, когда высокие гости уезжали, Анна куталась в ветхое одеяло и думала о том, как завтра будет выкраивать деньги на новое придворное платье. Императрица намеренно не назначала ей жалования — она хотела быть уверенной, что дружба фрейлины искренна, а не продиктована корыстью. При этом Анна должна была постоянно сопровождать царскую семью, не имея времени на другую работу. Четыреста рублей, ежемесячно присылаемые отцом, таяли как весенний снег.
"Ничего," — шептала она себе, засыпая. — "Зато я могу каждый день видеть их улыбки. Слышать их голоса. Быть частью чего-то великого..."
В 1915 году судьба нанесла ей новый удар. Возвращаясь из Царского Села в Петербург, Анна попала в страшную железнодорожную катастрофу. Искорёженный вагон, крики раненых, собственная кровь на снегу — всё это стало её новой реальностью. Врачи говорили, что она никогда не будет ходить.
Государыня часто навещала её в больнице, привозила цветы и фрукты, говорила тёплые слова. Но даже в этой ситуации не пришло ей в голову помочь подруге материально, оплатить лечение или нанять сиделку.
Расплата за преданность
Февраль 1917 года перевернул жизнь России. Император отрёкся от престола. Семью увезли в Тобольск, а потом в Екатеринбург. Анна, всё ещё еле передвигавшаяся на костылях. Она осталась одна перед лицом новой враждебной власти.
Первый арест случился уже через неделю после революции.
— Где драгоценности царицы? — кричал красногвардеец, перетряхивая её жалкие пожитки. — Где золото и бриллианты?
Анна лишь растерянно смотрела на них, не понимая, о чём речь. Тщетно пыталась она объяснить, что никогда не имела "несметных сокровищ".
Её арестовывали пять раз. В сырой камере Петропавловской крепости она познала настоящий ад.
— В первый месяц от слабости и голода у меня часто бывали обмороки, — вспоминала она потом. — Почти каждое утро, подымаясь с кровати, я теряла сознание.
От сырости под кроватью образовалась огромная лужа. Анна часто просыпалась на полу в этой ледяной воде и потом весь день дрожала в промокшем платье.
— Иные солдаты, войдя, ударяли ногой, — писала она. — Другие же жалели и волокли на кровать.
Бегство и забвение
Лишь в 1921 году, когда большевики, наконец, убедились, что у неё действительно ничего нет, Ане удалось бежать. На костылях, босиком, в драном пальтишке, она пересекла финскую границу.
Финляндия встретила её относительной безопасностью, но не теплом и не достатком. Другие эмигранты сторонились бывшей фрейлины. Считали её виновной в падении династии из-за дружбы с Распутиным. Хотя роль Вырубовой в этой истории была лишь посреднической.
Пытаясь заработать на жизнь, Анна написала мемуары "Страницы моей жизни". Это пронзительный рассказ о дружбе с царской семьёй. Но книга плохо продавалась. Люди хотели забыть о прошлом, а не заново переживать его боль.
И тогда, словно замыкая круг, Вырубова вернулась к тому, с чего всё начиналось, — к музыке. Она давала уроки пения и игры на фортепиано. Для местных детей она была просто "русской учительницей музыки" — никто не знал, что эта немолодая хромая женщина когда-то пела дуэты с русской императрицей.
Эхо минувшего
Анна дожила до восьмидесяти лет. Даже в глубокой старости, уже почти ослепшая, она могла часами говорить о тех светлых днях на императорской яхте, о пикниках в лесу, о детском смехе великих княжен. Её память хранила мельчайшие детали — запах папиросы Николая II, оттенок голоса Александры Фёдоровны, шорох шёлковых платьев в дворцовых коридорах.
— Знаете, — говорила она иногда заходившим её проведать соседям, — самое страшное в жизни — это не бедность и не болезни. Самое страшное — это когда тебя любят не за то, кто ты есть… А за то, что ты можешь быть полезен.
Ей говорили о жестокости судьбы, но она улыбалась.
— На прощание Государь сказал мне: "Теперь вы абонированы ездить с нами". Он и не подозревал, насколько был прав. Я действительно поехала с ними — через всю их судьбу, через боль, через историю. Только вот они сошли с этого поезда раньше меня...
До конца дней она хранила верность погибшей империи и людям, которые, возможно, никогда по-настоящему не понимали, какую цену платит за их внимание скромная девушка с прекрасным сопрано.
Как сказал когда-то Грибоедов: "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь".