Иван сидел на кухне, бездумно глядя в окно. Там накрапывал мелкий дождь – типичная московская осень, серая и промозглая. Как там в песне? "У природы нет плохой погоды". Враньё. Есть. Как есть и плохие новости, и плохие диагнозы, и плохие люди.
Взгляд упал на телефон – пятнадцать пропущенных от Ленки. Не перезвонит. Незачем. Всё уже сказано вчера, когда она собирала вещи:
– Ты пойми, я просто не могу, не могу смотреть, как ты угасаешь. Мне тридцать пять, вся жизнь впереди!
"А мне тридцать семь", – хотел сказать он тогда. Но промолчал. Какая, в сущности, разница? Не та дистанция, на которой стоит что-то доказывать.
Голова снова закружилась. Иван привычно ухватился за край стола, пережидая приступ. Перед глазами поплыли цветные пятна. "Как северное сияние", – отстранённо подумал он. Забавно, да? Никогда не видел северного сияния. И теперь уже...
Стоп. Нельзя об этом думать. Надо собраться. Встать. Дойти до комнаты. Лечь.
Но вместо этого он потянулся к бутылке коньяка. На трезвую голову слишком... слишком всё.
Телефон снова завибрировал. На этот раз Серёга – старый друг, почти брат.
– Да.
– Вань, ты где? Я заезжал – никто не открыл.
– Дома. Просто не слышал.
– Врёшь. Я час стучал. Слушай, – Серёга помолчал. – Давай к нам? Маринка беспокоится, дети тебя потеряли.
– Нет.
– Ну Вань.
– Серёг, – Иван с трудом подбирал слова. – Я не хочу, чтобы они видели. Понимаешь?
В трубке повисла тяжёлая тишина.
– Понимаю, – наконец сказал друг. – Но ты это, держись, ладно? И звони, если что.
– Конечно.
Иван отключил телефон. Хватит. Никаких звонков, никаких сочувствующих взглядов. Он уедет туда, где его никто не знает. Где можно просто быть. Сколько осталось.
Дача встретила его запахом пыли и старого дерева. Маленький домик на краю садового товарищества достался от бабушки – светлая ей память. Здесь ничего не менялось годами: те же выцветшие занавески, тот же скрипучий диван, те же фотографии на стенах.
Иван медленно прошёлся по комнатам. Вот здесь, у окна, бабушка любила вязать. А тут они с дедом играли в шахматы – каждый вечер, без исключений. Интересно, они знали? Понимали, что их время ограничено?
Он распахнул окна, впуская свежий воздух. За домом шумел лес – такой же, как двадцать лет назад, когда Ванька-пацан носился тут босиком, собирая землянику. Всё так же пахло хвоей и прелыми листьями, всё так же стрекотали кузнечики.
Голова закружилась особенно сильно. Иван едва успел добраться до дивана. "Ничего, – подумал он, проваливаясь в темноту. – Теперь спешить некуда".
Разбудил его какой-то шум во дворе. Что-то скреблось, фыркало, тявкало. Иван с трудом поднялся – в последнее время каждое движение давалось всё тяжелее.
На веранде он застыл, не веря своим глазам. По двору носился щенок – нелепый, лохматый, с огромными ушами, которые, казалось, жили своей собственной жизнью. Увидев Ивана, пёс замер на мгновение, склонил голову набок, а потом радостно подбежал, виляя хвостом.
– Ну и кто ты такой? – Иван присел на корточки, разглядывая нежданного гостя.
Щенок тут же попытался лизнуть его в нос.
– Эй, полегче! – Иван невольно рассмеялся. – Мы ещё даже не познакомились.
– Тоша! А ну домой!
Щенок вздрогнул и прижался к Ивановым ногам. Из-за забора появилась женщина – высокая, худая, с поджатыми губами.
– Извините, – бросила она. – Больше не повторится.
– Да ничего страшного, – начал Иван, но женщина уже схватила щенка за ошейник.
– Я сказала – домой! – прикрикнула она.
Иван смотрел им вслед и чувствовал странную пустоту внутри. Будто солнце зашло за тучу.
На следующий день Тоша появился снова. И на следующий. И через день. Казалось, он каким-то собачьим чутьём угадывал моменты, когда его хозяйки не было дома, и тут же прибегал к Ивану.
А тот и не возражал. С этим смешным лохматым существом как-то легче дышалось. Иван ловил себя на том, что ждёт этих встреч, готовится к ним – припасает какие-то вкусности, придумывает новые игры.
– Знаешь что, друг, – сказал он как-то щенку, почёсывая его за ухом, – а ведь ты меня здорово выручаешь. Вот так живёшь, живёшь, а потом – бац! – и конец. И страшно не от того, что умрёшь, а от того, что перестанешь быть нужным. А ты же просто радуешься каждой минуте, верно?
Тоша в ответ лизнул его руку и требовательно подтолкнул мячик – мол, хватит философствовать, давай играть!
Иван улыбнулся. В такие моменты он почти забывал о диагнозе. Почти не замечал, как кружится голова. Почти не думал о той, другой жизни – там, в городе.
Но однажды утром в калитку постучали.
– Добрый день, – соседка (её звали Анна Сергеевна, как выяснилось) поджала губы. – Я хотела бы прояснить ситуацию.
– Какую? – Иван прислонился к косяку – голова опять плыла.
– С собакой. Я не хочу, чтобы он к вам бегал.
– Почему?
– Потому что он должен быть охранником! – в её голосе прорезалось раздражение. – А не игрушкой для...
Она осеклась, но Иван договорил за неё:
– Для умирающих? Не бойтесь, я знаю свой диагноз.
Анна Сергеевна побледнела:
– Какой диагноз? Я не это имела в виду.
– Именно это, – он улыбнулся. – Но знаете, может, для этого щенка важнее научиться дружить, чем охранять? Вы видели, как он радуется жизни?
– Собака должна знать своё место!
– А человек? – тихо спросил Иван. – Он тоже должен знать своё место? Сидеть в четырёх стенах и ждать конца?
Она развернулась и ушла, ничего не ответив. А на следующий день во дворе появилась новая цепь – длинная, прочная. Тоша уныло сидел на ней, опустив уши.
Иван не выдержал два дня. На третий накрыл соседку в магазине:
– Послушайте. Давайте договоримся? Я буду приходить, гулять с ним. Честное слово, никакого вреда.
– Зачем вам это? – перебила она.
– Мне уже немного осталось, я обречен и хочется, чтобы хоть кто-то был рад тебе просто так. Не из жалости.
Она долго молчала. Потом тихо сказала:
– Извините, я не знала. Приходите завтра в десять. Только не балуйте его сильно, ладно?
Удивительно, как меняется жизнь, когда появляется цель. Пусть маленькая, пусть даже такая простая – выгулять соседского щенка. Но ты встаёшь по утрам, умываешься, бреешься. Живёшь.
Тоша рос не по дням, а по часам. Уши наконец встали торчком, лапы вытянулись – теперь это был уже не смешной щенок, а красивый молодой пёс. Правда, характер остался прежним – весёлым и открытым.
Анна Сергеевна (теперь просто Аня) тоже изменилась. Больше не хмурилась при виде Ивана, иногда даже звала на чай. Однажды призналась:
– Я ведь после мужа одна. Думала, собака охранять будет. А теперь вижу – глупости это. Тоша мне другом стал. Благодаря вам.
Иван только плечами пожал:
– Это он нам обоим помог. Я ведь тоже один остался.
Голова всё ещё кружилась. Иногда накатывала слабость – такая, что ноги подкашивались. Но теперь в эти моменты рядом всегда был влажный нос и тёплый бок, к которому можно прислониться.
А потом случилось то, чего никто не ожидал.
Иван пошёл за грибами – день выдался ясный, тихий. Он как раз наклонился за красноголовиком, когда перед глазами всё поплыло. "Только не сейчас", – успел подумать он.
Очнулся от того, что кто-то настойчиво лизал его лицо. Тоша! Он примчался на помощь, разбудил, а потом помог дойти до дома. Просто бежал рядом.
Анна Сергеевна, увидев их, всплеснула руками:
– Господи! Что случилось?
– Да так, в лесу стало плохо. Хорошо, ваш охранник меня нашёл.
– Наш, – поправила она. – Наш охранник.
С того дня Тоша спал в специальной будке между двумя участками. И цепь больше не надевали – зачем? Он и так знал своё место – рядом с теми, кого любил.
Прошло полгода.
– Ну и что ты на это скажешь? – Иван помахал заключением врачей перед носом Тоши. – "Ремиссия", представляешь? Говорят, такое иногда бывает. Чудеса, да?
Пёс радостно завилял хвостом, словно всё понимал. А может, и правда понимал?
– Знаешь, – Иван притянул его к себе, зарылся лицом в тёплую шерсть, – а ведь это ты меня спас. Просто научил жить заново. Тоша лизнул его в щёку. Он не умел говорить "пожалуйста" или "не за что". Он просто был рядом – и этого оказалось достаточно.
Иван посмотрел на закат. Небо горело всеми оттенками розового и золотого. Красиво. И так хочется жить...
Спасибо, друзья, за то, что читаете, за лайки и комментарии!