Из рубрики "Не выдуманные истории"
Зима 17 года была не спокойной.
Из дома в дом ходили слухи, что царя сбросили, что власть взяли большевики, у богатых всё отбирают, а отдают бедным. Бабы охали, да крестились. Кто жил позажиточней,
те конечно переживали, что будет?
Зато пьяницы, да лентяи, у кого ни кола, ни двора, ждали новую власть. Кто своего хозяйства не имел, а ходил, да батрачил, головы подняли.
Как-то, проснулись мы ночью с сестрой от разговора матери и отца. Услышали, что они куда-то собираются. А куда на ночь то глядя? Я тихонько спросила: «Мама, а куда вы?» Та как всегда прикрикнула и приказала спать. Мы с сестрой долго их ждали, затем не выдержав начали выглядывать в окно и увидели, что родители что-то закапывают не далеко от сарая. Утром мы пошли скорее поглядеть и вправду земля в том месте была притоптана.
Время быстро бежит. Вот уж и Рождество прошло, и Крещение. Справили праздники и зажили.
Хозяйство отдыха не дает. Зимой коровки отелились, в избе телят держали, чтобы не замёрзли. Мы с сестрой их из соски кормили. У
родителей забот полон рот, а нам ребятишкам все в радость.
Морозы стояли крепкие, а нам все не по чем. Оденемся потеплее. Валенки самокатные, отец сам катал, да шил их. Шаленки пуховые из пуха овечьего. Одежка у нас теплая добротная, не то что у других. Вот на соседней улице жила семья ю Тимофеевых. Восемь детишек. Мать то каждый год по ребеночку носит, а отец, работать не любит. Все на лавочке сидит, да трубку с табачком покуривает. Правда, мать то была работящая, да чистоплотная. Бывало, уложит детей спать, а сама скорее их
одежонку стирает, чтобы утром в чистой ходили.
Да играть то этим деткам не приходилось, лет с семи уж батрачили.
По домам ходили, просили работу, за кусок хлеба, да похлебку.
Мальчонка у них был, Тишка, очень уж мы любили играть с ним. Никому меня в обиду недавал. Если, кто снежком в меня кинеттили толкнет. так сразу в драку. Это у взрослых богатый, да бедный, а у нас то
у детей хороший или плохой, другие понятия.
Конечно, зимой ребятишки из бедных семей и на улицу не выходили. Не в чем. Может и были на семью одни или двое валенок, не говоря об одежде.
Мы с сестрой, бывало пойдем за околицу на горку кататься, так Тишка увидит нас в окно выскочит босиком, прокатится, да бегом домой на печку. Ох, и шустрый был.
А раннем февральским утром, только коров подоили, да бабы по воду пошли к реке, увидели как на встречу им едут люди.
Ехали они верхом, на лошадях. В
руках держали красный флаг и транспарант, где быбыло
написано: «Вся власть Советам!»
Деревня замерла. Бабы остановившись, смотрели вслед людям принесшим весть, незнамо, еще хорошую или плохую. Ребятишки бежали следом за всадниками, которые одеты были в черные папахи с красной ленточкой наискосок. Мужики выскакивали из изб, в недоумении глядя и спрашивая, что случилось?
«В Питере революция, весь народ поднялся кровососов бить!»
Да, кто же были то те кровососы? Страшно подумать, но флаг над управой водрузили, место застолбили. Теперь в деревне Советская власть.
Все деревенские, семьями и по одиночке, направились к центру деревни, где была управа, и мы ребятишки не отставали, интересно.
Красноармеец, который впереди ехал, флаг нес, стал громко объяснять, что в стране революция, царя больше нет, теперь не будет ни
богатых, ни бедных. Все по-ровну.
Кто не работает, тот не ест. Хватит кровь сосать у бедного народа. Пусть делятся своим богатством на наших слезах накопленным.
Мы ребятишки-то сразу приметили, что на митинге, ни все были. Не было ни уважаемого всеми Корнея
Тимофеича, державшего большое стадо скота. Он выводил редкие породы скакунов, так что из других городов приезжали просто посмотреть. Купить то не каждый мог. Разве, что самые богатые люди, для фарсу.
Также Корней Тимофеевич промышлял лесом. Большие партии по всей России закупал и лиственницу, и пихту. Многим работу давал, кормильцем его называли. При встречи в пояс кланялись,ма вот поди-ка, Советской власти богачи не нужны. Не было и лавочника, дядьки Трофима, и священника местного тоже не увидели на том митинге.
Зато вся голытьба кричала: «Вся власть народу!»
Через несколько дней создали бригаду, которая ходила по домам и переписывала скот, корма, смотрела запасы пшеницы и ржи. Что считала лишним, изымали. Или забирали и увозили в город, или раздавали беднякам.
Наши-то родней решили часть скота спрятать на заимке, в тайге. Туда же свезли и зерно, спрятали, а кто не успел спрятать, подчистую выгребли. Хоть ложись, да помирай.
«Революции нужен хлеб!» - если
кто против, тот контра. За деревню и расстрел.
Одна беда не ходит. Правильно говорят: «Пришла беда, открывай ворота».
Тиф начал косить людей.
Заболел отец. Тяжело, с высокой температурой, с бредом, метался по кровати, все Никишу звал, думали душу Богу отдаст, но не время было видать.
И сестра мамина, Дуняша с Иваном заболели.
Иван то в бреду дошел до иконостаса, рухнул на колени и застонал: «Господи, прости меня и мою жену Дуню».
Слава Богу пощадил и их семью. Никто в родне не помер все выжили.
Отец тяжело отходил от болезни. Ходил по избе, еле передвигая худыми ногами. Сам бледный, истощенный, не помощник матери. Все на ее плечи легло. Посмотрит на мужа, вздохнет, да перекрестясь, как вроде самой себе скажет: «Не жилец».
А в деревне власти не было. То красные придут, то белые.
Красные все рассказывают, как хорошо будет жить при советской власти. Про коммунизм, про трактора, про медицину и образование, белые - лютовали.
И те, и другие чувствовали себя хозяевами. Брали все что хотели. Белые поджигали дома активистов, насиловали молодых девушек.
И к нам однажды зашли, старшая то Мария, уж девка была. Так мать как увидела, что к ним толпа белогвардейцев идет, уложила дочь на сеновал, обвязала голову и приказала стонать, а солдатам сказала,ичто тиф в доме, те и заходить не стали испугались.
А в 18 году белогвардейцы объединились и под руководством Колчака очищали Сибирь от Красной Армии.
Тут в деревне и появились, и Корней Тимофеевич, и лавочник, и дьяк.
Коммунистов и активистов спрятали, а кто успел в лес ушли.
Белогвардейцы лютовали. Согнали все население деревни и требовали выдачи красноармейцев и активистов, но все молчали. Тогда вывели всех мужиков и стали отсчитыватьии убивать каждого десятого. Вой стоял над деревней. Все с замиранием сердца считали вместе с палачом: «Только бы не мой!»
Бабы обезумели от горя, кричали, проклинали, но остановить казнь не могли. Остальных, кого не расстреляли, приказано было
сечь.
Секли до тех пор, пока человек не терял сознания.
Среди них был и мой отец. Ни
слова не проронил. Сам до дома дошел.
Мать то как увидела, запричитала, заплакала, а он улыбнулся и потерял сознание. Вся спина его была как месиво мяса и крови. Не перенес отец расправы.
Еще неделю лежал, в бреду, а потом впал в кому. Каждый день подносили зеркало и смотрели запотело или нет.
Потому что признаков жизни уже не было. Мы с сестрой молились и читали псалтырь по очереди, не отходя от постели отца ни на минуту.
Ушел отец тихо. Просто выдохнул очередной раз и затих. Мы с сестрой заплакали, очень жалко было отца. Вспоминали, какой он добрый, щедрый, как приносил нам с ярмарки игрушки, свистульки. Сколько было радости и счастья, и всего этого больше не будет?
Как мы любили кататься с горки на ледянках, казалось, что это будет всегда и это обычная жизнь, а теперь мы понимали какое счастье у нас было.
Мать не плакала, просто все делала машинально, как заведенная и молчала.
Священника не было и мы начали читать с сестрой по отцу: «Святые Боже, святые крепки, святы бессмертны, помилуй нас», - выводила я голосом, подражая своему дяде псаломщику, - «Прости, согрешения вольные и невольные и даруй Царствие небесное».
Вторила сестра. Ночь мы едва держались на ногах, но продолжали молится. А утром, когда обрядили покойника, уложили в гроб, понесли на погост. Собралась вся большая родня, соседи переговариваясь
вполголоса с опаской смотрели на мать.
А она шла быстрым шагом, сосредоточившись на своих мыслях, известных ей одной.
Отца решили захоронить в одну могилку с Никишей.
Мать подойдя к могиле, увидела гробик сына.
Спрыгнув, она молча попыталась открыть гробик, не получилось. Потребовала, чтобы открыли. Все замерли. Она подошла к зятю Ивану, мужу Дуняши, и подала ему инструмент. Повисла тишина. Иван сосредоточено открывал.
Никиша лежал, как живой. Мама потрогала его ножки, ручки. Когда наклонилась к его личику, чтобы еще раз попрощаться и поцеловать. Провела рукой по его лицу и на руке остался тлен. Личико было смазано.
Нечеловеческий крик или вой звериный вырвался из груди матери и она упала без чувств.
Продолжение следует...
Предыдущая глава:
Следующая глава:
Данная статья является объектом авторского права Воеводиной Тамары Владимировны. Копирование и распространение материалов строго запрещено.
#Прабабушка_Ольга
#Невыдуманные_истории