– Почему на шестьдесят тысяч меньше? – голос у Лены дрогнул, как будто тонкая ниточка на морозе, готовая вот-вот лопнуть. Она старалась говорить спокойно, но обида, как комок в горле, мешала дышать. В трубке повисло молчание, такое густое, что, казалось, его можно было потрогать, словно плотную ткань, отрезающую от мира.
– А почему, Лен, ты меня спрашиваешь? – наконец прозвучал ворчливый, до боли знакомый голос Виктора. В нем проскользнули стальные нотки раздражения, от которых у Лены похолодело внутри. – Откуда я знаю? Может, ошибка какая.
– Вить, ну какая ошибка? Ты же сам всегда переводишь. И сумма всегда одна и та же – ровно столько, сколько за квартиру приходит. А тут… на шестьдесят тысяч меньше. Шестьдесят тысяч! Да это же целая пропасть! Это как понимать?
Лена сидела на кухонном табурете, сжимая в руке телефон, и смотрела на квитанцию, лежащую на столе. Цифры в ней казались какими-то зловещими, предвестниками чего-то нехорошего, словно черные вороны на белом снегу. После развода с Виктором эти ежемесячные переводы были для нее не просто деньгами, а скорее символом какой-то стабильности, той ниточкой, что связывала их прошлое с настоящим. Да, развелись. Да, не сошлись характерами. Но по-человечески-то договорились! Квартира осталась ей, а он, как мужчина, пообещал помогать. С его-то зарплатой инженера это было вполне посильно. Тогда было. Пять лет назад. Целая эпоха!
– Лен, ну право слово, не знаю я, – бурчал Виктор. – Ты меня как будто допрашиваешь. Я тебе что, бухгалтер твой личный? Разберись сама, в чем дело. И в голосе его послышалась утомленная грубость, словно он отмахивался от назойливой мухи.
– Виктор! – голос Лены стал резче. – Мы же с тобой нормально всегда общались. Что случилось-то? Деньги за квартиру ты всегда платил. Это же наша договоренность! Неужели он забыл? Или просто решил сделать вид, что забыл?
– Договоренность… – протянул Виктор, и в голосе его послышалось что-то незнакомое, жесткое. – Договоренность была, когда я не на пенсии сидел, а деньги получал. А сейчас… Лен, ну ты же умная женщина, бухгалтер. Сама пойми. Нет у меня этих шестидесяти тысяч. И вообще никаких шестидесяти тысяч нет. С пенсии-то моей шиш с маслом. Хватит, наплатился. Пусть тебе сын помогает. Вон, мужик здоровый. Сказанул, как отрезал, и даже не потрудился смягчить удар.
И бросил трубку. Лена остолбенела, глядя на замолкший телефон. В ухе еще звучали обрывки резких фраз, словно осколки разбитого зеркала. Что это было? Виктор… Виктор, с которым они прожили тридцать лет, отец их сына, говорит с ней таким тоном? И про «шиш с маслом», и про «пусть сын помогает»… Да никогда раньше такого не было. Что-то случилось. И что-то серьезное. Предчувствие беды закрадывалось в душу, как осенний туман.
Она перезвонила. Сбросил. Еще раз – сбросил. Лена вздохнула и набрала номер сына, Андрея.
– Мам, привет. Что случилось? Ты как-то тревожно звонишь, – Андрей всегда тонко чувствовал ее настроение, словно настроенная антенна, ловящая малейшие колебания маминой души.
Лена рассказала про звонок Виктора, про недоплату, про резкость в голосе. Каждое слово, словно капля яда, отравляло настроение.
– Странно это все, – задумчиво проговорил Андрей. – Пап всегда ответственный был. И платил исправно. Может, действительно какие-то трудности? Ты его давно видела? Андрей пытался найти рациональное объяснение, успокоить маму.
– Да ты же знаешь, Андрюш, мы особо не общаемся. По телефону изредка перекинемся парой слов и все. Зачем нам видеться? Развелись и развелись. Но чтобы вот так… без объяснений… и тон этот грубый… не похож это на него. Лена перебирала в памяти черты характера бывшего мужа, пытаясь понять, что могло произойти.
– Мам, давай я попробую с ним поговорить, – предложил Андрей. – Может, мне он больше расскажет. А ты не переживай пока. Всякое бывает. Сын, как всегда, готов был встать между родителями, гася искры конфликта.
Лена попыталась «не переживать», но не очень получалось. Шестьдесят тысяч – сумма для нее немаленькая. В ее кошельке каждая копейка на счету. Пенсия у нее скромная, работа бухгалтера в небольшой фирме много не приносит. Эти деньги за квартиру были хорошим подспорьем. А главное – это было дело принципа. Договорились – значит, надо держать слово. Особенно мужчине. Особенно перед бывшей женой, с которой прожил полжизни. Честность и порядочность – вот что всегда было важно для Лены.
Вечером позвонил Андрей. Голос у него был не слишком веселый, настороженный какой-то, словно нес хорошее, но боялся, что его плохо воспримут.
– Ну что, поговорил? – с надеждой спросила Лена, цепляясь за эту ниточку, словно утопающий за соломинку.
– Поговорил, мам. В общем… ситуация там непростая. Папа действительно в финансовом плане сейчас не очень. Пенсия оказалась гораздо меньше, чем он рассчитывал. Говорит, какие-то северные надбавки не учли или что-то в этом роде. Он толком и сам не понял. И вроде как зарплата серая у него последние годы была, и вот это тоже на пенсии сказалось. В общем, сумбурно объясняет, но суть понятна – денег действительно стало меньше. Андрей пересказывал разговор с отцом, пытаясь быть объективным, но чувствуя мамино напряжение.
– Ну меньше – это не значит совсем нет! – возмутилась Лена. – Квартиру он все равно может оплачивать. Меньше тратить на что-то другое. Ее обида перекрывала рациональные доводы сына.
– Мам, ты знаешь, он еще и машину купил… – неуверенно сказал Андрей. Слова сына прозвучали как гром среди ясного неба.
– Что? Какую машину? Зачем ему машина на пенсии? – Лена опешила. Виктор никогда особо не стремился к комфорту и роскоши. Машина у них была старенькая, больше для дачи и поездок за город. После развода он ее себе оставил, но чтобы новую покупать… Это выходило за рамки ее понимания.
– Ну, не совсем новую, – поправился Андрей. – Бэушную, но в кредит. Видимо, захотел себе поднять настроение на пенсии. Мужской кризис, наверное. Но в итоге получилось, что кредит этот теперь еще больше дыру в бюджете пробил. Андрей пытался смягчить ситуацию, найти хоть какое-то оправдание отцу.
Лена молчала, пытаясь осмыслить услышанное. Машина в кредит… на пенсии… когда нет денег на оплату квартиры бывшей жены… Это не логично. Это даже как-то глупо. И обидно. Получается, на машину деньги нашел, а на нее – нет? Горечь обиды медленно просачивалась в сердце, как холодная вода в трещину.
– Андрюш, ты ему сказал про нашу договоренность? Про то, что он обещал помогать с квартирой? Лена не могла отпустить эту мысль, словно занозу, засевшую глубоко внутри.
– Сказал, мам. Он говорит, что это все было «на других условиях», когда он работал и деньги были. А сейчас условия изменились, и он больше не может и не хочет платить. Говорит, что пусть суд подает, если хочешь. У него все равно ничего не возьмешь. Слова Виктора прозвучали как окончательный приговор.
Лена почувствовала, как внутри закипает гнев. «Пусть суд подает»… Вот так просто отмахнуться от тридцати лет совместной жизни, от всех обещаний и договоренностей. Нет, она так это не оставит. Дело не только в деньгах. Дело в справедливости. И в уважении. Внутри вскипела решимость, подобная внезапному пожару.
Она решила пойти другим путем. Нашла телефон общей знакомой, Валентины Петровны, с которой Виктор иногда играл в шахматы во дворе. Валентина Петровна всегда была в курсе всех новостей. Может, она что-то знает? Лена искала хоть какую-то зацепку, чтобы разобраться в ситуации.
– Валентина Петровна, здравствуйте, это Лена, бывшая жена Виктора, – начала Лена разговор. – Хочу вас спросить, может, вы что-нибудь слышали… У Виктора тут вроде как финансовые трудности начались… В голосе звучала напускная беспечность, за которой скрывалось напряженное ожидание.
– Ой, Леночка, милая, да ты что не знаешь? – затараторила Валентина Петровна. – Так это же у нас тут полдвора обсуждает! Витька-то наш машину себе купил! Во дворе стоит, видела? Синенькая такая, небольшая, но вроде ничего. Правда, говорят, в кредит влез по самое не балуйся. Пенсия-то у него смешная совсем, а он туда же – машину! Ну мужики, что с них возьмешь? В детство впадают… Валентина Петровна вывалила новость, словно горячую картошку, даже не заметив, как ранит Лену.
Лена слушала Валентину Петровну, и внутри нее поднималась волна гнева. Машина! Синенькая! В кредит! А на квартиру бывшей жене денег нет! Да как так можно? Это же просто издевательство! Гнев перерастал в ярость, грозя захлестнуть все остатки разума.
Решение пришло мгновенно, как удар молнии в ясную ночь. Хватит звонков и разговоров через сына. Нужно ехать к нему и говорить лично. И высказать все, что накопилось. Пусть смотрит ей в глаза и объясняет свою «синенькую» машину и пустые обещания. Сердце стучало в груди, как пойманная птица, рвущаяся на волю.
Лена надела пальто, накинула шарф и вышла из дома, хлопнув дверью так, что по стенам пошла дрожь. Решимость и гнев гнали ее вперед, как попутный ветер корабль в открытое море. Сегодня Виктор услышит все, что она о нем думает. И про машину, и про квартиру, и про все остальное. Хватит молчать и терпеть. Пришло время расставить все точки над «и». Она шла, словно на битву, готовая к самому жесткому разговору.
Дверь квартиры Виктора открылась не сразу. Сначала послышалось шарканье изнутри, как будто кто-то волочил ноги по полу, потом ворчливое «Кого там еще принесло…» И вот на пороге появился Виктор. Вид у него был помятый, небритый, в старом тренировочном костюме, вытянутом на коленках, словно жизнь на нем тоже вытянулась и потеряла форму. Увидев Лену, он застыл в недоумении. В глазах мелькнуло удивление, переходящее в нескрываемое раздражение.
– Ты… что здесь делаешь? – пробормотал он, оглядываясь по сторонам, как будто боялся, что их кто-то увидит. Словно краденая встреча, а не разговор между бывшими супругами.
– Приехала, чтобы с тобой поговорить как человек с человеком, – твердо ответила Лена, не отступая с порога. – И не по телефону, а в глаза. Можно войти? В голосе звучала сталь, несгибаемая решимость.
Виктор помялся еще секунду, потом отодвинулся в сторону, пропуская Лену в прихожую. В квартире было неубрано, словно жизнь здесь остановилась, замерла в ожидании чего-то, в воздухе стоял запах затхлости и какой-то несвежей еды. Лена окинула взглядом убогую обстановку и почувствовала укол боли в сердце. Неужели вот так теперь живет Виктор, после них обоих? Уныние и одиночество веяло от этих стен, словно холод из открытого окна.
– Ну, говори, чего приехала? – ворчливо сказал Виктор, жестом предлагая Лене пройти на кухню. Приглашение прозвучало скорее как вызов.
Лена прошла на кухню и села на табурет. Виктор остался стоять, опершись на дверной косяк, сложив руки на груди. Поза вызывающая, защитная. Как у обиженного мальчишки. Он пытался казаться сильным, но в глазах читалась растерянность.
– Виктор, давай без этого всего, – спокойно сказала Лена, стараясь держать себя в руках. – Ты перестал платить за квартиру. Почему? Вопрос прозвучал прямо, в лоб, не оставляя места для маневра.
– Потому что нет денег, я же тебе сказал! – резко ответил Виктор. – Ты глухая, что ли? Пенсия – копейки. На что жить-то? Грубость звучала как защитная реакция на собственную уязвимость.
– На машину деньги нашел, а на квартиру нет? – не выдержала Лена, и в голосе ее прозвучала горечь. – Валентина Петровна мне все рассказала про твою «синенькую» красавицу. Это как понимать? Слово "синенькую" прозвучало с явным сарказмом, обличая глупость и эгоизм Виктора.
Виктор покраснел, отвел глаза в сторону. Пробормотал что-то невнятное про «старость не радость» и «хоть какое-то удовольствие себе позволить». Виноватость и оправдание боролись в его взгляде.
– Удовольствие за мой счет? – Лена не сдавалась. – Ты хочешь сказать, что машина тебе нужнее, чем оплата квартиры для бывшей жены? И где твои обещания? Где твое мужское слово? Лена била точно в цель, напоминая о долге и порядочности.
Виктор вдруг как-то сник, опустил плечи, потерял весь свой бравый вид. Подошел к столу, сел напротив Лены, потер руками лицо. Жест отчаяния, признание поражения. И вдруг голос его изменился. Стал тише, каким-то усталым и надломленным.
– Лен… ну чего ты ко мне пристала? – сказал он глухо. – Ну купил машину. Дурак старый. Захотелось как молодой почувствовать себя, поездить с ветерком. Глупость сморозил, признаю. Кредит этот – хомут на шее. Только хуже себе сделал. Пенсия – нищенская, ты права. Северные не учли, серую зарплату не подтвердили. Обманули меня все кругом. Чувствую себя нищим и никчемным. Вот и сорвался. Машину эту взял, как последнюю надежду. Думал, что легче станет. А только хуже оказалось. И с квартирой твоей… тоже сорвался. Злой я на весь свет, Лен. На себя злой, на жизнь эту дурацкую. Вот и выместил злость на тебе. Прости меня, дурака. Монолог Виктора вылился потоком искренности и отчаяния.
Лена слушала его и смотрела на Виктора какими-то новыми глазами. Вот он какой – обиженный, разочарованный, потерянный. Не злой неплательщик, а просто слабый и несчастный старик, запутавшийся в собственных проблемах. Жалко его стало, до слез. Сострадание и понимание затопили гнев, словно весеннее половодье.
– Вить, ну что же ты молчал? – мягко сказала Лена, придвигаясь к нему ближе. – Нужно было сказать все как есть. Мы же не чужие люди. Андрей наш есть. Поговорил бы со мной по-человечески. Я бы поняла. В голосе Лены звучала теплота, прощение и готовность помочь.
– А что тут понимать? – махнул рукой Виктор. – Кому нужны мои проблемы? Кому интересно, как я тут доживаю? Никому. Вот и решил – пусть все идут лесом. И ты в том числе. Злой я был, Лен. Очень злой. Обида на весь мир все еще сквозила в словах Виктора.
– Ну хорошо, злой, – кивнула Лена. – Но злость – это не повод людей обижать. И тем более обманывать. Договорились – значит, надо держать слово. Даже если плохо и тяжело. Тем более, что плохо и тяжело сейчас тебе. Лена напоминала о простых человеческих ценностях, которые выше любой злости.
– Денег все равно нет, Лен, – упрямо повторил Виктор. – Хоть тресни, нет. За машину кредит платить надо, пенсия – слезы. Не потяну я твою квартиру. Не потяну. Безысходность звучала в его словах, как похоронный колокол.
Лена задумалась. Смотрела на Виктора, на его поникшую фигуру, на усталое лицо, и понимала, что говорит он правду. Действительно, запутался, залез в долги, и теперь не знает, как выбраться. И злится от собственного бессилия. Осознание горькой правды медленно приходило к Лене.
– Хорошо, Вить, – сказала Лена после некоторой паузы. – Давай так. Шестьдесят тысяч ты сейчас действительно не потянешь. Я вижу. Давай уменьшим сумму. На время. На сколько сможешь платить? Тридцать сможешь? Хотя бы половину от прежнего? Компромисс – вот решение, которое родилось в сердце Лены.
Виктор поднял на нее удивленные глаза. Не ожидал он такого поворота. Удивление сменилось надеждой, как луч солнца, пробившийся сквозь тучи.
– Тридцать… ну, наверное, смогу, – пробормотал он неуверенно. – Если очень постараться и на всем экономить… смогу. Но это временная мера? Согласие звучало осторожно, с сомнением, но все же – согласие.
– Да, временная, – кивнула Лена. – Давай так – тридцать тысяч ты мне платишь пока каждый месяц. А через пару месяцев разберешься с пенсией, с кредитом своим, и там посмотрим. Может, и лучше станет. А если нет… будем думать дальше. Но тридцать тысяч – это обязательно. Это наша договоренность. И слово свое надо держать, Виктор. Понял? Лена была тверда в своей уступчивости, подчеркивая важность договоренностей.
– Понял, – тихо ответил Виктор, глядя на Лену с каким-то новым выражением в глазах. Не только удивление, но и что-то вроде благодарности мелькнуло в его взгляде. – Спасибо, Лен. Спасибо, что поняла. Я… я обещаю, тридцать буду платить исправно. И постараюсь все наладить. Честное слово. В голосе Виктора прозвучала искренняя благодарность, и впервые за долгое время – надежда.
Лена встала с табурета. Смотрела на Виктора и чувствовала, что гнев уходит, растворяется, оставляя вместо себя какое-то странное чувство – то ли облегчения, то ли сочувствия. Может быть, справедливость и правда не всегда бывают черно-белыми. Иногда человеческое понимание и компромисс важнее формальных прав и обид. Главное – начать говорить друг с другом по-человечески. Даже если вы бывшие супруги и живете разными жизнями. Все равно остаетесь людьми. И можете понять друг друга. Если захотите. Простая истина, которая открылась Лене в этот непростой момент.
Она кивнула Виктору на прощание и вышла из квартиры, оставив его сидеть на кухне одного, в окружении его проблем и разочарований. Но теперь в воздухе уже не пахло злой непримиримостью. Появилась слабая надежда на понимание. И на то, что все еще может быть не так уж и плохо. Даже после всего, что случилось. Даже после развода. Финал оставался открытым, оставляя место для размышлений и веры в лучшее.