«Россия — золотое дно — лежала под вековой тиной… Если не новый царь поднимет жизнь, так кто же?»
К этой книге я готовила себя несколько лет, морально настраиваясь на затяжное чтение исторической литературы. Напрасно! Одно из самых захватывающих дух произведений в моей жизни.
Алексей Толстой написал монументальный во всех отношениях роман, создал объемную и детальную картину целой эпохи, которая позволяет осознать и прочувствовать один из ключевых периодов становления нашего государства. Размах столь велик, что начинаешь понимать и мужика, который бежал в лес от барщины, и царевну, которая маялась от скуки, обремененная своим статусом.
— Наложить бы еще какую подать на посады и слободы… Ну, хошь бы на соль…
Князь Волконский, острый умом старец, ответствовал:
— На лапти еще налогу нет…
И да, я снова напишу это – «Пётр I» заменил мне учебник истории (как минимум все параграфы о стрелецких восстаниях; не взятии, а потом взятии Азова; а также Великой Северной Войне). Подобное утверждение и в прошлый раз, когда я делилась впечатлениями о книге «Нечистая сила» Пикуля, вызвало у многих бурную реакцию, однако я продолжаю наставить – при условии хорошо развитого критического мышления и навыка искать / изучать информацию параллельно – такие книги дают возможность углубиться и проникнуться историей собственной страны. Как минимум чтобы узнать хронологию событий, имена ключевых исторический деятелей, а также общую бытность и нравы времени.
К сожалению (но уж как есть), мои школьные знания истории настолько скудны, что буквально с первых страниц меня ожидали невероятные открытия:
· Полноправным царем Пётр Первый стал в возрасте 17 лет. Что лично у меня сняло сразу многие вопросы относительно его крутого нрава и горячности;
· Пётр Первый не родился с европейскими манерами, но живой, деятельный и наблюдательный ум позволил ему обогатить и развить русскую культуру (хотя предвижу и тут споры касательно обогащения). Слово «насмотренность» не существовало и в помине, да и само явление, похоже, изобрел Царь. С малолетства наблюдая за соседями-иностранцами он впитывал иную бытность и образ жизни, и также сказалась его дружба с Лефортом;
Лефорт, нарядный, как всегда, постукивал тросточкой, — под усиками — сладкая улыбочка, в припухших веках — улыбочка, на напудренной щеке — ямочка…
· Пётр Первый построил флот – в прямом смысле слова! Он сам изучал корабельное искусство (и другие науки), сам принимал участие в строительных работах (и если это все-таки художественное допущение автора, то как минимум точно владел навыками);
· Пётр Первый по своему складу был большим балагуром и затейником. Я на фоне масштаба его деятельности почему-то раньше представляла его серьезным, строгим правителем с высокими манерами, упуская из виду все истории с потешными войсками и проделками в немецкой слободе Кукуево;
Все — даже чудившаяся его жестокость и девственное непонимание иных проявлений гуманности — казалось им хотя и страшноватым, но восхитительным. От Петра, как от сильного зверя, исходила первобытная «свежесть. (Впоследствии курфюрстина Софья записала в дневнике: «Это — человек очень хороший и вместе очень дурной. В нравственном отношении он — полный представитель своей страны».)
· Пётр Первый был жесток, а в некоторых моментах страшно одержим. Описание пыток и далее казней стрельцов и заговорщиков леденили душу жесткой изобретельностью.
Закованных стрельцов отовсюду отвозили в Преображенскую слободу, сажали под караул по избам и подвалам.
В конце сентября начался розыск. Допрашивали Петр, Ромодановский, Тихон Стрешнев и Лев Кириллович. Костры горели всю ночь в слободе перед избами, где происходили пытки. В четырнадцати застенках стрельцов поднимали на дыбу, били кнутом, сняв — волочили на двор и держали над горящей соломой. Давали пить водку, чтобы человек ожил, и опять вздергивали на вывороченных руках, выпытывая имена главных заводчиков. Недели через две удалось напасть на след… Овсей Ржов, не вытерпев боли и жалости к себе, когда докрасна раскаленными клещами стали ломать ему ребра, сказал про письмо Софьи, по ее-де приказу они и шли в Новодевичье — сажать ее на царство
Три ключевых инсайта:
1. Каждый исторический деятель - это сложная мозаика достижений и просчетов, где грань между гением и безрассудством часто оказывается тонкой и спорной. Невозможно судить о них однозначно, ибо тот же человек, который вдохновлял нации и совершал прорывы, порой становился заложником своих человеческих слабостей и пороков, оставлявших негативный след в других сферах жизни общества. И спасибо автору – образ Петра у Толстого получился многогранным и противоречивым, он вызывал восторг и гордость, но иногда чувство досады и сожаления. Вместе с тем Алексей довольно подробно осветил травмирующие события юности будущего царя, которые прямым образом повлияли на его психику, навсегда оставив след в виде приступов ярости и нервных тиков.
2. Конечно, психологическая подоплека – здесь я тоже ее отследила. Во-первых, сам Пётр Первый в детстве был глубоко травмирован стрелецким бунтом, что отразилось не только на его ментальном здоровье (припадки и приступы ярости), но и на решениях (жестокая казнь стрельцов). Во-вторых, психологическая наследственность в масштабах целого народа: каких-то триста лет тому назад жестокое обращение с жёнами, казни, пытки и воровство были естественной нормой жизни, а не отклонением;
— Ты, дочь моя, знала отцовскую плеть, передаю тебя мужу, ныне не я за ослушанье — бить тебя будет муж сей плетью…
3. Мои патриотические чувства претерпели большую трансформацию. Я много раз написала, что произведение Толстого позволяет не просто осознать – прочувствовать историю, насколько сложным, страшным, местами диким и отчаянным был путь наших предков. И наше прекрасное, изобильное настоящее, полное комфорта и свободы буквально выстрадано и отвоевано. И что более меня поразило – сражались не только с опережающей в своём развитии Европой, преодолевать приходилось в первую очередь себя, устоявшийся уклад и образ мысли.
Упиралась вся Россия, — воистину пришли антихристовы времена: мало было прежней тяготы, кабалы и барщины, теперь волокли на новую непонятную работу
Это титанический труд и огромный подвиг русского народа, не меньший, чем, например, осада Нарвы (1704 год). После прочитанного любовь к Родине прочно проросла в мою и без того плодотворную душу, став глубокой и укрепившейся благодаря появлению эмоциональной связи с далекими предками.
Будто бы хуже, чем теперь, — некуда: вся Москва, весь народ, вся Россия — в язвах, в рубищах, нищая
Не мила, не уютна была русская земля — хуже всякой горькой неволи, — за тысячу лет исхоженная лаптями, с досадой ковыряемая сохой, покрытая пеплом разоренных деревень, непомянутыми могилами. Бездолье, дичь
Но кого, кого? Враг невидим, неохватим, враг — повсюду, враг — в нем самом…
Что касается самой книги, если рассматривать ее просто как роман, в отрыве от истории, масштаба личности – исключительно как литературное произведение, это – восхитительно! Классика есть классика, тут и всё богатство русского языка, и характерные герои, и жизненные драмы, и хитросплетения судеб. Сердце трепетало, ум наслаждался слогом, сочными эпитетами и яркими метафорами. Толстой великолепно орудовал словом, добавляя нужные глаголы и прилагательные, оттого в голове возникали точные образы и даже ощущения моментов, настроений и чувств.
Каждый эпизод сражения вызывал огромный спектр чувств – от горечи до ярости и бессилия. Даже приходилось делать паузы, чтобы немного отвлечься – слишком тягостно и страшно было читать описания сражения под Нарвой (1700 год) и первый поход на Азов.
Однако, и сам автор умело вплетал в ход повествования лирические отступления, которые давали передышку от военных эпизодов.
Наталья споткнулась и попала на руки Гавриле, — тот ее подхватил крепко, и она даже услышала, как у него стучит сердце, редко, глухо, по-мужски… Она двинула плечом, сказала тихо: «Пусти»
Читая, часто вспоминала книгу Норы Галь «Слово живое и мертвое», уверена, многие предложения она могла бы привести в качества примера умелого пользования языком. Собрала для себя небольшую коллекцию особо красиво сложенных фраз, с удовольствием делюсь с вами:
«Разорванные облака неслись в вышину, из-за беловатой водной пелены поднимался мрак»
«Ветер мял воду, рвал снасти»
«После недолгого перерыва войной снова терпко запахло от Рейна до Прибалтики. Война была единственной дорогой к власти, Карл это понимал, но слишком горячо и несвоевременно рвался в драку: одного его темперамента было еще мало»
«У Петра от удовольствия глядеть на Алексашку наморщился нос.
— Ладно, — сказал, — молодец»
«Андрюшка сидит, сжимая голые, холодные ступни, раскачивается. Десятерым досыта хватило бы того, что за двадцать четыре года вынес Андрей. Живуч… И даже не хилым телом живуч, а неугасимым желанием уйти из мрака…»
«От зноя растрещались кузнечики в скошенной траве так, что в ушах было сухо. Далеко, на той стороне пруда, черный сосновый бор, казалось, источался вершинами в мареве. Стрекозы сидели на осоке,„паучки стояли на бледной воде»
«Вечер был душный, от черного бора пахло теплой смолой. Большой закат, не светя, мрачно угасал»