Ольга сидела за кухонным столом в своей тесной квартире с облупившейся краской на стенах и скрипучим паркетом. Утренний свет лился через окно, отражаясь на её руках, которые чистили картошку для супа. На столе лежал дневник — старый, в потёртой кожаной обложке тёмно-зелёного цвета, с чуть пожелтевшими страницами и запахом старой бумаги. Его подарила ей мама за месяц до смерти от рака пять лет назад, когда Ольге было тридцать три. Мама тогда сидела в своей комнате, с платком на голове, и протянула дневник: "Оленька, тут мои мысли. Береги." Внутри были записи — её рецепты пирогов, воспоминания о детстве Ольги, слова о любви. Каждый лист был для Ольги как мамин шепот — тёплый, живой, родной.
Сегодня в квартире начинался ремонт — потолок пожелтел от времени, обои отставали от стен. Ольга с мужем, Андреем, решили обновить всё перед рождением ребёнка — она была на пятом месяце, живот уже округлился, но двигалась легко. Дневник надо было убрать, но хранить его среди пыли и краски она боялась. Ольга повернулась к Андрею, который пил кофе за тем же столом, листая телефон.
— Андрюш, — начала она, теребя край фартука с вышитыми ромашками, подарок от сестры. — Ремонт начинается. Дневник надо сохранить. От мамы.
— Этот старый? — Андрей поднял глаза, отхлебнув кофе из кружки с отколотым краем, ещё отцовской. — Выкинь, новый купим.
— Нет, — голос дрогнул, пальцы сжали дневник. — Это её. Хочу, чтоб пока у тебя полежал.
— У меня? — Андрей пожал плечами, глядя на неё поверх телефона. — Ладно, уберу куда-нибудь.
Ольга кивнула, чувствуя тепло. Андрей был прямолинейным, иногда грубым, но она доверяла ему — он всегда заботился о ней, хоть и не понимал её привязанности к старым вещам. Она погладила обложку дневника, вспоминая маму: её смех, запах пирогов, тёплые ладони, пахнущие мукой. "Ты со мной," — думала она, представляя её записи.
К обеду Андрей собрался на работу — высокий, в потёртой кожаной куртке, с сумкой через плечо, пахнущей машинным маслом. Ольга встретила его в коридоре, вытирая руки о фартук.
— Вот, — она протянула дневник, завёрнутый в платок с вышитыми ромашками, ещё мамин. — Сохрани, пожалуйста.
— Это что за книжища? — Андрей прищурился, развернув платок и тронув обложку пальцем.
— Дневник, — Ольга сжала его. — Мама писала перед смертью. Последний подарок. Берегу.
— Старенький какой-то, — Андрей хмыкнул, глядя на потёртые углы. — Потрёпанный.
— Для меня бесценный, — голос дрогнул. — Андрюш, сохрани? Ты аккуратный.
— Ладно, — он кивнул, засовывая дневник в сумку. — Не волнуйся, положу где-нибудь.
Ольга улыбнулась, чувствуя лёгкость. "Мама в безопасности," — думала она, возвращаясь к картошке. Андрей ушёл, а она не видела, как он выбросил дневник в мусорный бак у подъезда.
Днём Ольга позвонила сестре, Свете, пока резала лук для супа. Телефон лежал на подоконнике, рядом с горшком герани, чуть увядшей от жары.
— Свет, привет, — начала она, вытирая слёзы от лука тряпкой с вышитыми ромашками. — Ремонт начинаем. Дневник Андрею дала сохранить. От мамы.
— Серьёзно? — Света хмыкнула, на фоне звякнула ложка — она явно ела суп. — Андрей? Он же всё по-своему делает.
— Ну, попросила сохранить, — Ольга пожала плечами, глядя на герань. — Должно быть нормально.
— Смотри, — Света засмеялась. — Помнишь, как он твои шторы выкинул? Не удивляйся, если новый дневник притащит.
— Да ладно, — Ольга улыбнулась, но в груди шевельнулся холодок. — Это мамин. Он поймёт.
— Ну-ну, — Света вздохнула. — Позвони завтра, расскажешь.
Ольга повесила трубку, глядя на пустой стол. "Всё будет хорошо," — шептала она себе, но пальцы чуть дрожали.
На следующий день ремонт начался. Рабочие в пыльных комбинезонах таскали банки с краской, пахло растворителем и штукатуркой. Андрей не звонил. Ольга ждала, сидя на диване с пледом — старым, с выцветшими полосками, который мама связала ей в больнице. Часы над столом тикали — старые, с облупившейся краской, отцовские. Она написала: "Андрюш, дневник цел?" Ответ пришёл к вечеру: "Да, завтра принесу. Занят." Ольга выдохнула, радуясь, что дневник в безопасности. Она представила, как он лежит у Андрея на полке — в его комнате, среди его инструментов и газет. "Мама со мной," — шептала она, гладя живот.
Но ночью ей приснилась мама: она стояла у окна, держа дневник, и шептала: "Оленька, где я?" Ольга проснулась в холодном поту, сжимая подушку с вышитыми ромашками — ещё один подарок от Светы.
На третий день Андрей пришёл с работы. Ольга открыла дверь, вытирая руки о фартук. Он стоял с коробочкой, в куртке, пахнущей маслом.
— Вот, — он протянул свёрток. — Дневник твой. Сохранил.
— Спасибо, — Ольга улыбнулась, беря коробочку. — Мамин?
— Ага, — Андрей кивнул, бросая сумку на пол. — Открывай.
Ольга открыла — и замерла. Это был чужой дневник: новенький, в глянцевой обложке, с пустыми страницами, пахнущий типографской краской. Сердце сжалось, как от удара. Щёки запекло, а в горле встал ком.
— А где мой? — голос дрогнул, пальцы сжали коробочку. — От мамы?
— Сжёг, — Андрей пожал плечами, глядя на неё с лёгким недоумением. — Хлам был, старый, потрёпанный. Этот купил, новый, красивый.
— Сжёг? — Ольга задохнулась, бросив коробочку на пол. — Это мамин! Она писала перед смертью!
— Ну и что? — он фыркнул, скрестив руки. — Полки захламлять? Я лучше сделал.
— Ты маму сжёг! — голос сорвался, слёзы хлынули. — Как ты мог?
— Не ори, — Андрей прищурился. — Я для нас старался. Новый лучше.
Ольга выбежала на кухню, чувствуя, как слёзы текут по щекам. "Её голос был в тех строках," — билось в голове.
На кухне Ольга рухнула на стул, сжимая фартук так, что ногти впились в ладони. Она вспомнила, как мама подарила дневник, сидя в своей комнате. Её руки, худые от болезни, держали ручку, она улыбалась: "Оленька, тут вся я." Теперь Андрей это отнял. Ольга выбежала во двор, где он выносил мусор утром. У подъезда стоял бак, рядом — куча пепла. Она опустилась на колени, перебирая золу пальцами — холодными, дрожащими. Несколько обугленных кусочков бумаги торчали из пепла. Она подняла один — угол страницы, где мама писала: "Оленька, ты моя радость." Слёзы капали на золу, растворяя её. "Нашла," — шептала она, сжимая кусочек. Это была мама — её голос в тех строках.
Ольга позвонила отцу, Виктору Петровичу, сидя на диване с обугленным кусочком в руках. Телефон дрожал, рядом стояла чашка с ромашками — мамина.
— Пап, привет, — голос сорвался. — Андрей дневник сжёг. Мамин.
— Что?! — Виктор кашлянул, на фоне тикали часы — старые, как в их доме. — Как сжёг?
— Сказал, хлам, — Ольга всхлипнула, сжимая кусочек. — Новый купил. Я в пепле нашла.
— Чёрт, Оленька, — отец вздохнул. — Это ж Нинка наша! Как он посмел?
— Не знаю, — Ольга сжала трубку. — Это её слова. Её жизнь.
— Не плачь, — Виктор сказал твёрдо. — Приезжай ко мне. У меня её письма есть. Может, что найдём.
— Правда? — Ольга выдохнула, слёзы капали на фартук.
— Правда, — отец мягко сказал. — Мама с нами. Приезжай.
Ольга кивнула, чувствуя тепло. "Мама," — шептала она, — "ты не ушла."
Вечером Ольга ждала Андрея на кухне. Он вошёл, бросив куртку на стул, пахнущий краской.
— Ты чего такая? — начал он, открывая холодильник и доставая пиво.
— Ты дневник сжёг, — Ольга сжала обугленный кусочек, голос дрожал. — Мамин.
— Ну да, — он пожал плечами, отхлебнув пиво. — Хлам был.
— Хлам? — голос сорвался. — Это её слова! Она писала перед смертью!
— Ну и что? — Андрей фыркнул. — Новый лучше. Я для нас старался.
— Ты маму сжёг! — Ольга задохнулась, слёзы текли. — Её жизнь! Я в пепле копалась!
— Не ори, — он прищурился. — Чего ты цепляешься? Ерунда это.
— Ерунда? — Ольга шагнула ближе. — Это мой дом! Ты её не видишь!
— Твоя беда, — Андрей махнул рукой. — Успокойся.
Ольга ушла в спальню, чувствуя, как гнев рвёт грудь. "Её голос был в тех строках," — думала она.
Ольга поехала к Виктору Петровичу. Дорога была пыльной, в автобусе пахло бензином и мокрыми зонтами. Отец встретил её на крыльце — невысокий, в старом свитере, с запахом трубочного табака.
— Оленька, вот, — он протянул коробку — старую, с облупившейся краской. — Мамины письма.
Ольга открыла — там были её записки, рецепты, фото с ней на даче. На дне лежал листок — мамин почерк: "Оленька, будь счастлива. Ты моя звезда. Мама." Слёзы капали на бумагу.
— Спасибо, пап, — шепнула она, обнимая его. — Мама.
— Она с нами, — Виктор сжала её руку. — Всегда.
Ольга кивнула, чувствуя её шепот в строках.
Дома Ольга ждала Андрея в гостиной. Он вошёл, бросив сумку.
— Ты чего такая? — начал он, открывая пиво.
— Ты маму сжёг, — Ольга сжала листок, голос дрожал. — Там её письмо было.
— Какое письмо? — Андрей фыркнул. — Хлам был.
— Хлам? — голос окреп. — Это её слова! Я ухожу.
— Куда? — он побледнел. — Из-за дневника?
— Из-за мамы, — Ольга посмотрела ему в глаза. — Ты её не видишь. И меня не видишь.
— Оленька, прости, — он шагнул к ней. — Новый куплю.
— Новый? — Ольга усмехнулась горько. — Ты любовь не купишь. Прощай.
Она ушла, хлопнув дверью, с сумкой и дневником в руках.
Ольга переехала к другу, Сергею, который давно звал её к себе. Он встретил её с чаем и пледом — старым, с выцветшими полосками, как у мамы.
— Оля, ты как? — спросил он, ставя кружку на стол.
— Лучше, — она сжала листок. — Андрей дневник сжёг. Мамин.
— Чёрт, — Сергей вздохнул. — Прости. Оставайся у меня.
— Спасибо, — Ольга улыбнулась. — Мама со мной.
Они пили чай, глядя на дождь. Сергей был рядом — тёплый, надёжный, как брат.
Ольга хранила мамины письма в шкатулке с её фото — мама в платке, с улыбкой. Андрей звонил, но она не брала трубку. Её дом, её ребёнок, её память — это её. "Её голос в этих строках," — думала она, гладя живот. Она осталась с Сергеем, а Андрей — с пустым дневником.