- Бесстыжая ты, Дашка. Уж вон - живот видать, круглится, а мужика чужого пригрела. Вообще бабы обалдели, нет стыда.
Катерина раздраженно стучала себя хлыстом по сапогу - она прискакала верхом, без телеги, свекровь умела это получше мужика, гоняла, как черт. Даша стояла перед ней, как нашкодившая девчонка, и странно так было - не виновата, вроде, ни в чем, а стыдно.
Катерина накинула повод на столб плетня, оттолкнула Дашу, которая хотела подсунуть под морду лошади ведро с водой, фыркнула
- Не пои, вишь загнала я ее. Пусть отдышится. Домой пустишь ли?
Даша посторонилась, давая понять, что приглашает, Катерина прошла мимо, даже не глянув, поднялась на крыльцо и исчезла в сенях. Тяжелое небо совсем легко на крыши, назревала такая гроза, что воздух стал густым, как кисель, даже вдохнуть его было тяжело, грудь давил. Жара, которая стояла с утра еще усилилась, от нее давило виски, в них стучало, как молоточками, в глазах темнело. Даша кое-как справилась со ступеньками, облегченно вздохнула, глотнув прохлады сеней, зашла. Свекровь сидела за столом, смотрела на Дашин портрет, который Ладушка повесила на торчавший из стены гвоздик, ворошила кудряшки девочки, притянув ее поближе.
- Сядь, Даш. Я, вон - воды тебе набрала, попей.
Даша залпом выпила кружку, села на лавку напротив свекрови, помолчала. Потом протянула через силу, губы ей, как будто стянуло чем-то, не разлепить
- Чем я виновата-то, мам… Он сам ушел…
Катерина слегка отодвинула Ладушку, сунула ей петушка, подтолкнула - иди, мол.
- Да я его не выгораживаю, Даш. Все они, портки эти, одинаковы. Вы оба хороши - одна леденистая, как стена в погребе, другой горяч больно, как головешка. Но людям-то? Как людям в глаза-то смотреть? Живая жена, да еще с брюхом, мужику рога выставила, за такое раньше на площади секли. Венчанные, смерть просто - она мужика примает, он с нехристем якшается. Нам-то с отцом жить как?
Даша с трудом сдерживала слезы, она понимала, что свекровь права, да что делать-то? Катерина вдруг вытащила из-за пазухи самокрутку, по мужицки постучала ею об стол, сунула в рот
- Что уставилась-то, закуришь тут с вами. Запьешь еще. Ты вот что…
Она распахнула окно, внимательно оглядела улицу, никого ли, запалила свою цыбарку, пару раз пустила дым, и смяла ее в миске, как будто раздавила - с ненавистью.
- Правда что ли, что пришлый этот на Глебку твоего похож? Или врут…
Даша хотела что-то сказать, но дверь открылась, вошел Глеб. Он устало стянул картуз, волосы упали, рассыпавшись по плечам, улыбнулся гостье. Катерина вскочила, перекрестилась три раза, охнула…
- Вот черт проклятый. Изыди…
Глеб удивленно отошел, поднял на руки Ладушку, поцеловал в носик. А Катерина, ухватив Дащу за руку, утянула ее в сени, потом вытолкала во двор.
- Ладно, доча. Что уж тут делать-то, раз судьба. Но дите родишь, помни - наш внучок будет это, забывать не дам. и от Насимки наш, и от тебя тож. Лада не наша, чуженькая, чувствую это, а тот, что в утробе у тебя - родной. Имей ввиду.
…
Даша медленно накрывала на стол. Глеб сидел на табуретке, смотрел, как она двигается - как будто во сне. Потом усадил Ладушку на кровать, забрал у Даши каравай, сам нарезал, положил на блюдо.
- Сядь, Даш, отдохни. На тебе лица нет. Я сам тут покашеварю, не беспокойся.
А когда они, поев, молча пили горячий компот, пахнущий до одури пареными грушами, вдруг сказал тихонько
- Даш…Я тут что подумал- то? Говорят, поп развенчал вас с Елисеем, слыхал я. А он их веру, вроде, принял… Или врут?
Даша положила грушу на блюдце, покатала туда-сюда, отрезала кусочек, дала Ладе. Потом подняла глаза на Глеба - он смотрел так ясно и так знакомо, что сразу стало как-то все легко и понятно
- Да, я тоже слышала. Говорят…
- Так давай обвенчаемся. Людям рты позатыкаем, а то уж совсем небылицы плетут. Что скажешь?
Даша молчала… Она смотрела, как огромная синяя туча почти опустилась до земли (или это воздух стал таким плотным и свинцовым), как она набрякла, надувшись шаром, и вдруг лопнула с треском, ударив огненным мечом в березу у окна. Даша взвизгнула от ужаса, схватила Ладу, заметалась по дому, а Глеб, схватив ведро выскочил во двор. И Даше стало так страшно за него, что усадив Ладушку на кровать в дальней комнате, чмокнув ее в щечку, она выскочила во двор, готовая закрыть Глеба от огня своим телом.
И в эту секунду грянул дождь. Это даже не дождь был - с черного, как уголь неба полились потоки теплой воды, да такие, как будто кто-то лил ее из ушата. Они с Глебом враз промокли до нитки, вскочили в сарайчик, где еще оставалось по углам прошлогоднее сено, и стояли там, прижавшись друг у другу, дрожа от вдруг невесть откуда взявшегося холода.
- Знаешь, Даша… Мне кажется, что я помню тебя. Не знаю откуда - то ли из снов, то ли мы уже были вместе. Запах твой помню, взгляд. Я когда увидел тебя - сразу узнал. И понял - мне от тебя никогда не уйти. Мы всегда будем вместе…
…
Батюшка недовольно косился на молодых, но нехотя кивнул. Полистал книгу какую- то, поводил толстым пальцем по строчкам, отдал тяжеленную корзину, которую ему притащили Даша с Глебом маленькому юркому дьячку.
- Ладно. Только сразу приходите, тянуть некогда - вон она дите ждет. И народу поменьше, нечего тут праздновать, греховодники.