Найти в Дзене
ЧОП «Бастион»

Не было печали…Серия 275.

Копирование текста и размещение на других ресурсах, запрещено автором. Все серии читайте в нашей подборке: Стоя перед зданием церкви, Иван Кузьмич трижды осенил себя крестным знамением, поклонился в пояс и, еще немного постояв, в нерешительности перешагнул её порог. Втянув носом терпкий запах ладана и каких-то дешевых духов, судя по всему, от только что прошедшей мимо него пожилой грузной дамы, подошел к церковной лавке, стянул с головы шапку, вытер рукавом теплой куртки жидкость, вытекающую из носа, и полез в потайной нагрудный карман за портмоне, но там его не оказалось. Нахмурив брови, и, пытаясь напрячь память, задрав полу верхней одежды, полез в задний карман брюк, затем в боковые карманы куртки, но и там кошелька не было. Только проверив их еще раз, нащупал десятирублевую монетку, пытающуюся ускользнуть от него в небольшое отверстие продырявленной ткани. Выудив ее из кармана, задумчиво посмотрел на нее, затем, сжав губы в трубочку и нахмурившись, устремил свой взгляд вглубь хра
Художник Валентин Губарев
Художник Валентин Губарев

Копирование текста и размещение на других ресурсах, запрещено автором.

Все серии читайте в нашей подборке:

ЧОП «Бастион» | Дзен

Стоя перед зданием церкви, Иван Кузьмич трижды осенил себя крестным знамением, поклонился в пояс и, еще немного постояв, в нерешительности перешагнул её порог. Втянув носом терпкий запах ладана и каких-то дешевых духов, судя по всему, от только что прошедшей мимо него пожилой грузной дамы, подошел к церковной лавке, стянул с головы шапку, вытер рукавом теплой куртки жидкость, вытекающую из носа, и полез в потайной нагрудный карман за портмоне, но там его не оказалось. Нахмурив брови, и, пытаясь напрячь память, задрав полу верхней одежды, полез в задний карман брюк, затем в боковые карманы куртки, но и там кошелька не было. Только проверив их еще раз, нащупал десятирублевую монетку, пытающуюся ускользнуть от него в небольшое отверстие продырявленной ткани.

Выудив ее из кармана, задумчиво посмотрел на нее, затем, сжав губы в трубочку и нахмурившись, устремил свой взгляд вглубь храма на стоявшую на аналое икону Святителя Николая Чудотворца.

«Вот энта я натворил делов-то, а?!» - с досадой подумал он, как вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он повернул голову в сторону церковной лавки; на него уставились круглые, выцветшие, как мутное стекло, глаза старухи, в ситцевом платке в мелкий желтый горошек, аккуратно повязанном на голову, из-под которого выбивались тонкие седые прядки.

Зайдя в церковь, он ее даже не заметил, настолько она вписывалась в интерьер церковной утвари, сидя на невысоком стуле, подперев сухонькой рукой сморщенный подбородок и, постоянно поджимая узкие, с каким-то мертвенным оттенком губы, словно что-то пережевывая.

Старуха молчала, выжидающе сверля его взглядом, затем, не выдержав, проскрипела:

- Ну так брать чего будем, а то мне до ветру надобно сбегать-то?

Иван Кузьмич, ни слова не говоря, все еще пребывая в недоумении, положил перед ней монетку и взял из коробочки, стоявшей на столе, самую дешевую церковную свечу за десять рублей.

Старуха смахнула монету со стола себе в руку, но промахнулась, и та, звякнув о каменный пол, стремительно закатилась под шкаф со стеклянными дверцами, стоявший в углу.

Свечница неодобрительно зыркнула на него, словно это Кузьмич столкнул монетку с поверхности стола и, кряхтя наклонилась в поисках упавшей монеты, но вдруг резко передумав, разогнулась и, не удостоив его больше взглядом, выскочила из лавки, распахнув настежь дверь.

Пожав плечами и, буркнув себе под нос: - А я при чем? – неспешно направился к аналою. Остановившись перед иконой Святителя Николая Чудотворца, закрыл глаза и трижды прочел «Отче наш», приложился к образу, потом лбом прикоснулся и, осенив себя крестным знамением, низко поклонился. Так он стоял перед иконой несколько минут, пытаясь собраться с мыслями, но прошедшая в кошмарах ночь, давала о себе знать, невольно отсылая его к страшному сну. Взглянув на единственную свечу, которую он держал в руках, повернул голову, где в левом приделе храма стоял горизонтальный подсвечник с Распятием, и, тяжело вздохнув, опустил глаза в пол, еще раз перекрестился и направился со свечой туда, тихо прошептав: - Прости меня, Господи, прости, Святой Николай, но ежели Клавке свечу не поставлю, она меня с того света обязательно достанет…никакой управы на нее нету…

Он подошел к кануну, наклонился к тексту, расположенному рядом на дощечке, старательно зашевелил губами, читая молитву об усопших, которую не знал наизусть. Прочитав один раз, понял, что душа его никак не успокаивается, принялся читать сначала, а потом еще и еще, до тех пор, пока не почувствовал, что ноги его подкашиваются от усталости, а губы почти не шевелятся. Он перекрестился, с удовлетворением зажег свечу от стоявшей свечи рядом, и, опалив ее снизу, воткнул в подсвечник. Еще немного постояв, прошел к окну церкви, где стояла длинная скамья и, тяжело вздохнув, с чистой совестью, опустился на нее, прикрыв глаза.

«Надеюсь, Клавдия Митрофановна моя успокоится на энтат раз…Энта ж надо, рядом участковый с ней лежит, а такое вытворяет…Уму не постижимо...Как с цепи сорвалась…А такая приличная женщина была...Бог знает, че творится…Один я не знаю…» - выдохнул Иван Кузьмич и принялся восстанавливать в памяти все последние события, прошедшие с момента их возвращения с Черноморского побережья.

«А ведь неплохо и отдохнули, ежели бы не энта Глициния…сумасшедшая бабка.» - губы его подернулись легкой ухмылкой, - «Даже Анжелка достойнее себя вела, чем я вот сейчас…старый дурак. Ревность на меня, на идиота, напала…Никогда энтова не было, и на тебе!»

Вспомнился сын Сашка, который повел себя некрасиво по отношению к его любимой женщине. Если бы он так поступил лично с ним, он бы его и простил бы, скорее всего – сын, как никак, а вот когда это коснулось Анжелы Андреевны, обида накатывалась каждый раз с новой силой, как только он об этом вспоминал.

«Засранец энтакий…А ведь я в него всю душу…Нет бы отца понять, поддержать…Так нет…Он че, думает, все как у него? Сегодня одна, завтра другая? Ан нет, сынок, энта штука любовью называется…» - раздражение медленно закипало в нем, - «А то ишь ты, надо же такое удумать, что Анжела у меня дом желает отжать. Ей бы со своим домом справиться… Без мужчины в своем доме – никуда», - открывать глаза Кузьмич не решался, понимая, что находится в святая святых, поэтому стал плохие мысли гнать от себя, пытаясь проанализировать свои поступки.

Он вдруг вспомнил, что так никому и не сказал, что уехал в город, а телефон остался лежать на кухонном столе. Номера телефонов так и не выучил наизусть, хотя и собирался это сделать ни один раз.

«Да и кому я там нужен? Анжелка при кобеле, ей теперь не до меня. Морозовы тоже целиком и…энта…полностью на ее стороне».

Поездка в город случилась у него спонтанно.

Выскочив в ярости от Морозовых, не заходя в дом, решил немедленно пойти на кладбище, проверить могилу покойной жены и попросить ее, чтобы она его больше не беспокоила. Проходя мимо «Пятерочки», вспомнил, что при входе в нее есть отдел, где их односельчанка Галина со всякой хозяйственной утварью торговала похоронными принадлежностями. Недолго думая, он поднялся по ступеням магазина, открыл дверь и прошел к ее отделу. Продавщица только открывала свою лавку.

- Доброго утречка тебе, Галина! – силясь скрыть свое плохое настроение, поздоровался с нею Воронцов.

- И тебе не хворать, Кузьмич, - обернулась к нему Федорова, - ты че хотел-то?

- Да к Клавке на могилку иду, мне бы два цветочка…не пойдешь же с пустыми…энта…руками, - и, решив пошутить, добавил, - Баба – она есть баба, шта на энтам свете, шта на том.

- Ну ты, Кузьмич, у нас всегда был джентльменом, в отличии от многих наших деревенских мужиков, - она ему протянула два ярких бумажных георгина, - денег не надо, я на похороны к Клавдии не попала, так что и я поучаствую, если ты не против.

Иван Кузьмич равнодушно пожал плечами, беря у нее из рук цветы: - Как пожелаешь, Ивановна. Передам Клавке и от тебя привет.

Развернувшись на выход, столкнулся нос к носу с Трындычихой.

«Ну как же без нее», - разговаривать ему с нею абсолютно не хотелось, особенно после ее последней безобразной выходки. Он даже не вспомнил сейчас, о чем она его спрашивала. Для себя он решил навсегда держаться от нее подальше.

Деревенское кладбище встретило его угрюмой тишиной, изредка прерываемой перекличкой серых ворон. Пройдя по дорожке к могиле покойной супруги, в нерешительности молча постоял перед открытой калиткой, затем, переступив порог, произнес с укором:

- Ну, здравствуй, Клава…что же ты энта туточки творишь, а? – вытащив старый, обесцветившийся от погодных явлений бумажный букет, засунул в освободившийся сосуд два красных искусственных георгина, - Даже вон нашего бывшего участкового не стесняешься…Ээ-эх. А я вот тебе цветочки принес. Галька Федорова тебе передала. Я бы, канешна, и сам мог купить, но так…энта…чего человека не уважить. Вот, просила тебе передать. Извинялась, шта не смогла тебя проводить в последний путь.

Иван Кузьмич присел на скамью, которую смастерил собственноручно, приподнял воротник теплой куртки и, облокотившись на железный столик, задумался.

Сколько времени он здесь находился, не знал, только вздрогнул, когда за спиной послышался осторожный голос:

- Дедушка, вам плохо?

Иван Кузьмич медленно повернул голову: возле оградки стояли молодые люди – мужчина и женщина.

Только сейчас он понял, что продрог до основания костей, и зубы принялись выбивать мелкую дробь.

- Д-да…нет…Хотя, д-да-а…, - выговорил он и поднялся со скамьи.

- Так давайте мы вас довезем, у вас же зуб на зуб не попадает. Разве так можно?! – забеспокоилась молодая женщина.

- А куда вы едете, ребятишки, - прикрывая калитку, поинтересовался Иван Кузьмич.

- В город, дедушка! А вам куда?

Неожиданно для себя, Кузьмич произнес: - Так и мне туда надо. В церкву…срочно надо…

- А вам в какую? – поинтересовался у него молодой человек.

- Так…энта…в любую ближайшую, - брякнул Иван Кузьмич и последовал вслед за ребятами к их машине.

Усевшись на заднее сиденье джипа, он обнял себя двумя руками, пытаясь согреться.

Водитель завел машину, а женщина, развернувшись в его сторону, протянула руку к спинке своего сиденья и нажала какую-то кнопку.

- Я вам подогрев сиденья включила, быстро согреетесь, улыбнулась она ему.

Кузьмич одобрительно кивнул ей, чуть шевеля губами, поблагодарил за заботу.

Дорога к храму заняла минут тридцать. Глаза слипались от тепла, наполнившего салон автомобиля, но он стойко держался, подставляя пальцы под закрывающиеся веки.

Подъехав к храму, машина остановилась. Иван Кузьмич поблагодарил молодых людей и вышел из машины, даже не спросив их имен.

- Митрофановна, да дай ты человеку поспать, что ты его своей тряпкой елозишь, чисто же, - сквозь сон услышал Воронцов чей-то голос и, испуганно вздрогнув, открыл глаза, озираясь по сторонам, услышав знакомое имя, а пальцы сами сжались в троеперстие и потянулись ко лбу, осенив его крестным знамением.

Перед ним, как каменное изваяние, стояла всё та же старуха, которая продала ему свечу, а рядом с нею - молодой священник.

Склонившись, батюшка положил ему руку на плечо и заботливо спросил: - Вам плохо? Могу я вам чем-то помочь?

Кузьмич недоверчиво посмотрел на него, уж слишком он был молод, затем на старуху, застывшую со шваброй в руках, но ничего не сказав, опустил глаза и уставился на свои руки. Храм, который он посещал раннее, находился недалеко от автостанции, куда приезжал их рейсовый автобус, и батюшка в нем был преклонного возраста, что вызывало у него больше доверие.

«А энтат батюшка…еще молоко на губах не обсохло…Я тут…энта…сам в себе не разберусь, а мне уже под семьдесят…А он чего в жизни-то видел?»

Священник по его взгляду догадался о причине молчания и, улыбнувшись сказал, присаживаясь рядом с ним, обратившись к старухе:

- Митрофановна, бросайте швабру, там у лавки люди записки хотят подать. Анна Петровна завтра выйдет, звонила, что ей уже получше. Так что закончатся ваши мучения.

Но бабка словно в землю вросла, так ей хотелось послушать, с чем пришел в храм мужчина, у которого даже денег при себе не оказалось.

«А с виду вроде приличный дядька…А там, кто их знает. Мой покойный тоже из приличных вроде был, а какой скотиной оказался…» - мысленно рассуждала она, пережевывая тонкими старческими губами.

- Митрофановна…, - негромко и настойчиво произнес батюшка по слогам, вернув бабку в действительность.

- Бегу-бегу, отец Николай, бегу, - с резвостью маленького ребенка Митрофановна рванула к лавке, возле которой стояли прихожане, на ходу поправляя одной рукой съехавший на лоб платок, а другой волоча за собой мокрую швабру, оставляющую живописный след на полу.

- Как вас зовут, - обратился священник к Ивану Кузьмичу, - что-то никогда вас раньше не видел здесь?

Воронцов, слегка усмехнувшись, тихо произнес: - А вы что, батюшка, энта…всех своих прихожан в лицо помните?

- Конечно, помню. Три года как здесь служу. Приход у нас небольшой. Находимся на отшибе. Да и не припомню я, чтобы кто-то спал у нас к ряду почти пять часов здесь на скамье.

Иван Кузьмич неожиданно покраснел, под ложечкой засосало, нестерпимо захотелось и пить, и есть одновременно. Он вспомнил, что кроме голого чая, выпитого с утра у Морозовых, во рту не было и маковой росинки.

Мимо них снова пронеслась Митрофановна со шваброй в руках и принялась рьяно натирать пол возле ближайшего к ним подсвечника напротив Семистрельной иконы Божией Матери.

Кузьмич, глянув на нее исподлобья, подумал: «Надеюсь, энту старуху не Клавдия величают», - и снова его мысли вернулись к еде, от чего он вдруг громко сглотнул слюну.

Отец Николай вновь повторил свой вопрос: - Вас как величать?

- Иван Кузьмич я, батюшка.

- А, вы, когда последний раз пищу принимали, Иван Кузьмич?

Воронцов, на секунду задумавшись, произнес, почесав затылок: - Так вчера днем еще, батюшка. А шта?

- Митрофановна, - позвал священник старуху, - Я вас прошу, проводите человека в трапезную, пусть Мария его покормит.

Отец Николай привстал со скамьи, собираясь уходить, а Воронцова как будто молния в этот момент прошибла, пройдя через все его тело.

Взволнованно, протянув ладонь в его сторону, вдруг взмолился: - Постойте, отец Николай, постойте…

Он вдруг осознал, что больше поговорить ему не с кем, а разобраться в себе ему было достаточно трудно, понимая, что это его последний единственный шанс.

Священник молча опустился снова на скамью, глазами показал Митрофановне, чтобы шла заниматься своими делами, а Ивана Кузьмича, как будто прорвало: он старался говорить быстро, часто путался, понимая, что скоро начнется служба, а он так и останется наедине с собою и своими проблемами.

Батюшка слушал молча, иногда покачивая головой в раздумьях, изредка слегка покашливал, словно, не соглашаясь с его выводами, которые Воронцов, на удивление самому себе, иногда делал, давая оценку себе и своим действиям.

Когда Кузьмич закончил, на душе у него стало как-то свободно и легко, словно тяжкий груз накопленных проблем упал с плеч. Он замер, вопросительно вскинув бровь вверх и уставившись на отца Николая, в ожидании вердикта, а затем, не выдержав спросил: - Дурак я энтакий, да, батюшка? Потерял я свою любимую?

Священник, положив ему руку на плечо, сказал:

- Я вам скажу так: ревность – это одно из проявлений любви, с которым нельзя спорить. Она также сильна, как и смерть, как и любовь. И если она не обусловлена манией, то вполне естественна.

Вы должны любить друг друга, переживать друг о друге и, конечно же, ревновать. В хорошем смысле этого слова.

А есть ревность ничем не обоснованная, разрушающая, и последствия от нее могут быть самыми разнообразными. Один из партнеров не верит другому, предъявляет претензии, а другой – обижается, расстраивается, если ревность является беспричинной, начинает постепенно отдаляться от своей второй половинки.

Иван Кузьмич слушал молодого священника с открытым ртом, непроизвольно покачивая головой, соглашаясь с каждым сказанным им словом.

- И мой вам совет, - отец Николай положил ладонь на его колено, - не нужно ни за кого додумывать, придумывать. Просто следует сесть и поговорить о том, что тревожит каждого из вас сразу же, здесь и сейчас. И пока вы не разберетесь в своих обидах, догадках, из комнаты не выходить, дабы не накапливать в себе негатив далее.

От изумления Воронцов сложил ладони у груди и изумленно прошептал: - Батюшка, благодарю Вас…у меня…энта…слов нет…А я стока лет на энтам свете живу…а ума…

Отец Николай, поднявшись, улыбнулся, сказав: - Идите сейчас с Митрофановной, она вас проводит в трапезную, там вас покормят. А старуха будто на стреме все это время стояла, выглядывая из свечной, чтобы выполнить батюшкино поручение.

- Ты нашего батюшку слушай, - гудела старуха, сопровождая его в небольшую трапезную при храме, находящуюся во дворе, - Он у нас шибко грамотный и умный, несмотря на свой юный возраст. Да приходи к нам в храм почаще, понятно?

Иван Кузьмич негромко угукнул и, опередив старуху, распахнул перед нею двери, когда они поднимались по ступеням. Бабка одобрительно на него посмотрела и, крикнув Анне Петровне: - Петровна, покорми хлопца, Отец Николай велел, - сунула ему в руку тысячу рублей.

Иван Кузьмич, смущенно раскрыв ладонь, спросил: - А энта-то зачем?

Митрофановна удивленно на него посмотрела: - Как зачем? Батюшка приказал. Темно уже на дворе, кто же тебя бесплатно повезет домой в наше-то время? А еще и мороз, и снег на дворе. И замерзнуть можно.

Воронцову стало стыдно за свои первоначальные мысли, которые его одолевали при встрече с молодым священником. Отец Николай как будто раскрытую книгу читал, слушая и слыша все, что он старался за такой короткий промежуток времени ему рассказать.

- Я верну, Митрофановна. Спасибо. Обязательно верну, - с жаром Кузьмич схватил старуху за руку и слезы подступили к его горлу.

- Все, иди ешь. У нас Петровна такой борщ варит, за уши не оттащишь!

Анна Петровна поставила перед ним постный, но, действительно, очень вкусный борщ. Положила на тарелку два пирожка с капустой и налила клюквенный кисель в стакан, как из его детства, а заодно и рассказала, что Лидия Митрофановна бывшая учительница и что у нее никого из родственников в живых не осталось. Был сын, но рано помер, а все проклятый алкоголь виноват. И в храме она с утра до вечера каждый день находится, чтобы дома не быть в одиночестве. И, про батюшку тоже рассказала, что сначала прихожане скептически к нему относились, но Отец Николай, за три года своей службы в храме заслужил доверие прихожан.

Иван Кузьмич с удовольствием слушал словоохотливую Анну Петровну, задавал ей вопросы, и все больше приходил к выводу, что не зря он сюда попал, что силы небесные приложили усилия, направляя его в это место.

Засунув в рот последний кусок пирожка и запив его остатками киселя, Иван Кузьмич поблагодарил Анну Петровну за вкусную еду и засобирался уже на выход, как она спросила, как он собирается добираться до своей деревни.

- А вот энта я сейчас и не знаю, - задумался Кузьмич, -Телефон-то я дома забыл.

Он уже было хотел расстроиться, как добродушная женщина, улыбнувшись, сказала: - Я вам сейчас такси вызову. Деньги у вас есть?

Воронцов, засунув руку в карман куртки, вытащил оттуда тыщерублевую купюру и с довольным лицом заявил: - Вызывайте Анна Петровна, я к вам, энта… сюда скоро все равно приеду и, вдруг загадочно улыбнулся, подмигнув женщине - а, возможно, и не один…

…………… продолжение следует…………………

Понравился рассказ - ставьте лайк!

Поделитесь в своих социальных сетях!

Пишите комментарии!

Подписывайтесь на наш канал!

Работа в стабильной компании: http://rabota-ohrannikom.ru/

Для заказа охранных услуг заходите на наш сайт https://www.bst77.ru/

- Дизайн - доступный каждому!

Подбор цветовой гаммы вашей квартиры и расстановка с подбором мебели онлайн!

Дизайн интерьера | Дзен