А теперь о запомнившихся выступлениях. Мой дебютный европейский концерт состоялся в Амстердаме, в Концертгебау. Это знаменитый концертный зал, один из самых престижных в Европе. И выступить там - необыкновенно ответственно. Меня пригласили в Амстердам в 1989 году. Я тогда уже был солистом Москонцерта, объездил пол СССР с гастролями, где только не выступал. И вот, приглашение в Нидерланды.
До этого у меня с выездами за рубеж было совсем скудно. Дважды я ездил в Чехословакию (была тогда такая страна) в гости к Владимиру Микулке. И всё. Все следующие десять лет никуда не выезжал. Все гастроли только по Союзу. Конечно, в Амстердам хотелось. И выступить в Концертгебау тем более. Перед тем, как ехать получать визу, я подхватил сильнейшую ангину. Температура была 39,6. Но я попросил знакомого меня сопровождать, на случай если вдруг потеряю сознание, и мы поехали. Визу получить удалось, и через несколько дней я улетел в Амстердам.
И вот пришёл день концерта. Приехал в зал, уже волнуюсь. Рядом со мной сопровождающий, подвёл к артистической. А там, представьте себе, очередь. И в очереди стояли гитаристы, которых я почти всех знал, но только по фотографиям из гитарных журналов. Единственным, кого я знал лично, был Владимир Микулка. Он приехал из Парижа, даже с друзьями, специально на мой концерт. Увидев такую представительную компанию, я заволновался ещё больше. Невольно подумал - что им мешало подойти ко мне ПОСЛЕ концерта, а не ДО? Но ничего поделать было нельзя, пришлось с каждым поручкаться и выслушать самые искренние пожелания удачного выступления. При мысли, что эти музыканты будут сидеть в зале и меня слушать, сердце замирало.
Когда все ушли, я отдышался, разыгрался, и меня позвали на сцену. Сопровождающий провёл меня к двери и что-то сказал по-голландски. Я ничего не понял, но кивнул. И тогда сопровождающий открыл дверь. Ну, вперёд, на сцену. Я переступил порог и увидел... лестницу. В Концертгебау на сцену нужно спускаться по лестнице. Ступенек пятнадцать примерно. Я так и замер и живо представил себе, как оступаюсь и кубарем лечу вниз, ломая гитару. Видели бы вы, как я спускался, сползал по ступенькам, как инвалид. Только бы не упасть, только бы не споткнуться. Думаю, публика заценила. Но для меня главное было оказаться на ровном полу. Спустился, неуверенно прошагал на середину сцены, сел на стул, начал проверять строй и понял, что ничего не слышу. От волнения поднялось давление, и мне заложило уши. Пришлось играть "вглухую". Помню, начинал с пьесы "Дождь", там как раз медленное вступление. И опыт подсказывал, слух вернётся, и волнение уйдёт. Так и получилось. Все мои старания по преодолению страха сцены не прошли даром. Удачный был концерт. А после меня повели в ресторан вместе со всеми этими гитаристами, приехавшими меня слушать. И мы долго общались.
Ещё один очень ответственный концерт - это берлинская филармония. Конечно же, камерный зал. Но там камерный зал на две тысячи мест. Огромный. Ну, и место такое, нельзя там плохо играть. Это был 1995 год. В Москве только-только прошёл фестиваль и конкурс, где я был председателем жюри. То есть, заниматься в полном объёме не было возможности. Но виза в паспорте позволяла приехать заранее. И я решился, прилетел в Берлин за одиннадцать дней до концерта. И на десять дней остановился у дочери немецкого гитариста Вольфганга Вайгеля. А на одиннадцатый переехал в положенную мне по договору гостиницу. Все десять дней, которые я жил в квартире Вайгелей, я только занимался. Завтракал и садился за занятия. И часов до семи. Потом выходил пройтись и чего-нибудь перекусить, и вновь возвращался к инструменту. Причём, курить у Вайгелей было нельзя (сам Вольфганг, обычно, дымил трубкой нещадно, но дочь его не переносила дыма). Первый день я выскакивал на улицу покурить. Но со второго дня решил не тратить на это время. И курил только вечером, когда выходил прогуляться. Получалось ежедневно по десять часов занятий на гитаре. Вечером я просто без чувств от усталости валился спать, чтобы на следующий день вновь всё повторить.
И вот пришёл день концерта. Я был готов, как никогда. Кто видел зал, знает, что это амфитеатр. Сцена внизу, а вокруг возвышаются ряды кресел. И публика располагается не только перед выступающим, но и позади него. А внизу, по кругу - проходы, через которые публика попадает в зал и выходит на перерыв или когда концерт окончен. Один из проходов ведёт не в фойе, а в артистическую. Из него-то я и вышел на сцену, поклонился и начал первое отделение. Всё шло очень хорошо. Мне так хлопали. И хотя некоторые "знатоки" уверяли меня, что моя музыка немецкой публике не зайдёт, они ошибались. Можно сколько угодно выстраивать теории вокруг музыки, но все они отступают, когда музыка просто нравится слушателю. Итак, первое отделение закончилось, мне похлопали, я поклонился и пошёл со сцены. Но не заметил, что отправился не в тот выход, который вёл в артистическую, а в тот, который вёл в фойе. Выйдя из зала я очень удивился, хотел было назад, но там уже публика выходила. Было бы странно сквозь них продираться. Подошёл к служителю, и тот мне объяснил, что вход в артистическую либо со сцены, либо в другом конце фойе. То есть, мне надо было пройти всё расстояние вдоль круглого зала. И тогда я побежал.
На середине пути публика уже вышла в фойе и с изумлением наблюдала бегущего со всех ног артиста с гитарой в руке. Но я не обращал внимания и нёсся что было сил. Бегун я неважный, но тут точно шёл на свой персональный рекорд. Когда ворвался, наконец, в артистическую, то наткнулся на моего агента и сопровождающего, недоумевавших, куда я пропал. Им и в голову не пришло, что я совершаю забег по фойе. Увидев меня, они успокоились, а я так и просидел весь перерыв, тяжело дыша и стараясь успокоить сердечное тремоло. На второе отделение вышел как Майк Тайсон на бой - весь взмыленный. Но и второе отделение прошло нормально. Публика хлопала, несколько бисов, мой агент с типично немецкой фамилией Шульц счастливо улыбался. Ура! Успех!
После концерта Шульц повёз меня куда-то, объяснив, что это добрая традиция. Мы подъехали к старому дому. По внешнему виду дом, на мой взгляд, точно соответствовал немецкому экспрессионизму: такой серый, мрачный, какой-то неказистый, несимметричный. Внешняя поверхность шахты лифта была выложена непрозрачной стеклянной плиткой, как окна в бане. Вот на лифте мы и поднялись на последний этаж, а дальше пошли по ступенькам наверх, на крышу. На крыше свирепствовал холодный пронизывающий ветер. Я поёжился, но Шульц весело что-то болтал и смеялся. Он был в отличном расположении духа. Достал из портфеля бутылку шампанского и два бокала. Открыл с хлопком и разлил по бокалам шипучий напиток. И тут я понял, что традиция - это распитие шампанского на крыше. Почему именно этого дома, я не знаю. Шульц объяснил, но я как-то не вник. Я был голодный, и шампанское мгновенно ударило в голову. Не хватало только свалиться с крыши. Мы быстро допили то, что оставалось в бутылке и поехали ужинать. "Ну, наконец-то" , - обрадовался я.
Следующей важной вехой стал сольный авторский концерт в зале Чайковского в 1996 году. В этот зал попасть было труднее, чем в Берлинскую филармонию. Но у меня получилось, и не просто попасть, а с сольным авторским концертом. Затрудняюсь сказать, играл ли кто-нибудь из наших сольный (уж ладно авторский) концерт в зале Чайковского до моего там появления. Сведения противоречивые: вроде как Иванов-Крамской играл, но я помню, как видел по телику его выступление — это была пара номеров в дуэте с пианисткой. Так что ничего не могу определённого сказать, но по любому с авторским концертом я стал первым из наших, кто там сольно выступил.
На такой концерт, естественно, наприглашал всех, кого мог. Но знакомых, друзей и родственников у меня на тот момент было немного, так что надеяться, что свои заполнят зал, не приходилось. Тем не менее зал был полным, что меня очень удивило. Невольно подумалось: "Неужели я такой известный?"
Играть для полного зала — большое счастье. Но надо учитывать два обстоятельства. Во-первых, для своих играть мне всегда было в сто крат труднее, чем для иностранной публики. Не знаю почему, но на моих выступлениях дома груз ответственности придавливал гораздо мощнее. А во-вторых, руки мои к тому моменту уже буксовали (точнее, буксовала правая рука, двигательный невроз был ещё в начальной стадии, но уже здорово мешал). Однако концерт прошёл удачно, брака было совсем чуть-чуть, аплодисменты я срывал оглушительные.
После концерта, как правило, начинается такое радостное и даже счастливое общение. Подходят люди, слушавшие тебя из зала, поздравляют, фотографируются вместе с тобой, что-то спрашивают, берут автографы. Это очень особенный момент — концерт уже окончен, но общение с публикой продолжается. И, конечно же, ловишь по горячим следам реакцию на выступление. Тогда это всё проходило в артистической (в той самой, в которой сейчас склад крупногабаритных инструментов). Фраучи с Машей (женой) пришёл, Мартынов Саша, Подуровский Виктор Михайлович, ещё много подходило гитаристов, знакомых и незнакомых, но больше всего меня поразило то, что на концерт пришли мои бывшие одноклассники, чуть не пол класса заявилось. Это было неожиданно и очень приятно. Но как они узнали? Оказалось, кто-то увидел афишу (а на ней аршинными буквами были написаны мои имя и фамилия), созвонился, оповестил, вот они и пришли. Поскольку я их никого не видел все эти годы, то в памяти сидел их подростковый образ. А тут вдруг передо мной появились хоть и узнаваемые, но такие уже дяди и тёти, солидные, погрузневшие, постаревшие. Глядя на них понял, что и я постарел так же, как и они.
Концертов было много, и многие запомнились. Но вот эти три, наверное, были самыми главными, и в моей памяти они стоят впереди всех.
Если вам нравятся мои публикации, то вы можете поддержать меня любым переводом на карту Сбера, на ваше усмотрение. Номер моей карты - 5469 5900 1236 0478