Пятнадцатый доклад
Дорнах, 2 Июня 1921.
Я повторно говорил в этих прошедших неделях о великом переломе, который произошел в цивилизации западных стран в 4 столетии по Р.Х. Когда такая вещь будет обсуждаться, нужно всё снова указывать на нечто, что часто было здесь предметом обсуждений, на что всё снова необходимо обращать внимание.
Я имею в виду душевно сильно отличающиеся друг от друга метаморфозы человеческого развития. Если говорить о таком высшем пункте человеческого развития, как выпавшем на 4 столетие, тогда нужно именно обратить внимание на то, что душевная жизнь людей изменилась в определенной мере скачком.
Этого как раз сегодня не видят. Сегодня имеют мнение, что человеческий род проделал историю, которая прослеживается примерно до 3-4 тысячелетия по последним свидетельствам.
Затем ничего долго нет, пока не приходят ещё назад к животно-человеческим состояниям. Но о времени исторического развития думают, что люди в основном именно всегда так мыслили, так ощущали, как они ощущают сегодня, в крайнем случае, они прежде были на детской ступени научной жизни и, что они наконец продвинулись к тому, о чем мы сегодня говорим: «Как великолепно далеко мы продвинулись в познании мира!».
В некотором роде беспристрастное рассмотрение человеческой жизни говорит, конечно, о противоположном, и я должен вам показать, насколько мощный перелом был в 4 столетии, и как затем второй перелом во всей человеческой душевной жизни был в начале 15 столетия, и, как также в 19 столетии разыгрался поворот в человеческой душевной жизни.
Мы рассмотрим сегодня часть этого всего развития. Я хотел бы сегодня сначала поставить перед вами одну личность, на которой можно показать, насколько человек в недалеком прошлом мыслил совершенно иначе, чем мыслят сейчас.
Этой личностью, о которой я уже упоминал в прежних докладах, является, живший в 9 столетии при дворе Карла Калена во Франции, Йоханнес Скот Эригена. Йоханнес Скот Эригена, родившийся по ту сторону пролива в 815 году и проживший до второй половины 9 столетия, являлся личностью, которая представляла действительно христианский род мышления 9 столетия, но того образа мышления, которое стояло ещё совершенно под воздействием первых христианских столетий.
Йоханнес Скот Эригена совершенно очевидно усердно углубился в то, что было обычным учёным и теологическим образованием его времени. И это ученое и теологическое образование можно было лучше всего приобрести по ту сторону пролива, именно в ирландских учреждениях, где практиковали Христианство в определенном эзотерическом роде.
Затем французские короли поняли, что нужно пригласить такие личности к их двору, и то, что из христианского образования тогда было пересажено во Францию, от французского королевства пошло также дальше на восток в западную Германию.
Это в сущности пришло через личности, которых привлекли к своему двору французские короли с той стороны пролива. Йоханнес Скот Эригена, однако, также углубился во всё то, что именно принадлежало греческим отцам церкви, он углубился также в те писания, которые несли в себе определенную проблематическую природу внутри западной цивилизации, в писания Диониса Ареопагита. Этот Дионис Ареопагит многими расценивается, как непосредственный ученик Павла.
Эти писания, однако, всплыли только в 6 столетии, и некоторые говорили о псевдо-дионисских писаниях, которые были кем-то составлены, а затем приписаны ученику Павла. Кто так говорит, не знает того рода и образа, как духовные познания в этих древних столетиях распространялись. В такой школе, как та, в которой в Афинах учил сам Павел, все познания сначала передавались устно от поколения к поколению, и были записаны только гораздо позже. То, что было тогда позже записано, совершенно не обязательно содержит неправильное, но может с определенной идентичностью передавать то, что насчитывает уже сотни лет.
И такого значения, какое мы сегодня придаём личности, в те древние времена личности не придавали. И мы, вероятно, как раз сегодня сможем прикоснуться к обстоятельству, которое мы обсуждаем в связи с Йоханнесом Скотом Эригеной, почему имело место то, что в то время мало придавали значения личности.
Теперь без сомнения твердо установлено, что учения, которые приписываются имени Диониса Ареопагита, имели огромное значение в 6 столетии в качестве записей. Их считали за такие, которые произошли в первом христианском столетии, и которые именно в это время должны были быть записаны.
В этом факте, как таковом, нужно видеть нечто особенное. Просто во времена до 4 столетия было гораздо больше доверия относительно устной передачи от поколения к поколению продолжавших действовать памятников, чем это стало позже.
В древние времена не было желания записывать. Но пришло время, когда становилось всё более необходимым вещи, которые прежде с лёгкостью можно было распространять устно, теперь записывать, ибо, в действительности это является чем-то субтильным (тонким), что там записано в писаниях Диониса.
И то, что в этих писаниях смог вычитать (изучить) Эригена, совершенно определенно подходило, чтобы произвести на него необыкновенно глубокое впечатление. Ибо, образ мышления, который он находит в этом Дионисии, примерно следующий: «Мы, люди, можем с нашими понятиями, которые мы себе образуем, с воззрениями, которых мы смогли достичь, озирать чувственно-физический мир. Затем, мы можем с нашим рассудком делать заключения о фактах и существах этого чувственно-физического мира. Мы в определенной мере развиваемся вверх к рассудочному содержанию, которое тогда более не является чувственно-наглядным, которое будет пережито в представлениях и понятиях. И, когда мы из чувственных фактов и существ образуем представления и понятия, тогда получаем мы побуждение двигаться вверх вместе с этими представлениями к духовному, к Божественному.».
Но Дионис не выступает в том смысле, что говорит, что мы учим из чувственных вещей то или иное, наш рассудок получает свои представления и он затем делает заключения о Божестве, о духовном мире – он так не говорит, а он говорит, что те представления, которые мы получаем из чувственных вещей, все не являются подходящими для того, чтобы выразить Божество.
Мы можем просто, если мы ещё такие субтильные представления себе образуем о чувственных вещах, мы не можем с помощью таких представлений выразить то, что является существом Божества. Для этого мы должны найти прибежище от позитивных представлений у негативных представлений.
Например, мы говорим о персональности, когда встречаем наших собственных ближних людей. Когда мы говорим о Божестве, то мы должны – по мнению Дионисия – говорить не о персональности, так как представление персональности слишком мало, низко, чтобы обозначить Божество. Мы должны говорить о сверхперсональности (сверхличности).
И мы никогда не должны говорить о бытии, когда говорим о Божестве. Мы говорим, что есть человек, есть животное, есть растение. Мы не должны приписывать Божеству существование в том смысле, в каком говорим о человеке, животном и растении, но мы должны ему приписывать сверхбытие.
Так, по мнению Дионисия, должны мы пытаться подниматься, воспарять от чувственного мира к определенным представлениям, но затем должны в определенной мере эти представления всюду переворачивать, переводить в негативные. Мы должны в определенной мере воспарять из чувственного мира к позитивной теологии, но затем переворачивать и образовывать негативную теологию, которая, собственно, настолько высока, так пронизана Богом и божественным мышлением, что она может себя выражать только в негативных предикатах (выражениях?), в отрицаниях того, что можно представить от чувственного мира.
Таким образом думал Дионисий Ареопагит проникнуть в божественно-духовный мир, когда он в определенной мере всё то, что можно иметь в рассудке, покидает, и вживается в верхний мир, который выше понимания.
Вы видите, что, когда мы считаем Дионисия Ареопагита учеником Павла, тогда он жил в конце I-го столетия и во втором столетии, то есть он жил за пару столетий до IV столетия.
Он чувствует, что надвигается высший пункт развития человеческого рассудка. В определенной мере он частью своего существа смотрит назад в старые времена. Вы знаете, что до VIII дохристианского столетия у людей не было речи о рассудке, как начиная с VIII дохристианского столетия, так как рассудок или душа-рассудочная родилась только в VIII дохристианском столетии, и с рождением души-рассудочной пришла греко-латинская культура.
Затем эта культура в IV столетии по Р.Х. имела свою кульминацию. До VIII дохристианского столетия мир совершенно нельзя было понимать рассудком, его познавали через взирание. Древние египетские, халдейские познания приобретались с помощью взирания в духовный мир. Они были приобретены так, как мы сегодня приобретаем внешне-чувственные познания.
Тем не менее, эти дохристианские познания были духовного рода. Как раз дух был объектом взирания так же, как мы сегодня озираем чувственное, и, как уже греки взирали на чувственное.
Таким образом в определенной мере в Дионисии Ареопагите было нечто, как возвращение назад к воззрению, лежавшему по ту сторону рассудка. Теперь перед Дионисием стояла великая Мистерия Голгофы. Он жил в рассудочной культуре своего времени. Кто углубится в писания Дионисия, безразлично, кто бы это ни был, увидит, как сильно этот человек жил во всём том, что принесла рассудочная культура того времени.
Тонко образованный грек, и в то же время человек, который во всей своей персональности исполнен величием Мистерии Голгофы, который себе говорил: «Если мы напряжемся нашим рассудком в отношении Мистерии Голгофы и того, что за этим стоит, мы к этому и близко не подойдём. Мы должны выйти из рассудка наружу вверх. Мы должны от позитивной теологии развиться вверх к негативной теологии!».
Это произвело большое впечатление на Йоханнеса Скота Эригену, когда он читал писания Дионисия Ареопагита в IX столетии, ибо то, что последовало за IV столетием, что было более августинским, это развивалось только медленно дальше в том роде, как я это представил в предыдущих докладах.
Такой дух, как раз один из тех, какие в школах мудрости получили образование в Ирландии, жил ещё в первом христианском столетии, мог ещё всеми нитями своей души зависеть от того, что написано в писании Дионисия Ареопагита. И, однако, одновременно был всё же в Йоханнесе Скоте Эригене горячее стремление своим рассудком, тем, чем располагает человек в своём интеллекте, основать некий род позитивной теологии, которая для него была философией, и он прилежно изучал греческих отцов церкви.
Например, мы находим у него точное знание Орегона, жившего во II-III столетиях. Когда мы этого Орегона изучаем, то действительно находим ещё совершенно иной взгляд, чем христианский, то есть такой, какой позже вступил в качестве христианского взгляда. Орегон ещё совершенно придерживался мнения, что теологию нужно пронизать философией, что можно было бы изучать человека со всем его существом, если его рассматривать, как продукт излияния Божества, если его так рассматривать, что он когда-то произошел из Божества, а затем всё дальше снижался, но получил через Мистерию Голгофы возможность снова подняться к Божеству, чтобы затем снова с Божеством соединиться.
Из Бога в мир, и к Богу обратно – примерно так можно описать путь, который Орегон познал, как свой. И по сути нечто такое лежит в основании писания Дионисия, и это пошло затем через такие персональности, одной из которых был Йоханнес Скот Эригена. Но их было много.
Можно было бы сказать, как через некий род исторического чуда, собственно, мир пришел к тому, чтобы знать писания Йоханнеса Скота Эригены. Они сохранялись, в отличие от прочих писаний, которые были подобными и были утеряны, из I столетия вплоть до XI-XII, а некоторые немногие вплоть до XIII столетия, когда они были папой объявлены, как еретические, и был дан приказ найти все экземпляры и сжечь.
Затем в одном затерянном монастыре снова нашлись рукописи из XI-XII столетий. В XIV-XVII столетиях ничего не знали о Йоханнесе Скоте Эригене. Писания его были сожжены, как и многие подобные, содержавшие подобное из тех же времен, и о которых с точки зрения римского папы правильным было все прочие экземпляры предать огню! Но из писаний как раз Скота Эригены отдельные сохранились.
Если мы теперь поразмыслим о IX столетии и к тому же решим, что в Йоханнесе Скоте Эригене жил точный знаток истин первого христианского столетия, тогда мы всё же должны будем сказать, что это был характерный представитель того, что из прежних времен, из времени до IV послехристианского столетия ещё из этого возвысился в более позднее время.
В это более позднее время, можно сказать, всё окостенело в мёртвом латинском языке. Всё, что было прежде живым, как мудрость о сверхчувственном мире, стало окостеневшим, догматизированным, стало жестким, но понятным.
Но в таких людях, как Скот Эригена, ещё жило нечто от того старого живого непосредственно духовного знания, которое ещё имелось в первое христианское время, и использовалось просветленными душами, именно, чтобы понять Мистерию Голгофы.
Эта мудрость на какое-то время должна была умереть, чтобы, начиная с первой трети XV столетия вплоть до нашего времени мог культивироваться человеческий рассудок. Рассудок, как таковой, хотя и является духовным качеством человека, но он обращён в первую очередь на материальное.
Старое достояние мудрости должно было исчезнуть, чтобы в своей призрачности мог родиться рассудок. Если мы углубляемся в его писания не школьно-педантическим образом, а всей душой, то замечаем, что у Скота Эригены ещё нечто из других душевных подоснов говорит, чем те, из которых говорилось позже.
Там говорит человек в определенной мере из таких глубин душевной жизни, которых позже не могли достигать. Всё есть духовное. Если человек вообще говорит соответственно познанию, то говорит он о вещах, которые разыгрываются в духовном.
Необыкновенно важно однажды точно взглянуть, как было у Скота Эригены расчленение познания. Он отличает в своём великом писании о членении природы, которое пришло вышеописанным образом в следующем мире (потомкам?), в четырёх главах то, что он сказал о мире, и он сначала, в первой главе, говорит о созданном и несозданном мире (см. дальше схему).
Старое наследное достояние
3-е послеатлантическое время: I несотворенный и сотворенный мир: теология
2-е послеатлантическое время: II сотворенный и творящий мир: идеальный мир
1-е послеатлантическое время: III сотворенный и не творящий мир: пневматология,
космология, антропология
Живое стремление (IV несотворенный и не творящий мир: зотериология, эсхатология,
материалистическое естествознание)
Бытие: Отец
Мудрость: Сын
Жизнь: Святой Дух
Человек
1. Минеральное существо
2. Телесно и живет, как растение
3. Ощущает, как животное
4. принимает решения, как человек
5. познаёт, как ангел
6. взирает, как Архангел
Это первая глава, которая показывает в том роде, как Скот Эригена думает, как мог это делать в определенной мере Бог, как Он был, пока Он не наткнулся на нечто такое, чем является Сотворение Мира.
Йоханнес Скот Эригена там показывает совершенно так, как он это, я бы сказал, выучил благодаря писанию Дионисия, и показывает, образуя высшие рассудочные понятия, но в то же время сознавая, что он с ними доходит только до определенной границы, по ту сторону которой расположена негативная теология.
Таким образом, он приближается только к тому, что, собственно, истинное существо духовного, Божественного. Мы находим в этой главе среди прочего прекрасное, для нашего времени ещё поучительное выражение (описание) о Божественной Троице. Как он говорит, если мы вещи вокруг себя оглядываем (наблюдаем), то мы находим сначала, как самое духовное, бытие.
Это бытие в определенной мере есть то, что всё охватывает. Мы не должны приписывать Богу такое бытие, какое имеют вещи, но мы можем всё же только в определенной мере, когда мы взираем вверх на то, что есть сверхбытие, всё же говорить о связанности Божества с бытием. Так же точно мы находим, что вещи в мире мудростью пропитаны и пронизаны лучами. И мы должны Богу приписывать не просто мудрость, а сверхмудрость.
Но как раз, когда мы исходим от вещей, доходим мы до границы полноты мудрости. Но во всех вещах есть не только мудрость. Все вещи живут, во всех вещах есть жизнь. Таким образом, когда Йоханнес Скот Эригена представляет себе мир, то он говорит: «Я вижу в мире бытие, мудрость и жизнь. Мир является мне в определенной мере в этих трёх аспектах, как существующий, исполненный мудрости и живой.». Конечно, для него есть три покрова, которые себе рассудок образует, когда он взирает на вещи. Нужно совершенно проникнуть сквозь покровы, тогда можно взирать в Божественно-духовное. Но он сначала описывает покров и говорит: «Когда я смотрю на бытие, то оно мне репрезентирует Отца; когда я смотрю на мудрость, то она репрезентирует мне Сына во Вселенной; когда я смотрю на жизнь, то это репрезентирует мне Святого Духа во Вселенной!».
Как вы видите, Йоханнес Скот Эригена исходит из совершенно философских понятий и поднимается к тому, что есть христианская Троица. Таким образом он проделывает во внутреннем путь, исходя из понятий, в так называемое «непознаваемое».
Это также является совершенно убеждением. Но он говорит именно так, что тот род и образ, как он подаёт вещи, показывает, что он учился у Дионисия. Он, собственно, хотел бы в момент, когда он приходит к бытию, мудрости м жизни и ему это репрезентируют Отец, Сын и Дух, он хотел бы, собственно, этим понятиям дать вытекать друг из друга во всеобщее духовное, в то, во что человек затем должен был бы подняться сверхпонятийно. Но он не приписывает человеку способность приходить к такой сверхпонятийности. Скот Эригена является сыном своего времени и образует рассудок, и это же действительно так, что он себя самого правильно понял и должен был сказать, что нет возможности войти в непознаваемое.
Затем вторая глава описывает (показывает) в определенной мере второй слой мирового бытия: сотворенный и творящий мир. Это тот мир духовных существ, в котором мы находим Ангелов, Архангелов, Архаев и так далее. Этот мир духовных существ, описания которого мы также находим у Дионисия Ареопагита, этот мир духовных существ творит всюду в мире, но он и сам создан, он зачат высшими существами, т.е. создан, и он творит бытие во всех деталях нас окружающих.
В качестве третьего мира в третьей главе он показывает затем созданный и несоздающий мир. Это такой мир, который мы воспринимаем вокруг нас нашими чувствами. Это мир животных, растений и минералов, звёзд и прочего. В этой главе речь идёт о примерно всём том, что мы бы назвали космологией, антропологией и так далее, том, что мы сегодня считаем охваченным наукой.
В четвертой главе речь идёт о несотворенном и нетворящем мире. Это снова то Божество, но такое, каким оно будет быть, когда все существа, именно все люди, вернутся к нему, когда оно больше не будет творящим, когда оно в себя воспримет в душевном покое все те существа – так представляет это себе Йоханнес Скот Эригена – которые из него когда-то вышли.
Теперь, когда мы озираем эту четвертую главу, то, собственно, мы имеем там в ней нечто, что можно назвать кратким перечнем всего перечисленного, так, как это имело место в школах мудрости, из которых вышел Йоханнес Скот Эригена. Если принять то, что он описывает в первой главе, то мы имеем нечто такое, что в своём смысле можно назвать теологией. Теология – это, собственно говоря, учение о Божественном.
Когда мы берем вторую главу, то находим там то, что называется идеальным миром (миром идей), хотя в нашем сегодняшнем языке «идеал» представляется примерно, как «существенное». Он не демонстрирует абстрактные идеи, а именно Ангелов, Архангелов и так далее, весь, так называемый, нечувственный мир, но не такой нечувственный мир, как был наш, а мир живых существ, живых нечувственных существ.
В третьей главе, как было уже сказано, он показывает то, что мы сегодня называем нашей наукой, но всё же иначе. Мы со времени Галилея-Коперника больше не имеем того, что во времена Скота Эригены называлось космологией или антропологией.
То, что называется космологией, ещё совершенно нечто такое, что написано исходя из духа, нечто, что так описывается, как духовные существа руководят звёздами, что духовные существа живут в звёздах, что элементы огня, воздуха, воды и земли пронизаны духовными существами. Таким образом, это нечто иное, что описано, как космология. Того образа материалистического воззрения, который пришел в середине XV столетия, в то время ещё не было, и то, что он имел в качестве антропологии – это совершенно иное, чем то, что сегодня понимается под понятием антропологии в наше материалистическое время.
Я могу вам сказать нечто необыкновенно характерное относительно того, чем была антропология при Скоте Эригене. Он озирает человека и говорит, что в первую очередь человек несет в себе бытие, что он минеральное существо, он имеет в себе минеральное существо. Таким образом, первое: человек – минеральное существо. Второе: человек имеет тело и живёт, как растение. Третье: человек ощущает, как животное. Четвертое: человек судит и решает, как человек. Пятое: человек познаёт, как Ангел.
Само собой разумеется, что это же в наше время неслыханное! Когда Скот Эригена говорит о суждении, решении, что, например, также делают в суде, когда хотят кого-то судить, тогда человек, именно как человек, судит и решает.
Но, когда он познаёт, когда он познавательно проникает в мир, тогда человек ведет себя не как человек, а как Ангел! Я хочу это сказать в первую очередь для того, чтобы вам показать, что антропология того времени была нечто иным, чем в наше время, ибо, не правда ли, сегодня невозможно услышать на каком-нибудь теологическом факультете, что человек познаёт, как Ангел.
Так что нужно сказать, что то, что показывает в третьей главе Скотт Эригена, этого в нашей науке мы больше не имеем. В наше время это стало иным. Если мы хотим это назвать одним словом, что сегодня нигде не применимо, то мы должны бы назвать нечто такое, как, духовное учение о Вселенной и человеке: «Пневматология».
Теперь четвёртая глава. Эта четвертая глава Скота Эригены содержит в первую очередь учение о Мистерии Голгофы и учение о том, что человека может ожидать в будущем, как его вступление в божественно-духовный мир, то есть в то, что в сегодняшней терминологии называют «Зотериологией». «Зотер» ведь в Царстве Небесном – «Спаситель», а учение о будущем – «Эсхатология». Мы там находим использование понятий распятие, воскресение, излияния божественной милости, вступления человека в божественный мир и так далее.
Одно должно вам броситься в глаза, и это действительно бросается в глаза, если быть беспристрастным, когда внимательно читают нечто такое, как это произведение «De divisione naturae» Скота Эригены о членении природы. Там о мире говорилось, совершенно, как о чем-то таком, что познавалось в духовном качестве. Говорится о духовном, когда наблюдается мир. И чего в этом нет внутри? Нужно также обратить внимание на то, чего нет в такой универсальной науке, как та, которую хотел основать Скот Эригена.
Вы почти ничего не находите у Скота Эригены из того, что мы сегодня называем социологией, социальной наукой и тому подобным. Можно было бы сказать, что это выглядит почти так, как будто Скот Эригена человеку, как он его себе представлял, настолько же мало хотел давать социологию, как и животному роду, роду львов или тигров, или какому-нибудь роду птиц.
Ибо, лев не может говорить о том виде и роде, как он должен общаться, совместно жить с прочими львами, или, как он должен добывать пищу и тому подобное. У него это дано инстинктивно. Настолько же мало можно говорить о социологии воробья.
Конечно, воробьи могут всевозможное в высшей степени вывести интересные с их точки зрения мировые тайны, но они никогда не выведут экономию, экономическое учение, ибо для воробьёв видится совершенно само собой разумеющимся, что они делают непосредственно то, что им говорит их инстинкт. Это свойственное. Когда мы у Скота Эригены ещё не находим нечто такого, нам, собственно, ясно, что человеческое общество выглядело так, как будто оно ещё несло социальное в инстинктах.
Он указывает прямо в своём особенном роде познания на то, что в человеке ещё живёт, как инстинкт, влечение, импульс социального совместного бытия. Об этом социальном совместном бытии и есть то, что он сообщает. Он показывает, как произошел из Божественного человек, существа которого распространились (расположились) в чувственном мире.
Затем он описывает, как дух пронизывает чувственный мир, примерно в роде пневматологии. Он показывает то, что, как дух, вошло (проникло) в чувственный мир в своей четвертой главе в зотериологии и эсхатологии. Однако, он нигде не показывает, как должны люди жить вместе. Я бы сказал, что всё поднято над чувственным миром. Это было вообще характерно для древней науки, что всё было поднято наружу выше чувственного мира.
И, когда углубляются в духовнонаучный смысл нечто такого, как учение Йоханнеса Скота Эригены, то можно увидеть, что он мыслил совершенно не тем органом, с помощью которого люди мыслят сегодня. Его потому и не понимают, что хотят понимать тем мышлением, которым обладает сегодня человечество.
Его можно понимать только, если благодаря духовной науке приобретается взгляд на то, как мыслят эфирным телом, тем телом, которое в качестве тонкого тела лежит в основе грубого чувственного тела.
Таким образом, Йоханнес Скот Эригена мыслил не с помощью физического мозга, а эфирного тела. Мы просто имеем в нём дух, который мыслил ещё не с помощью мозга. И всё то, что он написал, является результатом мышления с помощью эфирного тела.
В сущности, физически-телесным мозгом начинают мыслить только уже после его времени, собственно, в полной мере только с XVстолетия. Чего обычно не видят, так это того, что действительно человеческая жизнь, как душевная жизнь, в этот момент времени сильно изменилась, что действительно, если уйти назад в XI-XII столетия, наталкиваешься на такое мышление, какое имел Скот Эригена, которое производилось не с помощью головного физического мозга, а с помощью эфирного тела. Это мышление с помощью эфирного тела не нужно вносить в более позднее время, в котором схоластически-диалектически мыслили застывшими понятиями. Тогда это старое мышление эфирным телом, бывшее нормой в первых христианских столетиях, было искоренено.
Поэтому также и происходило сжигание писаний таких, как Скот Эригена и прочих. Из этого теперь можно понять, каковым было душевное состояние такого мыслителя в то время.
Если мы уходим назад в древние времена, то находим у всех людей определенное ясновидение. Люди вообще не мыслили с помощью своего физического тела, но в древнее время они мыслили эфирным телом, и даже своим астральным телом производили душевную жизнь. О мышлении тогда не было вообще речи, так как интеллект возник только в VIII столетии до Р.Х.
Но от этого древнего ясновидения остались по наследству части, и как раз у выдающихся духов пытается через рассудок, который теперь уже рожден, проникнуть в то, что наследуется вверх через традицию из древних времен. Пробовали понять, что в совершенно ином роде в древние времена было увидено.
Пытались понять, но должны были теперь иметь помощь через абстрактные понятия: бытие, мудрость, жизнь. Таким образом, я бы сказал, знали ещё нечто от прежнего пронизанного духом познания и чувствовали себя уже совершенно вставленными внутрь в чисто интеллектуальное познание.
Позже этого совсем не чувствовали, когда интеллектуальное познание затем стало призрачным, но люди конечно чувствовали, что в древние времена было нечто, что человека из высших миров живо проживало (пронизывало жизнью?), что он не просто-чисто думал. У Эригены это так, что он жил в этом расщеплении надвое.
Он мог просто мыслить. Но, когда это мышление становилось познанием, тогда он чувствовал, что есть там ещё нечто от древних властей, которое пронизывает человека древним родом познания. Он чувствовал Ангела в себе. Это было наследие (вещь, полученная по наследству) из древних времен, так что в это время рассудочного познавания такой дух, как Эригена, ещё мог сказать, что человек познаёт, как Ангел.
Во времена египетские, халдейские, во времена древнееврейской цивилизации никто не сказал бы иначе, как: «Ангел познаёт во мне, и я, как человек, принимаю участие в познании Ангела. Ангел живёт во мне, который познаёт, и я делаю вместе с ним то, что он делает, познаёт!». – Тогда было время, когда рассудка ещё не было. Когда затем появился рассудок, тогда должны были это пронизать рассудком. Однако, в Скоте Эригене ещё было сознание пронизанности ангельской природой.
Происходит, однако, нечто особенное, когда вчитываются в эти писания Скота Эригены и хотят их совершенно понимать. Конечно, получают всё же чувство, что прочитали нечто очень значительное, что ещё живёт в духовных регионах, что говорит через мир, как духовное обстоятельство (Angelegenheit – дело???). Но затем снова чувствуют: «Да, всё идёт в сущности кувырком!». – И затем говорят: «Мы живём как раз с этим писанием уже в IX столетии, рассудок уже некоторое привел в беспорядок!».
Это действительно так. Когда читают первую главу, то имеют дело с теологией, но с такой теологией, которая совершенно вторична для Йоханнеса Скота, который это рассматривает так, что она указывает назад на нечто непосредственное, великое. Должно иметься нечто – я говорю сейчас так, как если бы вещи были гипотезой, но духовная наука может затем то, что здесь развивается, как гипотеза, констатировать совершенно, как факт – в определенной мере смотрят на нечто назад, где эта теология была высказана ещё невнятно, высказана, как нечто, во что внутрь вживались.
И без сомнения о такой теологии говорили те древние египтяне, древние греки, о которых я упоминал, повествовали, что египетские мудрецы им сказали: «Вы, греки, как дети, вы не имеете знания о происхождении мира; мы имеем такое знание о происхождении мира!». – Тогда грекам очевидно было указано на древнюю живую теологию.
Итак, можно сказать, что в том, что мы всегда называем третьим послеатлантическим периодом, начавшемся в IV тысячелетии до Р.Х. и закончившегося в I тысячелетии по Р.Х., приблизительно в 747 году, в это время имелась живая теология, которую теперь Скот Эригена хотел провидеть с помощью рассудка.
Очевидно, она стояла гораздо живее перед той персоной, которую мы знаем, как Дионисий Ареопагит, который ещё чувствовал гораздо интенсивнее относительно этой старой теологии. Он чувствовал, это нечто такое, что тогда было, и к чему больше нельзя приблизиться, что станет негативным, если к нему захотеть приблизиться. Мы только можем, как он думал, исходя из рассудка, прийти к позитивной теологии. Но он, собственно, считал негативной теологией старую, которая исчезла.
И снова, если проникновенно берут то, что во второй главе вступает, как идеальный мир, можно было бы думать, что имеется нечто более молодое (Jüngeres). Но это не тот случай. Действительно встречаются с истинным видением того, что вступает в праперсидское время так, как это описано в моём «Очерке тайноведения», во втором послеатлантическом периоде.
У Платона и платоников был этот живой праперсидский мир Ангелов, мир «Amshapands» и так далее уже выцветшим до мира идей, идеального мира. Это можно приписать более позднему развитию. Но то, что, собственно, содержится в этом идеальном мире, и что ещё хорошо обозримым является у Скота Эригены, это ведет назад в это праперсидское время.
Когда мы приходим к тому, что здесь вступает, как пневматология, как в определенной мере пантеизм, но теперь не более туманно и неопределенно, как он сегодня неоднократно считается, но вступает как пантеизм живо-духовного рода, хотя и выцветший при Скоте Эригене, то это последний остаток, совершенно просеянный остаток первого послеатлантического праиндийского периода.
А что же четвертое? Да, при Скоте Эригене вступает это в качестве живого познания Мистерии Голгофы, будущего человечества, о котором мы, собственно, сегодня больше не говорим. Об этом говорится ещё теологами, как о старом наследии. Но они это имеют в застывших догмах. Они даже отрицают, что человек может этого достичь через живое знание. Но это возникло из того, что было так разработано, как зотериология и эсхатология.
Как вы видите, то, что было теологией, это было передано в определенной мере в решениях соборов и застыло в догмах, и осталось в христологии. К этому нельзя было ничего больше примешать. Это рассматривалось, как нечто недоступное для познания. В определенной мере это было отринуто тем, что практиковалось в школах через познание. Экзотерические вещи уже без этого так сохранены, как туманные образы из древних времен.
Но то, что практиковалось в школах, нужно всё снова соединять с мыслями, которые происходят именно в мысленную эпоху времени, нужно присоединять к Мистерии Голгофы, к будущему человечества. Тогда говорили о власти Существа-Христа среди людей и будущем Суде-Мира, и использовали для этого понятия, которые можно было тогда найти.
Таким образом, мы, собственно видим, что Скот Эригена первые три главы обозначает, как нечто, что он в определенной мере унаследовал. Свой собственный рассудок он применяет затем в четвертой главе, но совершенно так, что он говорит о нечто таком, что возвышается над чувственно-физическим миром, но всё же имеет дело с этим чувственно-физическим миром.
Видно, как он старается сделать рассудок подручным средством в эсхатологии и зотериологии, а также видно в какие учёные споры и дискуссии Эригена был впутан. Он был впутан в такие дискуссии, как например, может ли человек в причастии, то есть в нечто таком, что связано с Мистерией Голгофы, иметь перед собой действительные кровь и плоть Христа.
Он был впутан во все те дискуссии, которые велись о свободе и несвободе человеческой воли в связи с божественной милостью, то есть о всём том, что было предметом его четвертой главы. Он оттачивал свой рассудок, школил его. И к тому же об этом дискутировал.
Можно было бы сказать, что содержание трёх первых глав было всё достоянием наследства. Немногое там было изменено, но это сообщалось. Однако, четвертая глава – это было живое стремление, в котором использован был вышколенный рассудок.
Что же стало из того, что было вышколено, как рассудок, что в Зотериологии и Эсхатологии было увидено такими людьми, как Скот Эригена в IX столетии?
Да, видите, мои милые друзья, из этого с середины 15 столетия стало наше природоведение основой науки. Рассудок, с помощью которого размышляют, может ли алтарное таинство превратить хлеб и вино в плоть и кровь Христа, может ли человеку на том или ином пути прийти милость, этот самый рассудок позже обратить к тому, чтобы порассуждать, что молекула состоит из атомов, является ли Солнце тем или иным телом и так далее.
Это прогрессивное развития теологического рассудка, живущего сейчас в естествознании. Тот же самый рассудок, который участвует в споре Скота о вечерней трапезе с теми, кто с ним дискутирует – а дискуссия была очень живой - ожила, жила дальше в галилейском, коперниковском учении, в дарвинизме, продолжает жить в материализме Штрауса. Это прямая линия.
Всегда более древнее остаётся содержаться наряду с более поздним, вы же это знаете. Но тот же самый рассудок, который в Давиде Фридрихе Штраусе породил книгу «Старая и новая вера», где в определенной мере пропагандируется полнейший атеизм, этот же самый рассудок в те времена занимался зотериологией и эсхатологией, и это прямая линия.
Можно сказать, что, если бы должна была бы сегодня быть написана эта книга, и была бы так же точно написана, исходя из обстоятельств времени, тогда было бы, так как естественно совершенный атеизм противоречил бы первой главе, здесь явлен был бы не совершенный атеизм, а было бы явлено здесь наше естествознание. В IX столетии были явлены ещё зотериология и эсхатология. Рассудок был ещё обращен к чему-то иному.
Но здесь сегодня смогла появиться материалистическая наука. История не говорит нам ничего, кроме этого. И теперь мы вероятно видим то, что человеку выходит из всего понимания этого произведения.
В сущности, должно бы, собственно, что здесь стоит, явиться в другом порядке следования. В третьей главе должно бы говориться про мировоззрение первого послеатлантического времени, во второй главе про второй период, в первой главе про третий. Последняя глава будет в первую очередь такой, как считал Скот Эригена – который жил в четвертом послеатлантическом периоде, который только в XV столетии достиг своего конца – что это будет годиться (иметь значение) для четвертого послеатлантического периода.
Таким образом, должен был бы быть следующий порядок следования: III, II, I, IV главы. Это я имел в виду, когда перед этим говорил, что кому-то может представиться, как будто бы вещи, собственно, брошены без разбора. Скот Эригена просто имел кусок старого наследия. Но он их не вел по новому времени, а они были там в образовании его времени, и он привёл их в порядок следования, как они для него ближе всего располагались. Самое ближайшее он привёл, как высшее, остальные были для него расплывчатыми, и он держал их за нечто более низкое.
Но четвёртая глава является всё же чем-то примечательным. Попробуем понять с определенной точки зрения, что, собственно, это должно бы быть. Перенесемся теперь назад в дохристианское время. Тогда такой представительный дух, каким был Скот Эригена для IX столетия, если бы мы нашли его среди египтян, мог очень живым образом знать о теологии.
Он бы имел гораздо более живые понятия о идеальном или ангельском мире, о том, что весь мир пронизан лучами духа. Всё это он бы знал и мог бы сказать, что однажды жило человеческое видение в первое время, которое видело дух во всех вещах.
Затем дух абстрактно поднялся вверх в высоту, он превратился в идеальный мир, а затем в божественный мир. И тогда приходит четвертая эпоха. Она должна была ещё теперь стать более духовной, чем эпоха теологии. Таким образом, эта греко-латинская эпоха, в которой жил Скот Эригена, должна была быть проодухотворена и стать более духовной, чем третья эпоха.
И только пятая, следующая за ней, наша эпоха, должна стать действительно проодухотворенной эпохой, ибо она должна была приводить вместо зотериологии и эсхатологии в качестве четвертого материалистическую науку, или соединить пятую с нашим естествознанием, которая должна была бы быть самой духовной.
Но в действительности, мои милые друзья, вещи только засыпаны. Когда слышат, как Эригена говорит, что человек есть, как минеральное существо, что он обладает телесностью и живёт, как растение, ощущает, как животное, судит и решает, ка человек, познаёт, как Ангел – всё это Скот Эригена знал из древней традиции – то должны мы, взлетающие к духо-познанию, теперь идти дальше. Мы даже должны теперь сказать: «Хорошо, человек является минеральным существом, имеет тело и живёт, как растение, ощущает, как животное, судит и решает, как человек, познаёт, как Ангел и шестое: человек взирает – именно имагинативно в духовный мир – как Архангел.». И мы должны были бы теперь приписать нам, когда мы говорим о человеке с первой трети 19 столетия, что мы познаём, как Ангел и развиваем душу-сознательную через душевные силы взирания – сначала бессознательно, но всё же, как душу-сознательную – как Архангел.
И так мы имели бы парадоксом, что в материалистическую эпоху люди, собственно, живут в духовном мире, живут духовно выше, чем жили прежде. И мы могли бы сказать примерно следующее: «Да, Скот Эригена был прав, что в человеке живёт переживание Ангела, и теперь также, начиная с первой трети XIX столетия, в человеке живёт переживание Архангела. Таким образом, мы пребываем в духовном мире!».
Когда к этому приходят, тогда можно было бы вполне также взглянуть назад на нечто, что всегда очень тривиально излагается в Евангелии, где ведь говорится: «Конец мира близок и Царствование Небесное начинается.».
Да, мои милые друзья, если мы можем сказать о нас самих, что в нас взирает Архангел, чтобы мы получили душу-сознательную, тогда отдаётся всё же особенное представление о этом вхождении Неба, и будет вполне необходимо такое представление Нового Завета пересмотреть ещё раз с этой духовнонаучной точки зрения. Эти представления вполне подлежат пересмотру, и мы имеем двойную задачу.
Во-первых, понять, не имеется ли в виду (не считается ли) наша эпоха действительно, как иная, чем та, которая была во времена, когда Христос шествовал по Земле, и не имеем ли мы уже позади тот закат мира, о котором говорил Христос?
Это одна задача, стоящая перед нами. И, если мы уже имеем позади этот так называемый закат мира, если мы, таким образом, в определенной мере уже имеем здесь духовный мир, как было разъяснено, что он так бездуховно воспринят, что стал таким материальным, что он придёт в конце к той ужасной чудовищной жизни, которую вырисовывает (выражает) первая треть 20 столетия? – Можно сказать, что два могучих подавляющих вопроса стоят перед нашей душой. Об этом продолжим говорить завтра.
Шестнадцатый доклад
Дорнах, 3 Июня 1921 года
Мы вчера закончили тем, что задали два значительных вопроса, которые появились из рассмотрения положения такой личности, как Йоханнес Скот Эригена. У этого человека мы находим воззрение, которое светит из первого христианского столетия в 9 столетие. Можно сказать, что из всего того, что удалось выяснить в течение последнего времени, это, что род представлений, весь род мышления в первых христианских столетиях, был ещё совершенно иным, чем позже.
Имел место большой переломный момент, как мы уже знаем, в IV столетии. Люди просто стали гораздо более способными рассудочно мыслить, чем прежде. Можно сказать, что всё познание, всё образование представлений было до этого гораздо более возникновением рода интуиции, чем позже, когда человек становился всё более сознательным, сам начал работать с мыслями.
И что выставилось от IV столетия, как такое сознание для человека, это отзывается эхом ещё в таких высказываниях Скота Эригены, что человек как человек, судит и принимает решения, но познаёт, как Ангел. Что Скот Эригена, поднимает через реминисценцию (восстановление), как старое наследие, это было воспринято до IV столетия всеми теми, которые вообще имели мысли. Они вообще не приходили к тому, чтобы мысли, передававшие знание, познание, приписывать человеку, как таковому. Они приписывали это действующему в них Ангелу. В теле человека жил познававший Ангел, и человек принимал участие в познании. Такое непосредственное сознание совершенно догорело после IV столетия, и забрезжило снова в таких духах, как Йоханнес Скот Эригена, и в определенной мере с большим трудом было извлечено из души. Это как раз доказывает, что весь род мировоззрения стал совершенно иным в ходе этого столетия, и поэтому будет так тяжело для современного человека переноситься в образ мышления и воззрения первых христианских столетий.
Только с помощью духовной науки можно снова к этому стремиться. Нужно снова прийти к представлениям, соответствующим действительно тому, что думали в первых христианских столетиях. Уже ко времени Скота Эригены начались так называемые споры о тайной вечери, споры о предопределении человека.
Были вещи, указывавшие, как в сферу человеческого дискутирования входит то, что прежде соответствовало инспирации и интуиции, и что прежде было бесспорным. Но позже многие вещи совершенно перестали понимать. К ставшим совершенно непонятными вещам принадлежит, например, начало Евангелия от Иоанна так, как оно просто популярно предложено. Когда мы это начало Евангелия от Иоанна принимаем серьёзно, то оно говорит, собственно, нечто, чего в обычном сознании христианского верующего более поздних столетий совершенно более не имеется.
Представьте только себе, что в начале Евангелия от Иоанна имеются слова: «В праначале был Логос», - а далее говорится: «Через Логос все вещи возникли, всё то возникло, что принадлежит к возникшему, и, кроме как через Логос, ничего из возникшего не возникло».
Если эти слова принимать серьёзно, то нужно сказать, что они означают, что через посредство Логоса возникли видимые вещи, мировые вещи, и, что таким образом Логос является собственно творцом мировых вещей. В христианском сознании после IV столетия будет Логос, который в смысле Евангелия от Иоанна, совершенно верно идентифицирован со Христом, как Бог-Отец.
Логос будет обозначен, как Сын. Но не Сын будет сделан Творцом, а Отец. Этот учение, которое жило столетиями, которое совершенно противоречит Евангелию от Иоанна. Нельзя серьёзно принимать Евангелие от Иоанна, не видя во Христе Творца всех видимых вещей, а видя в качестве всех видимых вещей Бога-Отца. Как вы видите, мои дорогие друзья, насколько, собственно, мало-серьёзно было принято Евангелие от Иоанна в позднейшие христианские времена.
Теперь мы должны перенестись назад в весь образ мышления, который, как было сказано, имел коренной перелом в обозначенный момент времени, который был в первых христианских столетиях, который в сущности был построен на основе того, что из древних языческих времен оставался через духовный мир.
Мы именно должны ясно понять, как видится то, что затем в христианской жертве-мессы продолжается, как выглядит «вечерняя трапеза» (причастие), сущностное содержание которой лежит в словах: «Это есть моя плоть!», – чем указывается на хлеб – «Это есть моя кровь!», – чем указывается на вино.
Это содержание вечерней трапезы (причастия) действительно понималось в первые христианские столетия, понималось даже людьми, которые совсем не были учёными натурами, но которые просто в знак вечерней трапезы собирались для поминания Христа. Но что, собственно, под этим понималось?
А понималось следующее. Во всём древнем культе было религиозное учение мудрости, и в сущности это мудрое религиозное учение было построено на Существе Бога-Отца, на которого озирались назад в древние времена. Если мы рассмотрим религиозные исповедания очень древних времен, упаднически сохранившиеся затем в более поздних исповеданиях, возьмём эти древние исповедания, то всюду они показывают определенное поклонение относительно того, что осталось от предка рода, народа.
В определенной мере существовало поклонение отцу-рода. Вы знаете из «Германии» Тацита, как также те народности, которые вторглись в римскую империю и по-возможности сделали новую цивилизацию, ещё совершенно имели воспоминания о таких родовых божествах, хотя они уже многократно перешли, как я это говорил в открытых докладах последнего курса, к другой форме богопочитания, к локальным божествам.
Таким образом, имелось мнение, что поколение перетекает в поколение после того как древний предок основал род, народ, и душа этого отца рода, духовно-душевное этого отца рода, правила ещё в последующих друг за другом поколениях. И это правление связано с физическим сообществом тел рода. Ведь все эти тела друг с другом родственны, они общего происхождения. В их жилах течет общая кровь. Тело и кровь являются единством.
И, как взирали вверх к душевно-духовному рода, себя религиозно возвышая, так чувствовали власть Божества, к которому пришел отец рода, которое действовало теперь через родового отца через его душевно-духовное на весь род, на весь народ. Правление этого Божества проявлялось в телах, в крови, продолжавшей течь через поколения. И нечто весьма глубоко таинственное видно в силах тела и крови. В те древние языческие времена действительно была видна сила самого Божества в том, что правило в теле, и, что струилось через кровь.
Поэтому уже можно сказать, что, когда поклонник того древнего мировоззрения видел текущую кровь животного или человека, он мог разглядеть в этой крови телесность самого божества, и он видел в том, что строилось из крови в телах родовых родственников, соплеменников, облик божества, подобие Божеству.
Как тогда в материальном одновременно почиталось божественно-духовное, об этом сегодняшние люди не могут иметь никакого представления. Таким образом, через кровь поколений текла сила божества; через тела поколений божество образовывало свой образ-подобия, и к этому божеству приходила душа и дух предка и действовала с божественной силой на потомка, и была почитаема, как предко-божество.
Не только для этих древних исповеданий, но прежде всего также в отношении действительной истины зависит то, что действует в человеческом теле из земных сил. Как вы знаете, его устройство заложено в гораздо более древние времена, но в человеческом теле, какое оно сегодня, с его минеральным царством в себе, и в крови, действуют земные силы. Например, в человеческой крови действуют не просто те силы, которые в человеке развиваются через питательные вещества, но также силы, деятельные во всей земной планете.
Например, благодаря тому, что человек живёт в той местности, в которой много красной земли, тол есть имеет определенную геологическую особенность, имеет в земле металлические влияния, благодаря этому от земли на кровь идут воздействия.
И снова от земли происходит образо(облико)-образование, зависит телесность человека. По-разному образуется тело в тёплой или холодной области Земли. Телесное и действующее в крови зависит от сил, властвующих в Земле. Эта истина, к которой только теперь мы снова приходим благодаря духовнонаучным исследованиям, была совершенно ясна древним людям из их инстинктивного познания. Они знали, что в крови пульсируют земные силы. Мы сегодня говорим, что, когда мы связываем проводом телеграфный аппарат пункта «А» с аппаратом пункта «Б», то мы связываем только односторонне аппараты.
Мы проводим через провод электрический ток. Но электрический ток должен быть замкнут. Он замыкается через то, что мы образуем так называемое заземление. Это вам вполне известно, что, если мы на одной станции имеем телеграфный аппарат, как мы проводим по телеграфным столбам проволоку.
Но ток тогда ещё не замкнут, но он должен быть замкнут. Мы подводим его к пластине, которую соединяем с землей. Конечно здесь в пластине (с другой стороны), которую мы погружаем в землю, ничего не происходит. Мы можем также проложить ещё одну проволоку, тогда ток мы сможем замкнуть, но мы этого не делаем, а здесь вносим в Землю пластину заземления (рисует), и остальное нам обеспечивает сама Земля.
Мы это знаем сегодня, как достижение внешней науки. Мы должны иметь предпосылку, что электричество, электрический ток работает и в земле. Древний человек ничего не знал о электричестве, электрическом токе. Но он знал нечто о своей крови.
Он стоял на Земле и знал, что внутри земли есть нечто, что живёт также в его крови. Люди того времени смотрели на дело иначе. Они не говорили о электричестве, но они говорили о нечто таком земном, что живёт в их крови. Мы этого уже не знаем, что живёт в нашей крови земное электричество. Мы говорим только, когда мы внешне через математически-механические представления пытаемся понять вещь (дело). И так происходит, что люди с земным телом как таковым связывают это имеющееся у них представление о божестве и говорят, что божественное правит, сильнодействует (waltet) в крови, в теле, правит благодаря Земле.
Это и являлось представлением о Боге-Отце. Бого-Отцовое-представление является таковым на том основании, что праотец рода, народа выглядел (рассматривался), как исходный пункт Божественного. Но как средство, через которое он действовал, рассматривалась Земля. И земные воздействия в крови и человеческом теле рассматривались, как божественные воздействия.
Но все эти древние люди имели ещё одно иное представление. Они говорили, что не только одно земное действует на человека. Было бы просто чудесно, если бы только чисто были земные воздействия на человека. Но не тот случай, ещё есть воздействия от земного соседа, Луны, вместе с земными силами.
Таким образом, мы можем сказать, что на человека воздействует не только одна Земля, а Земля и Луна воздействуют вместе, и это смешение земных и лунных сил вы не связываете с представлением с только собственным земным божеством, а с многими низшими божествами, которые как раз тогда в языческом мире там были. Всё то, что тогда было в качестве представления о Божестве, что действовало на человека через тело и кровь, что было таким образом праисточником, питавшим, собственно, представление о Боге в это древнее время.
Не было чудом, что всё познание в это древнее время обращалось к Земле, к Луне, к земным и лунным воздействиям, что к тому же нужно было исследовать, что на Земле(ю?) действовало.
Тогда образовалась тонкая наука, наука о отеческом-божестве, которая последействовала в трёх первых книгах Йоханнеса Скота Эригены, о которых я вам вчера говорил.
В сущности, он уже больше этого точно не знал, так как жил уже в 9 столетии, но ещё имелись куски наследия древней мудрости, которые говорили о том, что в том, что человека окружает земного, живёт Бог-Отец, несотворенный и творивший, а также живут иные божества, созданные и творящие.
Таким образом, это всё различные существа иерархий. Затем, вокруг человека распространено такое, что является видимым миром, созданное и не творящее, и человек должен ожидать тот мир, в котором Божество, как нетворящее и несотворенное, то есть, как покоящееся, правит и всё иное воспринимает в своём лоне. Это четвертая книга Скота Эригены.
Теперь четвертая книга. Как я вам сказал, в ней в первую очередь обсуждается (точнее: обрабатывается) зотериология и эсхатология. В этой четвертой книге представлена история Христа Иисуса, Воскресение, представлены милостивые дары, но также в определенной мере конец света, вхождение в покоящееся Божество. Первых три главы большой книги Скота Эригены, можно сказать, ясно показывают нам отзвук древнего мировоззрения, ибо, в сущности, действительно христианской становится только четвертая глава. Три первых главы, они будут христиански пронизаны всякими представлениями, но то, что в них является собственно действенным, в сущности взято из древнего язычества, и мы находим это так, как это было в языческое время.
Также и у отцов церкви первого христианского столетия. Мы можем сказать, что через природу, через то, что человек видел в существах его окружающих, он видел регион Бога-Отца. Он видел позади природы мир идей и определенные природные силы.
Конечно, он видел в следовании друг за другом поколений, в становлении самого человечества, в отдельных племенах и народах правление Бога-Отца. В первом христианском столетии было добавлено к этому познанию ещё иное, ныне почти утерянное.
Первые христианские отцы церкви – их позднехристианские критики основательно искоренили – говорили именно так: «В том, что, собственно, насквозь через поколения протекло через кровь, что образовалось в телах, в этом действовал Бог-Отец, но в постоянной борьбе с противоборствующими ему властями, природными духами, которые во всём возможном правили во внешнем мире.», – так говорили эти первые христианские отцы церкви: «Древние люди предхристианского времени верили в Бога-Отца, но они не могли его отличать от природных духов, а верили в весь этот мир природных духов вместе с Богом-Отцом, и верили, что от этого произошел весь видимый мир. Но это не так!», – так говорили они.
Действительно действуют вместе все духовные существа, эти различные природные божества. Они действуют в природе, но они вскользнули только в земные вещи. Но земные вещи, которые мы видим чувствами, пребывают вне нас. Они создались как земные, они не происходят от этих природных духов, также и не от Бога-Отца, который, собственно, имел своё творческое существо только в тех метаморфозах, которые предшествовали Земле.
То, чем является Земля, то, что видим, как Землю, происходит не от Бога-Отца или природных духов, а от Сына, от Логоса, которому Бог-Отец дал выйти из себя, чтобы Логос творил Землю. И было Евангелие от Иоанна, сооружен великий значительный монумент (памятник), чтобы разъяснить, что: «Нет, это не так, как верили древние, что Земля создана Отцом-Богом. Отец-Бог дал выйти из себя Сыну, и Сын является Творцом Земли!».
Это должно было сказать Евангелие от Иоанна. Это в сущности было то, о чём спорили (боролись) отцы церкви первых христианских столетий, что затем так трудно схватывалось развившимся человеческим рассудком, что Дионисий Ареопагит был вынужден сказать: «Всё то, что творит рассудок, является позитивной теологией и не проникает внутрь вплоть до регионов, содержащих тайны мира. Туда можно дойти только, если отрицать все предикаты и не говорить о бытии Бога, но только о сверхбытии Бога, если не говорить о личности, а только о сверхличности, то есть, если всё перевести в негатив. Тогда приходят через негативную теологию к собственно тайне бытия!».
Но сам Дионисий и его такой последователь, как Йоханнес Скот Эригена, который, однако, был совершенно пропитан рассудком, как раз не верили, что вообще с помощью человеческого рассудка ещё способны разъяснять тайны мира.
Теперь, что же этим сказано, что Логос является Творцом всего? – Подумайте о том, что, в сущности, только как раз тогда было ослаблено относительно времени Мистерии Голгофы, но что имелось во все старые дохристианские времена.
Люди говорили, что через кровь и тело действует Божество и с этим они связывали представление, что, когда через жилы человека или животного протекает кровь, эта кровь затем забирается прочь, собственно, Божеством, так как это правомерная собственность Божества. Таким образом, можно приблизиться к Божествам, если отдавать им кровь обратно. Они хотят, собственно, кровь иметь для себя. Люди получают кровь в собственность и должны снова кровь возвращать. Поэтому в древние времена во всех народах возникла жертва крови.
И вот, пришел Христос и сказал: «Это не то, о чем идёт речь, там дело не в земных вещах. Земные вещи совершенно не от тех Божеств, которые хотят крови. Посмотрим на то, что действует в человеке прежде, чем на него действует Земля. Возьмём хлеб, то есть то, чем питается человек. Возьмём его сначала так, как его принимает человек. Он воспринимает его через вкус.
Питание идёт в человека до определенной точки, пока не превратится в кровь. Оно сначала преобразуется в кровь, затем через стенки кишок переходит в организм. Только тогда начинается земное воздействие. Пока питание ещё не перенято от крови, земное воздействие не начинается.
Таким образом, не надо видеть в крови то, что соответствует Божеству, видеть это в хлебе прежде, чем хлеб станет кровью, и видеть это в вине прежде, чем вино войдёт в кровь. Там есть Божественное, там есть воплощение Логоса. Не смотрите на то, что протекает в крови, ибо то, что в крови течет, то в человеке является куском наследия лунного времени, предземного времени.
То, что в человеке является земным, с тем имеет дело питание прежде, чем оно станет кровью. Итак, путь с представлением о крови и плоти направлен против представления к тому, что ещё не стало кровью и не стало плотью, направлено на то, что снаружи на земле подготовлено, что является земным, без того, чтобы на это повлияла Луна, что значит, что получило солнечное влияние. Ибо, мы видим вещи благодаря свету Солнца, мы едим хлеб и пьём вино, в которых едим и пьём солнечные силы. Видимые вещи возникли не благодаря Богу-Отцу, а благодаря Логосу.
Представьте себе, что тогда весь мир представлений человека был склонен на то, что теперь могло достигаться из всей природы не в древнем стиле, что могло приобретаться только благодаря тому, что взирали на то, чему Солнце даёт блеснуть на Земле. Было указано на нечто чисто духовное.
Божественное нельзя высосать из физических земных вещей. Нужно это Божественное видеть в чисто духовном, в Логосе. Логос был противопоставлен древнему понятию Бога-Отца, что значит, что человеческое чувство (Sinn) было обращено на нечто чисто духовное. Никогда в дохристианские времена человек не видел Божественное через нечто иное, чем через то, что в нём в определенной мере сварилось органически, и в нём затем внутренне взошло, как видение или нечто подобное.
Он видел Божественное поднимавшееся для него также из крови, и теперь искал это в чисто духовном. Но теперь должен был он также вещи, видимые вокруг, рассматривать, как результат Логоса, а не того, что в вещи вскользнуло, как дар Бога, творившего в доземное время.
Только, когда мы так мыслим, мы можем приблизиться к представлениям первых христианских столетий. Но при этом человеку было в первую очередь дано нечто вроде указания, что он не какой-нибудь иной силой, как силой своего сознания должен изъять представления, чтобы прийти к Божественному.
Люди были склонны к Божественному. Что можно было им поэтому сказать? – Можно было им сказать: «Прежде Земля была такой могучей, что она вам давала представление о Божественном. Это прекратилось. Земля больше не даёт. Вы должны через самих себя прийти к Логосу, к творческому принципу.
В сущности, вы до сих пор поклонялись тому, что было творческим в доземном периоде развития. Теперь вы должны почитать то, что творческим является в земном. Но к этому вы можете прийти только через силу вашего «Я», вашего духа.
Это выражалось в том, что первые христиане говорили, что закат мира близок. Как они считали, это закат той Земли, которая даёт людям познания без того, чтобы они своим сознанием работали над этими познаниями. И это в действительности глубокая истина высказана с этим закатом мира, ибо человек был прежде сыном Земли. Человек переполнился земными силами, он полагался на то, что его кровь даёт ему познания.
С этим было покончено. Приблизилось Царство Небесное. С этой поры человек перестал быть земным сыном. Человек должен был делать себя товарищем духовного существа, которое из духовного мира спустилось на Землю, Логоса, Христа.
Закат мира был предсказан для IV столетия по Р.Х.: земной закат, наступление нового царства, такого царства, где человек должен чувствовать себя живущим, как дух среди духов. Это, конечно, самое трудное для современного человека, представить себе, что действительно то, что наш современный род живёт, как человек, и что люди времен Христа это рассматривали не как земное житьё, но как житьё уже в царстве духовном после заката того земного, какое было, когда Земля давала людям силы.
Некто, кто правильным образом понял бы образ мышления первых христиан, не сказал бы сегодня, что первые христиане суеверно верили в закат мира, он ведь не произошел! В том смысле, как это видели первые христиане, закат мира имел место в IV столетии, и тот род, как мы сейчас живём, как раз эти первые христиане рассматривали, как Новый Иерусалим, как царство, в котором человек живёт, как дух среди духов.
Они бы теперь сказали, что, по их мнению, собственно, человек поднят в небо, но он настолько плох, что этого не замечает. Он думает, что Небо внутри переполнено молоком и мёдом, что там нет злых духов, от которых ему нужно защищаться.
Первые христиане сказали бы, что прежде эти злые духи были внутри природных вещей, теперь они освободились и шныряют вокруг невидимо, и человек должен их опасаться.
Итак, закат мира в смысле первых христианских времен как раз совершенно наступил. Только этого не поняли. Не поняли, что вместо живущего в Земле Бога, который провозвещался через земные события, что вместо этого тогда стал быть сверхчувственный Логос, которого нужно познавать в сверхчувственном, за которого нужно держаться через сверхчувственные силы.
Когда это принимают, то могут понимать, как в IX-XI столетиях снова появилось настроение «конца света» в цивилизованной Европе. Снова начали ждать «конец света». Никто уже не знал, что под этим подразумевали первые христиане, но из этого настроения, которое распространилось по всей цивилизованной Европе в IX-XI столетиях, образовалось то, что теперь также искался путь ко Христу более материальным образом, чем это должно было бы, собственно, происходить.
Нужно познать, что Логос должен быть найден в духе, а не из природных явлений. Это искание Логоса в духе имеют теперь те люди, которые пришли в настроение заката мира. Они не поняли и ищут в более материальном роде. Таким образом, возникло из этого настроения настроение крестовых походов, чтобы как минимум материально искать на востоке Христа в Его гробу и придерживаться Христа в настроении заката мира, можно сказать, что в непонимании настроения конца света.
Да, Христа там на востоке не нашли. Получили примерно такой ответ, какой в то время получали люди, искавшие видимого Христа в гробу: «Тот, кого вы ищете, больше не здесь! – Его нужно искать в духе!».
И теперь в XX столетии, и вещи снова увеличились (преумножились), снова также настроение «конца света», хотя люди и стали такими летаргичными и равнодушными, что они уже и не замечают этого настроения конца света. Но всё же имеются всегда те, которые говорят о этом настроении конца света, «закате запада», производя значительное, заметное впечатление. И это настроение конца света будет всё более распространяться.
Но, собственно, нет необходимости говорить о конце света. Он ведь закатывается в том смысле, что из природы наружу можно находить духовное, и речь идёт о том, что будет замечено, что мы живём в духовном мире. Это является заблуждением человека, что он не знает, что он живёт в духовном мире.
Это есть то, что суждение о мире будет поднято вверх, это делает, что войны становятся всё более кровавыми, и будет становиться всё более ясным и отчетливым, что люди, как бы одержимые. Они одержимы злыми властями, которые их беспорядочно ведут, так как они совершенно не говорят более, как будто они не выговаривают то, что расположено (лежит) в их «Я». Они как бы одержимы психозом. Этот психоз является тем, о чём много говорят, но что мало понимают.
То, что понималось первыми христианами, как конец света, что они под этим понимали, так это было тогда, а сейчас новое время. Его нужно только узнать, провидеть, что действительно человек, когда познаёт, познаёт, как Ангел, и, если он свою самость осознаёт, то он это осознаёт, как Архангел. То, что духовный мир спустился, что его нужно только осознать – это важно!
Многие думали, что они воспринимают Евангелие серьёзно. Но, хотя в Евангелии совершенно отчетливо стоит, что все вещи, которые возникли – то есть, которые можно рассмотреть – не из земных сил должны быть объяснены, а возникли через Логос.
Несмотря на это люди признавали Отца-Бога, как единого со Христом, но как раз в качестве того аспекта триединства, который действовал вплоть до образования Земли, в то время как собственным регентом Земли является Христос, Логос. Эти вещи едва могли понимать в IX столетии при Скоте Эригене.
Поэтому с одной стороны есть эта большая и значительная книга Скота Эригены о членении природы, а с другой стороны, как я вчера говорил, снова хаотичная, так что, собственно, серьёзно начинают ориентироваться, когда её рассматривают в духовнонаучном смысле, как мы это делали вчера и сегодня.
Теперь, как было сказано, в четвертой главе Йоханнес говорит о несозданном и не творящем существе. Давайте внимательно посмотрим на это, просмотрим (провидим) действительный смысл того, что там показывает Скот Эригена. Покоящееся Божество, в котором всё соединяется, такова уж там поступь.
Мир, описанный в предыдущих трёх главах, закатился. Этот мир покоящегося Божества, которое является несотворенным и нетворящим существом – оно здесь есть. Земля находится в упадке настолько, насколько она является природой.
Я часто обращал внимание на то, что это так и есть, когда я вам указывал на то, что даже сам геолог сегодня говорит, что в общем и целом на Земле больше уже ничего не возникает. Конечно, как послезвучие (эхо), образуются растения, продолжают распространяться растения, животные и люди, но в общем и целом Земля стала несколько иной, чем была раньше.
Она раскалывается и разбивается, во всём минеральном царстве распад. Великий геолог Суесс пишет об этом в своей книге «Лик Земли», говоря, что мы ходим вокруг на распадающихся глыбах Земли. И он указывает на то, как это раньше было иначе. Это, конечно, не из природных фактов, а из моральных фактов развития человечества имеет в виду мировоззрение и жизнепонимание первых христианских столетий.
И действительно, с начала XV столетия мы больше, чем это было во времена Скота Эригены, живём внутри покоящегося Божества, которое ждёт, пока мы в нашей активности не придём к тому, чтобы овладеть имагинацией и инспирацией, чтобы увидеть мир вокруг себя, как духовный, чтобы познать, что мы пребываем в духовном мире, который земное оттолкнул, что мы живём после миро-заката, что мы пришли к Новому Иерусалиму.
Это в действительности удивительная духовная судьба человечества, что оно живёт в духовном мире и этого не знает и не хочет знать. Все интерпретации, которые исходят из того, что действительное Христианство так представлено, как будто оно связано с каким-то несовершенным представлением, как о мировом закате, который ведь не наступил и который должен якобы иметься в виду чисто символически, и так далее.
Все эти изложения – ничто. То, что стоит в писаниях Христианства, нужно только понять правильным образом. Должна воцариться ясность относительно того, что речь идёт о том, что, конечно, первые христианские представления были такими, что говорилось о таком мире, который стал иным уже после 4 столетия.
Такие учения, которые были в первых христианских столетиях, удивляли языческих мудрецов, и христианские отцы церкви пытались это связать с тайной Голгофы. Действительно вещи выглядели так, как я сегодня описал. Но не верили в то, что люди их поймут. Поэтому консервировали в догмах, в которые нужно было только верить, которые не обязательно понимать, тайны древнего времени. Догмы не являются суеверием или неправдой.
Они содержат истину, только её нужно понять правильным образом. Но поняты они могут быть только, если через то, что всходит с началом XV столетия, будет искаться такое понимание.
Смотрите, когда жил Скот Эригена, человеческий рассудок ещё не имел силы. Эригена ещё ощущал, что в нём познаёт Ангел. Этот человеческий рассудок был ещё силой у лучших.
С середины XV столетия мы имеем только призрак этого рассудка. Мы с середины XV столетия развиваем душу-сознательную, но мы всё ещё имеем тень рассудка. Когда человек сегодня развивает свои понятия, он, вероятно, достаточно далек от представления, что в нём познаёт Ангел.
Он думает: «Я тут выдумываю нечто о вещах, которые я узнал!», – и каждый раз он не говорит о том, что, собственно, имеется духовное существо, которым он и является благодаря своему самосознанию. То самое, чем сегодня человек пытается понять вещи – это тень такого интеллекта, какой был у такого грека, как Платон или Аристотель, как он сам себя образовывал для римлянина, как он сам был живым для Скота Эригены в IX столетии.
Но как раз то, мои дорогие друзья, что мы через рассудок больше не даём себе заблуждаться, это может нам в дальнейшем помочь. Люди сегодня бегут за тенью, рассудком, интеллектом в них. Относительно этого они дают себя вводить в заблуждение, вместо того, чтобы стремиться к имагинации, инспирации и интуиции, которые теперь снова в духовном мире, собственно, нас окружающем. Что рассудок стал призрачным, это как раз хорошо.
Мы в первую очередь этим призрачным рассудком основали внешнее естествознание, и мы должны исходя от него дальше работать, и Бог пришел к покою, чтобы дать нам работать. Четвертое состояние сегодня полностью здесь есть. Человек только должен это осознать. Без такого осознания нельзя ничего образовывать дальше на Земле. Ибо, то, что Земля обрела, как наследие, это пропало. Должно быть основано новое.
Такой человек, как Шпенглер, взирает на развалины, которые имеются от древней цивилизации. Они же также достаточно подготовлены. В IX-XI столетиях было настроение конца света, после этого пришли крестовые походы. Они, собственно, ничего не принесли, так как в материальном искали то, что нужно было искать в духе. Затем, так как крестовые походы ничего не принесли, человеку, можно сказать, пришел как помощь ренессанс.
Было снова открыто Христианство, такое, которое сегодня среди людей распространяется, как образование. Христианство снова пришло. Но сначала оно было не как новое. Новым оно было только в отношении внешней природы в математически-механических представлениях с начала XV столетия. Но для этого были развалины древнего вероисповедования. Наши молодые люди эти развалины заткнули в гимназическое образование. Они образовали затем основание цивилизации.
Освальд Шпенглер встретил эти развалины ренессанса. Они, как эрратические блоки, плывущие по морю, которое хочет дальнейшее развивать. Но взгляните только на эти айсберги, плывущие там, и увидите упадок. Ибо, то, что там сохранилось из древнего – это настроение конца света, и никто не может гальванизировать то, чем является наше сегодняшнее образование. Оно идёт на дно. Иная цивилизация должна быть создана исходя из духовного через пра-творение, так как четвертое состояние уже здесь.
Так должен быть понят Скот Эригена, который себе свою мудрость – я бы сказал, ему же самому уже трудно понимаемую – из ирландского острова перенесенную, из Мистерий, которые тогда на ирландском острове практиковались – это сегодня нужно вычитать из Скота Эригены. И так говорит не только то, что можно иметь из духовной науки, как пра-познание, но так говорят также документы из древних времен, если только их хотят правильно понимать, конечно, когда хотят освободиться от александринизма новой философской науки, называемой филологией.
Нужно уже сказать, что так, как эти вещи сегодня употребляются, не заметно ни филологии, ни философии. Если рассмотреть натаскивания и порядки экзаменов в наших образовательных учреждениях, тогда от приставки «фило» мало остаётся. Это должно прийти уже из другого угла, но это нам снова нужно.
Я хотел вам показать, во-первых, образ Скота Эригены, во-вторых, как нужно искать пути, чтобы то, что рассыпано от древней мудрости, можно было правильным образом понимать. Таких фактов сегодня люди не замечают, что в Евангелии от Иоанна ясно сказано: Творцом является Логос, то есть Бог-Сын, а не Бог-Отец.