— Неблагодарная! Я всю жизнь для тебя… А ты… Ты даже не хочешь жить рядом с родной матерью! — голос Валентины Сергеевны дрожал от негодования.
Нина отвернулась к окну. За стеклом моросил осенний дождь, а в груди тяжелым комом ворочалась обида. Третий скандал за неделю. И всё из-за этой несчастной квартиры, что досталась от бабушки.
— Мам, давай спокойно поговорим, — Нина присела на краешек дивана. — Я правда не могу всё бросить. У меня работа в 127-й школе на другом конце города, ученики...
— Подумаешь, работа! — фыркнула Валентина Сергеевна. — Нашла чем гордиться — третий десяток в школе детей мучаешь. А тут такой случай — продадим бабушкину квартиру, купим тебе жильё рядом. Я бы и приготовила, и убралась…
«Вот именно — убралась бы во всех смыслах», — подумала Нина, но вслух сказала: — Мне нравится моя работа. И свою жизнь я тоже люблю.
— Какая у тебя жизнь? — всплеснула руками мать. — В сорок пять лет — ни мужа, ни детей! Одна, как перст! А всё потому, что бабку свою слушала, а не меня!
Нина поморщилась. Валентина Сергеевна никогда не называла свою свекровь мамой — только «бабкой». А ведь прожили бок о бок больше сорока лет.
— Анна Петровна мне квартиру оставила, чтобы я жила, как хочу, — тихо, но твёрдо проговорила Нина.
— Вот-вот! — торжествующе выкрикнула мать. — Всю жизнь она тебя против меня настраивала! А ты и рада стараться — веришь чужому человеку больше, чем родной матери!
— Бабушка не чужая, — Нина стиснула кулаки. — И живя с тобой рядом, я потеряла мужа. Помнишь, как ты каждый день к нам прибегала? То соли занять, то телевизор посмотреть, то просто поболтать? Андрей не выдержал...
— А что твой Андрей? — скривилась Валентина Сергеевна. — Маменькин сынок! Один раз в неделю к матери ездил, представляешь? Нормальный мужик должен с женой жить, а не по мамкам бегать!
Нина промолчала. Спорить было бесполезно — мать не признает, что сама выжила зятя из дома своими бесконечными придирками и занудством.
— В общем, так, — Валентина Сергеевна поднялась. — Даю тебе неделю на размышления. Не одумаешься — пеняй на себя!
Она решительно направилась к выходу, но у двери обернулась: — И не звони мне! Раз квартира тебе дороже матери — живи, как знаешь!
Дверь с грохотом захлопнулась. Нина обессиленно откинулась на спинку дивана. В висках стучало, а перед глазами стояло доброе лицо бабушки. «Не бойся быть собой, девочка», — словно наяву прозвучал её голос.
— Маме бы не понравилось, — Нина провела рукой по корешкам книг в бабушкином шкафу.
После похорон она впервые пришла в эту квартиру одна. Тишина, знакомый запах выпечки, старое кресло у окна, старый буфет с парадным сервизом и накрытый чехлом мольберт в углу — всё напоминало об Анне Петровне.
Нина достала с верхней полки потрёпанную тетрадь в коричневой обложке. Бабушкин дневник — она и не знала о его существовании. На первой странице аккуратным почерком было выведено: «Начат 15 сентября 1995 года».
«Сегодня Валя опять устроила скандал. Никак не может смириться, что сын женился без её благословения. А девочка-то хорошая, тихая. Но характер у невестки слабый — вот Валя и пользуется...»
Нина перелистнула несколько страниц.
«Валечка совсем извела Ниночку. Девочке уже шестнадцать, а мать всё пытается решать за неё — с кем дружить, куда поступать. Вчера застала внучку в слезах — оказывается, Валя выбросила её рисунки. Сказала, что художница из неё всё равно не выйдет, нечего время тратить...»
Женщина тяжело вздохнула. Она и забыла про те рисунки. А ведь действительно мечтала поступать в художественное. Но мама настояла на педагогическом — «надёжная профессия, кусок хлеба всегда будет».
«Приходила сегодня расстроенная Ниночка, — читала она дальше. — Познакомилась с парнем, а Валя уже успела его проверить через своих знакомых. Выяснила, что родители простые рабочие, и закатила скандал — не пара, мол, тебе такой. А парень-то душевный, глаза добрые...»
Нина смахнула набежавшую слезу. Сергей. Первая любовь, первое настоящее чувство. Как же она тогда маму послушалась! А он потом уехал в другой город, женился...
На последних страницах дневника почерк стал чуть более неровным:
«Не могу смотреть, как Валя рушит семью внучки. Андрей — хороший мужик, любит Нину. Но моя невестка считает, что дочь должна жить только её умом. То обед не так приготовила, то рубашку не так погладила. Боюсь, не выдержит парень...»
Звонок телефона заставил Нину вздрогнуть. На экране высветилось «Мама».
— Да, слушаю.
— Нина! — голос матери звучал непривычно взволнованно. — Ты представляешь, мне риелтор звонил! Говорит, отличный вариант есть — можно твою квартиру на две поменять! Тебе однушку рядом со мной и мне доплату! Это ж судьба!
— Мама, — Нина сжала в руке бабушкин дневник. — Я же сказала — квартиру не продаю.
— Да что ты упрямишься?! — взвилась Валентина Сергеевна. — Я же о тебе забочусь! Одной жить — только нервы трепать! А так и за тобой присмотр будет, и...
— Нет! — Нина сама удивилась твёрдости своего голоса. — Я никуда не перееду. И хватит уже решать за меня!
В трубке повисла тяжёлая пауза.
— Ну и пожалуйста! — наконец процедила мать. — Только потом не плачь, что одна осталась!
Гудки... Нина медленно опустила телефон.
— К матери не ходила? — спросила соседка, встретив Нину у подъезда.
— Нет, Мария Николаевна, — покачала головой женщина, доставая ключи. — Уже две недели не разговариваем.
— А она тут была, — вздохнула старушка. — Вчера приходила, всё расспрашивала, что да как. И про риелтора своего рассказывала...
Нина напряглась: — Какого риелтора?
— Да там женщина какая-то крутится, Светлана Курочкина. Говорит, отличные варианты для обмена знает. Только странная она какая-то — всё про документы выспрашивала, про завещание...
Нина похолодела. Вспомнилось, как бабушка говорила о подругах матери — «прохиндейки». Особенно не любила она одну — Светлану Курочкину, риелтора.
— Спасибо, что рассказали.
Поднявшись в квартиру, Нина первым делом проверила документы. Всё на месте — и завещание, и справки из налоговой. В дверь позвонили.
— Ниночка! Открывай, это я!
Мать. И голос какой-то странный — заискивающий.
— Доченька, я не одна, тут Светочка со мной. Помнишь Светочку Курочкину? Она такой вариант нашла — пальчики оближешь!
Нина молчала, прижавшись спиной к двери.
— Девочка моя, ну что ты как маленькая! — в голосе матери появились знакомые истеричные нотки. — Открой сейчас же!
— Ниночка, — раздался голос Светланы, медовый. — Я такую квартирку присмотрела — чистенькая, светлая, от мамы пять минут ходьбы!
— Уходите, — твёрдо сказала Нина. — Я ничего продавать не буду.
— Ах так?! — взвизгнула мать. — Тогда я в суд подам! Докажу, что бабка твоя была не в своём уме, когда завещание писала!
— Правильно, Валечка, — поддакнула Светлана. — У меня знакомый юрист есть...
Нина распахнула дверь: — Вон отсюда! Обе!
Валентина Сергеевна отшатнулась — никогда она не видела дочь такой.
— Ты... ты как с матерью разговариваешь?
— А ты как с дочерью себя ведёшь? — в тон ей ответила Нина. — Всю жизнь командовала, решала за меня! Но хватит! Эта квартира — моя. И я буду жить так, как хочу!
— Пойдём, Валечка, — потянула подругу за рукав Светлана. — Не время сейчас...
Они ушли. А Нина ещё долго стояла у окна, глядя им вслед. Внутри было пусто и как-то звонко. Словно лопнула туго натянутая струна.
— Нина Владимировна, за вами пришли, — в учительскую заглянула молоденькая практикантка.
— Спасибо, Леночка, иду.
В коридоре переминалась с ноги на ногу молодая женщина с заплаканными глазами.
— Здравствуйте, я мама Кости Воронина, — она протянула руку. — Можно с вами поговорить?
— Конечно, проходите.
Нина провела гостью в пустой класс литературы. Женщина присела за первую парту, нервно теребя платок.
— Я по поводу сочинения... Костя вчера весь вечер проплакал. Сказал, вы поставили двойку и написали, что он всё списал.
— Да, — кивнула Нина. — Потому что это действительно чужой текст, из интернета.
— Но он правда сам писал! — горячо возразила мать. — Я проверяла, сидела рядом! Просто... понимаете... я ему немножко помогала. Подсказывала, как лучше написать...
Нина внимательно посмотрела на собеседницу: — То есть, вы писали вместе с ним?
— Ну... да, — смутилась женщина. — Я же хотела как лучше! У него с русским проблемы, вот я и решила помочь. Нашла в интернете похожие сочинения, показала, как правильно строить текст...
— А вы не думали, что так только хуже? — мягко спросила Нина. — Костя способный мальчик, но если вы будете делать всё за него, он никогда не научится самостоятельности.
Мать Кости вздрогнула: — Но я же мать! Я должна помогать!
— Помогать — да. Но не решать за него. Знаете, у меня была похожая ситуация...
И Нина рассказала про свои детские рисунки, про несбывшуюся мечту стать художницей. Про то, как важно давать детям право на собственный выбор, даже если этот выбор кажется неправильным.
— Господи, — прошептала женщина. — А ведь я сейчас то же самое делаю... Костя в художественную школу хочет, а я твержу — программирование, будущее за компьютерами...
Они проговорили ещё час. А вечером Нина долго сидела над старой тетрадкой с выцветшими рисунками. Может, и правда не поздно? Взять пару уроков, купить краски... В конце концов, у неё педагогическое образование, опыт работы с детьми. А вторая комната в бабушкиной квартире всё равно пустует - чем не будущая студия?
Звонок в дверь заставил её вздрогнуть. На пороге стояла мать.
— Можно войти? — как-то непривычно тихо спросила Валентина Сергеевна.
Нина молча отступила в сторону, пропуская мать в квартиру. Валентина Сергеевна прошла в комнату и замерла, увидев на столе старую тетрадь с рисунками.
— Нашла, значит, — она тяжело опустилась в кресло. — А я их не выбросила тогда... Сложила и в шкаф убрала.
— Зачем пришла, мама? — Нина присела на край дивана.
— Знаешь, я сегодня такую странную вещь поняла, — Валентина Сергеевна разгладила несуществующую складку на юбке. — Ходила в магазин, а там женщина с дочкой. Девочка просит куклу, а мать ей — нет, только развивающие игрушки! У соседей дети все на скрипке играют, и ты будешь...
Она помолчала, собираясь с мыслями: — И вдруг как молнией ударило — это же я! Точно так же с тобой... Всю жизнь решала, как тебе лучше. А спросить, чего ты хочешь — в голову не приходило.
— Мама...
— Нет, дай договорить, — Валентина Сергеевна подняла руку. — Я ведь правда думала, что всё для тебя. Вот живёшь одна — разве это правильно? А что сама тебя в одиночество загнала — не понимала. С Андреем твоим... права была свекровь, когда говорила — не лезь, Валя. А я что? "Материнское сердце видит!"
Она горько усмехнулась: — Вот только не видела я ничего. Кроме своих страхов да желания всё контролировать. Света эта... знаешь, что она предложила? Квартиру твою без тебя продать. У неё связи везде, говорит, можно документы подделать...
— И что ты? — тихо спросила Нина.
— А я ей ответила — пошла вон! — Валентина Сергеевна впервые за вечер прямо посмотрела на дочь. — И себе сказала — хватит. Ты взрослая женщина, а не маленькая девочка. Имеешь право жить, как хочешь.
— И что теперь? — Нина встала и подошла к окну.
— Теперь... — Валентина Сергеевна достала из сумки небольшой сверток. — Вот, возьми. Это твои старые краски и кисти. Я тогда не только рисунки спрятала.
Нина развернула тряпицу — детский набор акварели, полустёртые кисточки... Руки дрогнули.
— Знаешь, в художественной школе для взрослых набор идёт, — как бы между прочим сказала мать. — Я узнавала... На всякий случай.
— Правда узнавала? — недоверчиво спросила Нина.
— Правда, — кивнула Валентина Сергеевна. — И про выставку в галерее слышала. Там художники-любители свои работы показывают. Такие картины! И ведь многие только после сорока рисовать начали...
Она поднялась: — Ты прости меня, дочка. За всё прости. И живи, как знаешь. А я... я буду рядом. Если позовёшь.
Нина молчала, глядя на старые краски. Сколько лет прошло, а запах тот же — детство, мечты, надежды...
— Знаешь, мам, — она повернулась к матери. — Приходи в воскресенье чай пить. У меня бабушкин сервиз остался, её любимый...
Валентина Сергеевна часто заморгала, пряча повлажневшие глаза: — Приду. Обязательно приду.
Когда мать ушла, Нина достала чистый лист бумаги. Краски, конечно, давно пересохли. Но ведь можно купить новые. И начать всё сначала.
Она посмотрела на стоящий в углу бабушкин мольберт. Анна Петровна не зря оставила ей эту квартиру. Здесь можно не только жить — здесь можно начать жить заново.
Первый рисунок получился неуверенным — два силуэта за чайным столом, размытые солнечным светом из окна. Мать и дочь. Нина улыбнулась — что ж, для начала неплохо. Главное — сделать первый шаг.
Через полгода в городской галерее открылась выставка художников-любителей. Среди других работ там были три акварели, подписанные "Н. Соколова" — "Чаепитие", "Мамины руки" и "Бабушкино окно".
А ещё через месяц Валентина Сергеевна помогала дочери обустраивать в одной из комнат художественную студию для детей. И впервые в жизни не говорила, как лучше переставить мебель или повесить картины.
Просто помогала и радовалась. Как мама. Как бабушка когда-то.