Я останавливаюсь у распахнутой двери подъезда и долго смотрю в тёмный проём. Наконец, собравшись духом, делаю первый шаг и начинаю подниматься по лестнице. Девять бетонных ступеней до площадки первого этажа. Рука помнит каждую щербинку неровного дерева перил.
Я уже поворачиваю на второй пролёт, когда дверь квартиры за моей спиной со скрипом открывается.
– Ты вернулся? – из квартиры шаркающими шагами выходит сухонькая седая женщина, и я с трудом узнаю в ней мать моего друга детства. Как же она постарела за те два года, что я не видел её!
– Ты вернулся? – снова повторяет она. – А где Кир? Почему ты оставил его там?
Голос её срывается. Она хватает меня за рукав пальто, и я останавливаюсь, ощущая себя безвольной куклой.
- Почему ты оставил его там? Почему? Почему?! – она колотит меня в грудь маленькими кулачками, и каждый удар кажется мне тяжёлым, словно удар булыжника. – Ты его туда увёл! Если бы не ты!.. – её волосы растрепались, глаза смотрят на меня с ненавистью, и я ничего не могу сказать в ответ. С трудом разворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице, ёжась от звуков рыданий за спиной.
Ключ со скрежетом поворачивается в замочной скважине. Никто не заходил в квартиру всё это время. Не разуваясь, я прохожу прямо в комнату. Пахнет пылью. Откуда берётся пыль в закрытой квартире, когда в ней никто не живёт? Раздвигаю шторы на окне, и клубы пыли взмывают в воздух и кружатся в солнечных лучах, пробивающихся сквозь давно немытое стекло. Окно выходит на юг, и шторы выгорели, сменив цвет с тёмно-зелёного на серо-жёлтый.
За окном – черепичные крыши города моего детства. С другой стороны дома видно море, но окно моей квартиры выходит на городские улицы, за которыми виднеется полоска тёмного соснового бора, а перед ним – остатки старой крепостной стены, окружающей весь город. Когда-то такие стены возвели вокруг всех городов, но было это так давно, что никто не помнит, зачем это сделали, и для чего нужны огромные башни в этих стенах. В башнях нет окон, нет бойниц, а в единственной уцелевшей башне нашей городской стены, высящейся прямо на морском берегу, нет и двери. Её заложили много лет назад, чтобы любопытные мальчишки не забирались внутрь. Но мы с Киром нашли проход, спрятанный там, где стена башни примыкала к скале, и частенько забирались в тёмное нутро башни, блуждая по лабиринту из лестниц и коридоров.
Я стягиваю пальто, бросаю его на старый диван и опускаюсь на пол. Мне кажется, пыли на полу сейчас меньше, чем на диване. Я прикрываю глаза и представляю, что вернулся не в пустую квартиру, и здесь ждёт меня Жанна в каком-нибудь сумасшедше ярком наряде, которые ей так нравятся. Из кухни пахнет пригоревшим пирогом (она никогда не умела готовить), но я всё равно счастлив, ведь я дома…
***
– Да ладно тебе, Кир, думаешь, там одни супермены? Зато деньжищи какие! Мы тут никогда столько не заработаем!
Мы сидим на огромном валуне на берегу, и Кир, прищурившись, смотрит на волну, облизывающую берег.
– Мне очень нужны деньги! – горячо продолжаю я. – Ты же знаешь Жанну.
– А то! – Кир усмехается. Он не одобряет мой выбор, я знаю. – Да и я бы не отказался заработать. Хочу своё жильё. Сколько можно с матерью вместе жить? Но это ж не мешки таскать.
Мы не произносим слово «война», но понимаем, на что идут те, кто становится наёмником. В городе почти нет возможности заработать, и многие мужчины выбирают рискованный путь солдата удачи. Мы с Киром знаем тех, кто вернулся с карманами, набитыми деньгами. Знаем и тех, кто не вернулся. Но за риск платят очень хорошо, и мы верим в удачу.
– Ладно, – Кир хлопает меня по плечу. – Не отпускать же тебя одного! Но матери я пока ничего говорить не буду.
Я согласно киваю головой, и мы замолкаем, стараясь не показать друг другу страх, поднимающийся тёмной тучей где-то глубоко внутри нас.
***
Я открываю глаза и смотрю на стену с торчащим краем отклеившихся обоев. Похоже, я задремал. Солнце клонится к закату, и его лучи окрашивают стену в огненные тона. Или я всё же не проснулся? Потому что вместо стены я вижу перед собой то, что давно не даёт мне спокойно жить и спать: мутное серо-жёлтое небо, серо-жёлтую землю с редкой травой и серый силуэт Кира с раскинутыми в стороны руками. Он похож на падающую птицу со сломанными крыльями. Его глаза выпучены, рот широко раскрыт, словно он пытается и не может вдохнуть, а на груди растекается тёмное пятно. Я чувствую, как на зубах скрипит песок, вкус металла и земли заполняет мой рот, опускается до самого желудка, заставляя его выворачиваться. От страшного грохота рвутся барабанные перепонки в ушах.
Я вскакиваю, судорожно хватаю край полоски обоев и срываю со стены пересохшую бумагу. Лицо Кира исчезает, растворяясь в клубах пыли.
Тяжело ступая, иду на кухню, откручиваю кран, но струя воды, зашипев и забулькав, вырывается из него ржавым мутным потоком. Хочется пить, хочется глотнуть не только воды, но и свежего воздуха, и я выскакиваю из квартиры, сбегаю вниз по ступеням и торопливо шагаю к центру города.
На главной городской площади шумит ярмарка. Сейчас – время осенних праздников. Я не помню, что празднуют осенью, как не помню, в честь чего устраиваются ярмарки летом, весной или зимой. На улицах не протолкнуться: разодетые люди сидят в кафе и ресторанах, кружатся на каруселях, устраивают состязания в силе и меткой стрельбе, толпятся у витрин магазинов и ждут ярких зрелищ.
Я покупаю бутылку воды и ещё одну, с каким-то крепким пойлом, спускаюсь к морю и сажусь на тот самый валун, на котором мы с Киром когда-то провели немало часов, строя планы на будущее. Море у нас холодное, и колючий ветер отбивает желание местных жителей гулять вдоль берега. Только сосновый бор с одной стороны да тёмная башня старой крепости с другой составляют мне компанию.
Конечно, Кир был не один, кто остался ТАМ. Но он был мне, как брат. Даже больше, чем брат. И это я утащил его за собой. И вот теперь я вернулся, а он нет.
Я отхлёбываю из одной бутылки, запиваю из другой, морщусь, смотрю на громадину старой башни и пытаюсь вспомнить, за каким же камнем скрывается лаз в лабиринт.
***
Я стараюсь выходить из дома ближе к вечеру, потому что днём мать Кира каждый раз попадается мне на лестнице. И каждый раз я молча смотрю в глаза, потерявшие цвет от слёз, потому что не знаю, что ей сказать.
Я брожу по улицам города, привыкаю к смеху и звукам музыки, к свету ярких витрин и ароматам свежей выпечки. Но слыша звуки фейерверков, я каждый раз вздрагиваю, а рука в правом кармане сжимает рукоять пистолета, с которым я так и не смог расстаться, возвращаясь домой.
Мне не хочется ни с кем говорить, но я прислушиваюсь к разговорам вокруг. Оказывается, многое изменилось за время моего отсутствия. Новый мэр запретил передвигаться по городу на машинах, чтобы сохранить старые мостовые. Появились новые фабрики, чтобы жителям не приходилось покупать втридорога товары, произведённые в других городах и доставленные через леса и пустоши. Вышел закон, заменивший смертную казнь и тюремные сроки на физическое наказание. Мэр посчитал, что держать людей в тюрьмах слишком дорого, гораздо дешевле обходится наказание ударами палок. Говорят, мало кто выдержал более двадцати ударов, но преступникам туда и дорога. Все решения мэра и приговоры теперь зачитываются по вечерам на главной площади у городской ратуши (это называется «диалог с жителями»), хотя никто не отменял новостей по телевизору и радио. Город меняется. Неизменным остаётся море.
И, поужинав в каком-нибудь тихом ресторанчике, я иду извилистыми улочками к морю. Его солёные волны рано или поздно зализывают все раны.
– Привет!
Прямо передо мной возникает странное создание в бесформенной куртке и вязаной шапке, надвинутой на глаза. Из-под шапки торчит каштановая кудряшка, и я понимаю, что передо мной не мальчишка, а девушка, а точнее, девчонка. Она шагает спиной вперёд, чтобы смотреть мне в лицо, а я не понимаю, чем так привлёк её внимание, поэтому не отвечаю ей.
– Привет! – снова повторяет она и тянет рукав куртки вниз. – Я с тобой пойду. – Она не спрашивает, она ставит меня в известность.
Я пожимаю плечами. Мне всё равно. Если я не буду с ней разговаривать, то она отстанет.
Я спускаюсь к морю и медленно иду вдоль прибоя. Девчонка, словно пританцовывая, шагает рядом и молчит. Небо темнеет, море становится совсем чёрным.
– Ты не боишься гулять с незнакомым мужчиной в безлюдном месте? – спрашиваю я свою странную спутницу.
– Не боюсь, – с лёгким вызовом в голосе отвечает она и поёживается.
– А замёрзнуть тоже не боишься? – усмехаюсь я.
– Ну, ты же не боишься! – в голосе девчонки я слышу ещё больший вызов.
– Пойдём-ка отсюда, – я беру её за холодную руку и понимаю, что она совсем продрогла. Не хватало ещё, чтобы по моей вине она подхватила простуду.
Мы шагаем по направлению к площади, я нахожу кафе потише и предлагаю ей чашку кофе. Она кивает, садится за столик и стаскивает с головы шапку. Спутанные кудри рассыпаются по плечам, и пока она пьёт горячий кофе со сливками, я разглядываю её бледное, но аккуратное, как тонкий рисунок на фарфоре, лицо.
– Где ты живёшь? – спрашиваю я её.
– А! Там! – она машет рукой куда-то в сторону, и я не уточняю.
– Как тебя зовут? – задаю я следующий вопрос, хотя на самом деле мне это безразлично. Просто, так положено: спросить имя у человека, которого ты привёл за руку в кафе, чтобы угостить кофе.
– Ангел, – отвечает она и откусывает маленький кусочек печенья, которое принесли вместе с кофе.
Ну, Ангел – так Ангел. Мало ли, почему она не хочет назвать своё имя. Подростки вообще странные.
Я рад тому, что она не задаёт мне вопросов. Мне совсем не хочется рассказывать о себе. Поэтому я жду, пока она допьёт кофе, прощаюсь и иду домой.
***
Я встречаю её не каждый день. Вернее, это она встречает меня. Всегда неожиданно появляется из-за угла дома, выныривает из толпы, выходит из тёмного закоулка. Каждый раз одета по-другому, в чём-то странном и бесформенном, но всегда аккуратно и чисто. Она любит странные шапки, кепки и шарфы. Мы бродим по улицам, выходим к морю, подолгу сидим и смотрим на волны. Она говорит о какой-то ерунде: о погоде, чайках, странных людях, встреченных на улице. Я иногда отвечаю ей, и мы даже смеёмся. Я уже знаю, что единственные конфеты, которые она любит, – изюм в разноцветной глазури. Она называет их «морские камушки», и теперь я постоянно ношу в кармане ещё и пакетик с конфетами. Ведь я никогда не знаю, встречу ли я её сегодня.
Когда она не приходит, я сажусь на валун у старой башни и подолгу сижу, закрыв глаза и вслушиваясь в шум волн. После возвращения я лишь однажды пробрался внутрь и не знаю, решусь ли повторить это.
***
Сегодня Ангел встречает меня прямо у лавчонки, где я покупаю ей конфеты. Она кивает мне в знак приветствия и подставляет ладошку, в которую я тут же насыпаю из пакета «камушков». Солнце только опускается за верхушки сосен, и мы медленно шагаем вдоль прибоя, приближаясь к башне. Она облизывает ладошку в ярких пятнах от глазури и беспардонно засовывает руку в карман моего пальто, зная, что пакет с конфетами я обычно держу там. Но её рука нащупывает рукоять пистолета, и Ангел с испугом заглядывает мне в глаза. Я качаю головой, достаю пакетик с конфетами из другого кармана, протягиваю ей и, подняв взгляд, вижу вдалеке другую девушку в ярких одеждах. «Жанна!» - хочется крикнуть мне, но я знаю, что это мираж. Жанна наверняка где-то в городе и, надеюсь, нашла то, к чему стремилась. В моей квартире не пахнет её духами и подгоревшим пирогом. Я усмехаюсь.
– Ангел, значит… А хочешь, Ангел, я покажу тебе своего ангела?
– Хочу, – она оглядывается, словно думает, что ангел появится откуда-то из-за её спины.
– Идём! – я хватаю её за руку и решительно направляюсь к скале за башней. Туда, где за валуном спрятана расщелина, по которой можно пробраться внутрь.
Мы протискиваемся в густую темноту, и я чувствую, как Ангел хватает меня за рукав пальто. Я знаю наизусть ступени впереди и начинаю медленно шагать вверх. Сейчас лестница завернётся винтом, и за вторым поворотом на стене появится факел. Мы с Киром так и не смогли узнать, кто их зажигает здесь, но чем дальше уходишь в лабиринт, тем чаще они встречаются. Мы также не поняли, как такой огромный лабиринт умещается в одной, хоть и большой, башне, и ни разу не дошли до его конца, всё время поворачивая обратно и выбираясь через ту же расщелину на берег.
Мы шагаем всё выше, доходим до факела, здесь лестница спускается вниз и снова поворачивает, чтобы через тридцать четыре ступени опять устремиться наверх. Я шагаю всё быстрее, девчонка почти бежит за мной. Скоро за нашими спинами слышатся шаги кого-то третьего и его тяжёлое хриплое дыхание. Звуки догоняют нас, а мы уже бежим наверх, бежим из последних сил туда, где горит очередной факел. Задыхаясь, я останавливаюсь под факелом, и Ангел с разбега утыкается лицом мне в спину. Нужно обернуться. Набраться смелости и обернуться. И я оборачиваюсь. Девчонка тоже смотрит назад, туда, откуда доносится до нас хрип задыхающегося человека.
И вдруг из темноты серым пятном вылетает бесформенная масса чего-то косматого, растрёпанного, с бледным лицом и перекошенным в крике отверстием чёрного рта. Но крика не слышно, только хрип. А в тёмных провалах пустых глазниц мне мерещатся распахнутые от ужаса глаза Кира. Лицо на секунду замирает над нами, а затем растворяется в темноте лабиринта.
Я на трясущихся ногах поворачиваю за угол и начинаю спускаться по лестнице. Ангел шагает рядом, и я чувствую, как её рука сначала касается моего локтя, а затем крепко сжимает мою руку.
Мы выбираемся через тот же лаз, через который проникли в башню. Уже стемнело, но темнота на берегу совсем не такая, как в лабиринте. Мы садимся на наш валун, и я чувствую, что наконец могу говорить.
– Теперь ты видела.
– Да, – Ангел непривычно серьёзна. – Видела.
Мы надолго замолкаем, а затем я рассказываю ей. О Кире. И о его матери, поджидающей меня почти каждый день, чтобы спросить, почему я оставил его ТАМ. И о том, что мы с ним так и не нашли второй выход из лабиринта, а теперь я его уже никогда не найду. Ангел слушает молча, и когда я заканчиваю, не говорит ни слова. Мы какое-то время смотрим в темноту над звуками прибоя, а затем так же молча поднимаемся и бредём вверх по тропе, туда, откуда доносятся звуки музыки и смех.
***
– Идём же! – она хватает меня за рукав и тащит куда-то в толпу. Сегодня на Ангеле огромная кепи ярко-розового цвета, как у клоуна.
Шумная толпа собралась у помоста перед городской ратушей. Девчонка тащит меня в первые ряды, к деревянному возвышению, с которого человек в чёрной мантии зачитывает что-то. Значит, вот как это происходит! Похоже, это судья, читающий приговор. А вот и преступница – молодая девчонка, чуть повыше Ангела, остриженная под мальчика, с руками за спиной, скованными наручниками.
– …приговаривается к пятидесяти шести ударам! – оглашает судья.
Обвиняемая вздрагивает и поднимает на толпу полный ужаса взгляд. Рядом со мной я слышу чей-то плач. Седой мужчина обнимает за плечи хрупкую женщину, а она рыдает, уткнувшись в его грудь, и сквозь рыдания я слышу: «Она не выдержит! Она такая маленькая! Забьют до смерти!..Умрёт!..» Мужчина прижимает женщину к себе, бросает полный отчаяния взгляд в сторону помоста и осторожно уводит её прочь.
Вдруг толпа ахает. Я оборачиваюсь к помосту. Каким чудом рядом с девушкой оказалась Ангел в этом дурацком кепи? Как просмотрели полицейские? Хотя она ведь маленькая и юркая, поэтому я не слишком удивлён. Гораздо больше меня удивляет и пугает мой пистолет у неё в руке. Она что-то тихо говорит девушке, и по её губам я читаю: «Это не страшно. Тебе не будет больно». Раздаётся выстрел, и девушка падает.
Время растягивается, превращаясь в горький мёд, медленно капающий с ложки. Ангел оборачивается ко мне, оружие выпадает из её руки.
– Дура! Какая же ты дурочка! – в отчаянии кричу я. – Что же ты натворила!..
– Зато ей не будет больно, – улыбается она, но в её глазах плещется страх. Защёлкиваются наручники, и розовая кепка скрывается за спинами полицейских.
***
Волны сегодня особенно прозрачны. Я иду вдоль прибоя, не вынимая руки из карманов. В левом кармане лежит пакетик с остатками конфет. Я перебираю их пальцами, как бусы, останавливаюсь перед башней и одну за другой, словно камешки, бросаю конфеты в воду. Последняя, ярко-жёлтая, исчезает в пене волны, я разворачиваюсь и направляюсь к расщелине за валуном. Протискиваюсь в темноту лабиринта и начинаю подниматься по ступеням. За поворотом будет факел. Я прохожу всё дальше и дальше, ожидая услышать за спиной хриплое дыхание, но слышу лёгкие шаги чьих-то маленьких ног. Холодная ладошка касается моей руки.
– Привет! – Ангел улыбается. Нелепая розовая кепка делает её похожей на клоуна.
Я крепко беру её за руку, и мы идём вперёд. Она молчит, только кивком головы показывает мне нужный поворот. И я чувствую, как воздух лабиринта становится свежее, а пламя факелов на стенах подрагивает от сквозняка, создавая вокруг причудливый танец теней.
Наконец мы делаем ещё шаг, и я вижу ночное небо в проёме стены. Я прошёл лабиринт.
Я оборачиваюсь к Ангелу. Она улыбается:
– Мне не больно, – делает шаг назад и исчезает в темноте лабиринта.
Я поднимаю лицо к ночному небу, чтобы сдержать наворачивающиеся слёзы, а когда горло перестаёт сжиматься, смотрю на городские улицы, пытаясь отыскать свой дом. Мне нужно вернуться. Я должен поговорить с матерью Кира. Я скажу ей: «Ему не было больно».
Автор: Irynne
Источник: https://litclubbs.ru/writers/8616-labirint.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
