Жил себе, работал, семью содержал. Жена – красавица, дочь – радость моя. Казалось, что у меня всё ровно, всё правильно. Ну, были мелкие стычки, как у всех, но я их даже не помню – ну какая разница, кто не ругается?
Десять лет. Десять, блин, лет.
Я вставал утром и первым делом заглядывал в детскую, смотрел, как она спит, волосы растрёпанные, нос уткнулся в подушку, игрушка в руке. Я брал телефон, фоткал – «на память». Потом варил кофе, ждал, пока она проснётся, чтобы по дороге в школу успеть поболтать о всякой ерунде. Я знал её друзей, её любимые мультики, помнил наизусть, как она в два года говорила «ляплюшка» вместо «лягушка», как в пять боялась темноты, а в восемь мечтала о хаски.
Моя.
Моя девочка.
Жена всегда говорила, что я слишком её балую, но мне было плевать. Пусть. Пусть будет у неё всё, что захочет. Пусть растёт, зная, что отец – это человек, который всегда за неё горой.
И вот. Один вечер. Один разговор.
Как-то сидим с женой на кухне, вечер, бутылка вина, дочь уже спит. Говорим обо всём подряд: новости, работа, какие-то планы. И тут она, между делом, говорит:
— Ты знаешь, мне иногда кажется, что ты слишком серьёзно относишься к отцовству.
Я поставил бокал на стол.
— В смысле?
Она улыбнулась, сделала глоток.
— Ну, ты прям фанатично считаешь её своей, – усмехнулась она, покрутила бокал в руках.
Как будто ледяную воду на меня вылили.
— А она чья ещё?
Она отвела глаза.
Я почувствовал, как внутри что-то оборвалось.
Может, я бы и забыл этот разговор, если бы не её реакция. Если бы она просто рассмеялась, назвала меня параноиком, обняла и сказала: «Ты что, дурак? Конечно, твоя!» Но она просто посмотрела в сторону, закурила – и перевела тему.
А мне уже было не до разговоров.
Я не спал всю ночь.
Лежал, смотрел в потолок, а в груди что-то холодное росло. Такое ощущение, будто в животе застрял кусок льда – и не тает.
Понимаешь, я никогда не сомневался. Никогда в жизни. У меня даже мысли такой не было.
А теперь – был этот разговор.
Я вставал, ходил по дому, заглядывал в детскую, смотрел на неё.
И тут вдруг понял – я ни разу не смотрел на неё так. Как на человека, которого надо сверить с собой.
Нос. Не мой.
Глаза – вроде мой цвет, но… какие-то другие.
Губы – вообще другие.
Челюсть – вообще не моя.
Я вышел в ванную, посмотрел на себя в зеркало.
И понял: всё. Я не успокоюсь.
Тест я купил на следующий день.
Делается легко: ватной палочкой по внутренней стороне щеки, запаковать, отправить. Две недели ждать.
Прятал, что мог.
Хотя жена уже что-то заподозрила.
— Ты какой-то странный, – говорила она. – Опять этот кризис среднего возраста?
Я отмахивался. Но внутри у меня уже всё кипело.
Я вставал утром и начинал с себя разговор в голове.
«Ну бред, ну не может быть. Случайность. Конечно, твоя. Ну что ты тупишь?»
Но потом в голове всплывали её слова.
«Ты слишком фанатично считаешь её своей.»
Фраза, как заклинание. Я ехал на работу и думал о ней. Я смотрел на людей на улице и вспоминал глаза дочери. Я пытался работать, но перед глазами только один вопрос: А если не моя?
И вот. Наступил день, когда пришли результаты.
Я сидел в машине.
Смотрел на конверт.
Вокруг шумел дождь.
Я боялся его открыть.
Но руки уже сами.
Я разорвал бумагу.
Глаза бегут по тексту.
И вдруг вижу.
Вероятность биологического отцовства: 0,00%.
Как будто кирпичом по голове.
Я перечитываю.
Невозможно.
Но цифры не меняются.
Я закрыл глаза.
И понял – всё.
Домой я не поехал.
Я просто ехал по городу. Дождь, мокрый асфальт, фары машин. В голове пустота.
Десять лет.
Я растил её десять лет.
Я укладывал её спать, я держал её, когда у неё была температура, я таскал её на плечах, я учил её плавать, учил кататься на велосипеде, рассказывал, как правильно лазить по деревьям, объяснял, почему хорошо быть честным человеком.
А теперь я был просто идиотом.
Меня обвели вокруг пальца.
Я никто.
Когда вернулся домой, в квартире было темно.
Жена сидела на кухне, пила чай.
— Ты где был? – спросила она.
Я не ответил.
Просто достал конверт.
Положил перед ней.
Она посмотрела на него.
Потом на меня.
И вдруг…
Она начала смеяться.
Смеяться, б…
— Ты правда сделал этот долбаный тест? Ты серьёзно?
Голос у неё уже не тот. Никакого испуга, стыда – злость.
Я молча сажусь напротив.
— Говори.
Она закатывает глаза, как будто я только что спросил какую-то чушь.
— Ой, ну давай уже, – раздражённо бросает она. – Что ты хочешь услышать?
— От кого она?
Она молчит.
Я повторяю.
— Ты никогда не узнаешь, – усмехается она.
В этот момент я понял: всё, это конец.
Развод был долгим и грязным.
Нет, я не бросил ребёнка. Я пытался. Встречался, водил в кафе, в парк.
Но она – уже не моя.
Она росла, менялась, а я смотрел и понимал: я ей никто.
Я это знал. Она это знала.
Как-то раз, когда я привёз её домой, она вдруг спросила:
— Пап, а почему ты больше не любишь маму?
Я посмотрел в её глаза.
Глаза мужчины, которого я никогда не встречал.
Положил руку ей на голову, улыбнулся:
— Я тебя люблю.
Но внутри уже не было ничего.
Она выросла. Отношения сошли на нет. Иногда я ей пишу. Она отвечает.
Но мы чужие.
И знаешь, что самое страшное?
Я давно смирился.
Но каждый раз, когда вижу её фото – внутри что-то щёлкает.
Потому что она могла быть моей.
А оказалось – просто случайность.