Старость – не радость: как родная дочь решила судьбу матери!

Глава 1: Загнанная в угол

Ранним холодным утром телефонный звонок вырвал Нину Петровну из беспокойного сна. Она вскочила, сердце екнуло: обычно так рано звонят по дурным вестям.
– Алло? – осторожно произнесла она, поднеся трубку к уху.
– Мама, ну где ты ходишь?! – раздражённо послышался голос дочери Марины. – Мы опаздываем, а ты всё не едешь!

Нина Петровна заморгала, пытаясь проснуться. На тумбочке часы показывали лишь шесть утра. Она и забыла поставить будильник после вчерашнего: засиделась допоздна, укладывая трёхлетнего внука Кирюшу спать, пока Марина с мужем Игорем отдыхали после работы.
– Прости, Мариша... сейчас, бегу, – спохватилась Нина Петровна, поднимаясь. – Я уже выезжаю.
– Быстрее давай, – отрезала Марина и бросила трубку.

Нина Петровна вздохнула. Она и правда обещала к шести прийти посидеть с внуком: Марина с Игорем рано утром отправлялись в командировку, а оставить Кирилла было не с кем. Живёт Нина Петровна отдельно, но почти каждый день помогает молодой семье.

Наспех одевшись, она выскочила на улицу. Моросил дождик, в лицо хлестал холодный ветер. Она бежала по тёмной улице, обливаясь потом. Колени ныли, дыхание сбивалось – возраст давал о себе знать, но Нина Петровна гнала слабость прочь. «Только бы успеть, только бы не подвести…» – твердило сердце. Редкие машины шипели по мокрому асфальту, фонари отражались в лужах. Она подняла ворот пальто, спасаясь от ледяных капель, и прибавила шагу. Уже через пятнадцать минут быстрой ходьбы показался знакомый подъезд Марины.

У двери её мрачно встретил зять Игорь – высокий, сутулый, с недовольным прищуром.
– Сподобились, – буркнул он, стряхивая пепел с затухающей сигареты. – Теперь из-за вас еле успеем.
Нина Петровна примирительно опустила глаза:
– Извини, Игорёк, задержалась...
Он лишь фыркнул в ответ и, не пропуская её вперёд, зашагал к машине.

Нина Петровна поднялась в квартиру. Там суетилась Марина, застёгивая наплечную сумку. На полу играл Кирюша.
– Мам, кашу я сварила, покорми его к восьми, – выпалила дочь. – В садик вести не надо, пусть дома.
– Хорошо, – тихо ответила Нина Петровна, подбирая разбросанные игрушки.

Марина не обратила внимания на её смятение. Чмокнув сына в макушку, она кивнула матери:
– Всё, мы побежали. Я позвоню с поезда.

Через минуту входная дверь хлопнула – молодые уехали, даже толком не попрощавшись.

В квартире царил легкий беспорядок: впопыхах собираясь, Марина с Игорем оставили на столе грязные кружки, на полу – обёртки и игрушки. Вздохнув, Нина Петровна закатала рукава и принялась наводить порядок. Она всегда стремилась оставить для дочери идеальную чистоту – словно старалась заслужить одобрение. Включив горячую воду, она тщательно отмыла посуду, протёрла стол. На душе понемногу становилось легче от привычной работы. Когда вокруг чисто – и на сердце спокойнее.

Наконец Нина Петровна присела передохнуть. В груди нарастала горечь. Дочь обращалась с ней словно с нянькой на побегушках, а она всё терпит… Где уж тут радость старости? Только забот прибавилось, а благодарности ноль.

– Баба, поиграй! – потянул Кирюшка её за руку.

Нина Петровна прогнала тяжёлые мысли и улыбнулась внуку:
– Конечно, золотко. Сейчас и кашку будем кушать.

Она накормила малыша остывшей кашей, терпеливо упрашивая капризулю съесть хотя бы половину. Потом они немного поиграли в машинки – Кирюша весело гудел, ползая по ковру, а бабушка изображала светофор. Смех ребёнка чуть развеял её мрачное настроение.

Когда внук опять увлёкся своими игрушками, Нина Петровна позволила себе присесть на стул на кухне. Сил почти не осталось – недосып и усталость брали своё. Она сгорбилась, потирая ноющую поясницу. “Старею…” – горько подумала она. – “Раньше бы не почувствовала, а сейчас суставы еле гнутся”.

Вспомнились последние слова Игоря перед уходом: “из-за вас еле успеем”. С каким раздражением он это сказал! Словно она вовсе чужая. И дочка – ни благодарности, ни тепла. Только требования и упрёки… Неужели она заслужила такое отношение? Неужели родная дочь уже не ценит мать?

От этих мыслей к горлу подкатила обида. Казалось, в собственной семье она – лишняя деталь.

Когда-то Нина Петровна и представить не могла, что отношения с дочерью станут такими холодными. Марина с детства была её радостью. Муж Нины, Сергей, ушёл из семьи, когда девочке было десять – увлёкся молодой коллегой. Нина Петровна осталась одна и всё сердце отдала дочери. Работала преподавателем, по вечерам брала дополнительные часы, лишь бы Марина ни в чём не нуждалась. И Марина росла ласковой: до подросткового возраста они были неразлучны.

Но потом пришла юность – и откуда-то появились секреты, колкости. Марина стала ускользать. Нина Петровна списывала всё на переходный возраст. Самое тяжёлое было, когда Марина связалась с каким-то сорвиголовой Сашкой – тот её обижал, гулял на стороне. Мать только молилась, чтобы дочь прозрела.

Так и случилось: на пятом курсе института Марина встретила Игоря. Солидный, на несколько лет старше, уже работал инженером, при хорошей должности. Нина Петровна радовалась: вот, надёжный человек. Марина влюбилась, и спустя год они поженились.

Жить молодые пошли к свекрови – Ольге Сергеевне. Та оказалась женщиной властной и капризной. Марина часто жаловалась матери шёпотом по телефону, что свекровь её третирует. Нина Петровна лишь успокаивала: «Терпи, родная, он же ей сын, она добро хочет». Хотя самой было обидно за дочь.

Через пару лет, когда родился Кирюша, стало ясно – вместе им не ужиться. Решили разъехаться: свекровь получила отдельную однокомнатную квартиру, а Игорь с Мариной – свою двушку в панельном доме, но с немалой доплатой. Почти все свои сбережения – около полумиллиона рублей – Нина Петровна отдала тогда дочери на эту доплату. Не жалела ни копейки: лишь бы у детей всё сложилось.

По первости так и было: Марина радовалась собственному гнёздышку. Нина Петровна ещё работала до пенсии, но летела к ним по первому зову – помочь с малышом. В 55 лет она вышла на пенсию и стала фактически няней для Кирюши. Она была счастлива быть нужной. Да и Марине с Игорем было тяжело: ипотека, работа – без бабушки никуда.

Однако в последний год Нина Петровна стала замечать: дочь всё реже говорит «спасибо» и всё чаще хмурится или бросает колкости. Стоило ей чуть задержаться – Марина закатывала глаза, мол, ну где вы ходите. А уж Игорь – тот и вовсе почти перестал стесняться в выражениях. То ему ужин не так разогрела, то игрушки убрала не туда.

Нина Петровна старалась не обращать внимания на мелочи. Но сердцу не прикажешь – копились обиды. Она молчала, боясь испортить отношения. Главное – быть рядом с семьёй. Только ночами тихонько плакала в подушку, чтобы никто не видел.

Теперь вот, всхлипнула она, сидя на кухне: неужели всё правда? Неужели окружающие видят её как загнанную служанку? Неужели и правда родные дети лишь пользуются её добротой, совсем её не ценя?

Вдруг на столе громко затрещал оставленный Мариной мобильный телефон. Нина Петровна вздрогнула. На экране высветилось: «Ольга Сергеевна». Звонила свекровь Марины, мать Игоря. Отношения с ней у Нины Петровны были прохладные: Ольга Сергеевна в лицо держалась высокомерно, а за глаза, знала Нина, считала её простушкой. Сейчас, видимо, свекровь хотела уточнить, уехали ли дети.

Нина Петровна не хотела отвечать, но телефон не умолкал. «Неудобно, вдруг по делу», – подумала она и робко нажала кнопку:
– Алло... Марина уехала в командировку, это Нина, её мама. Я могу что-то передать?

На том конце пару секунд молчали, затем раздался хриплый голос Ольги Сергеевны:
– Уехали, значит. А мальчик с вами?
– Да, Кирюша со мной, я присматриваю, – ответила Нина Петровна, чувствуя почему-то неловкость.
– Понятно, – Ольга Сергеевна помолчала и вдруг добавила с сухой насмешкой: – Долго вы ещё прыгать перед ними собираетесь, Нина Петровна?

Такой вопрос застал Нину врасплох:
– Простите, я не совсем поняла...
– Всё вы поняли, – отрезала собеседница. – Думаете, я не вижу, как эта парочка вами помыкает? Сейчас вот сорвались в шесть утра, а вы бегом примчались. Думаете, Маринка вам спасибо скажет?

Нина Петровна вспыхнула, как будто её застукали за чем-то предосудительным:
– Марина – моя дочь, и я помогаю от души, – неуверенно ответила она.
– От души... – передразнила Ольга Сергеевна. – А я вот своему сыну от души добра желаю, да только вас давно на место поставить надо. А то сидит там у них, внука нянчит. Так и помрёт в бегах.

Нина Петровна побледнела от обиды – Ольга Сергеевна называла её «бабкой», хотя сама была ровесницей, лишь на пару лет моложе. Свекровь говорила напористо, не давая вставить слово:
– Пусть уж лучше к вам переезжают, раз места мало. Чего это вы одна в двушке живёте, а молодые ютятся? Эгоизм чистой воды.

– Но... у меня небольшая квартира, да и они не хотят ко мне, – попыталась вставить Нина Петровна, ошеломлённая таким напором. – И они...

– Ещё бы хотели, – фыркнула Ольга Сергеевна. – Удобнее, когда вы по первому зову мчитесь к ним, а хата-то ваша потом им достанется. Думаете, не прощитывают?

Эти слова будто молнией полоснули Нину Петровну. Неужели Марина с Игорем и правда рассчитывают на её квартиру заранее?.. Она сглотнула комок в горле. Конечно, когда-то жильё перейдёт дочери, это естественно. Но так цинично… Она не верила, что дочь сейчас об этом думает.

– Вы ошибаетесь, – глухо произнесла Нина. – Марина обо мне заботится. Они просто… работают много. А я за Кирюшей присмотреть рада.

– Как знаете, – сухо отрезала свекровь напоследок. – Только потом не говорите, что вас не предупреждали. Берегите здоровье, Нина Петровна. Старость – она ведь не радость, кто ж о вас подумает, если не вы сами.

Раздались короткие гудки.

Нина Петровна ещё несколько секунд стояла, прижимая к уху уже молчащий телефон. Сердце гулко билось. Она почувствовала себя униженной и… ошарашенной. Брань свекрови разбудила целый рой сомнений и тревог. «Давно надо было на место поставить… думают, хата достанется…» – крутились в голове обрывки.

Неужели действительно Марина пользуется матерью? Неужели не ценит вовсе?

Она беспомощно огляделась. Из детской выглядывал Кирюшка, перемазанный кашей.
– Баба Нина, я машинку потерял! – закричал он весело, не подозревая о переживаниях бабушки.

Нина Петровна очнулась.
– Сейчас, мой хороший, найдём, – позвала она, пытаясь собрать рассыпавшиеся мысли.

Она сняла кастрюльку с остатками каши с плиты, вытерла дрожащей рукой слезу, что непрошено скатилась по щеке, и выдавила улыбку для внука.
– Иду, родной, всё хорошо, – негромко проговорила она, заходя к Кирюше. Мальчик уже отвлёкся на новый кузовик от машинки.

Но в душе порядок не наступил. Там, внутри, впервые за все годы тяжёлым зародилось предчувствие беды и глубокая тоска.

Вытерев слёзы, Нина Петровна взяла со стола старую фамильную фотографию в серебристой рамке. На снимке – она сама, лет тридцати, улыбается, держа маленькую Маришу на руках. Рядом стоит Сергей, тогда ещё молодой и любящий, обнимает их. Светлое, счастливое было время... А теперь – дочь счастлива, а мать словно лишняя.

Слёзы подкатили вновь. «Неужели я нужна только как нянька и кошелёк?» – подумала она с горечью.

Но тут из спальни донёсся сонный голос Кирюши: он проснулся после тихого часа.
– Бабушка... а мама с папой где? – спросил ребёнок, протирая глаза.

Нина Петровна поспешила к нему, села на край детского диванчика, погладила внука по мягким кудрям:
– Мамочка с папой уехали в поезд, по работе, – тихо объяснила она. – Скоро вернутся, а пока мы с тобой будем вместе, ладно?

Малыш нахмурился:
– А сколько скоро?

– Ну, пару деньков, – улыбнулась бабушка, держа его маленькую ручку. – Не скучай, мой хороший. Мы с тобой хорошо проведем время. Хочешь, пойдём во двор лепить снеговика?

Кирюша мигом оживился:
– Хочу! Большого-пребольшого! – он развёл ручки.

– Будет тебе большущий снеговик! – рассмеялась Нина Петровна.

Через полчаса они уже вышли во двор. С утра дождь сменился небольшим снегом – как раз достаточно, чтобы скатать несколько комьев. Кирюша с важным видом помогал бабушке – лепил снежный шар, сопел, толкая его по двору. Нина Петровна смотрела на внучка и улыбалась. Щёчки у малыша раскраснелись, глаза сияли. Ради таких моментов стоило жить.

Через какое-то время у их снеговика появился кривоватый нос-морковка и рот из красных пуговиц. Кирюша, запыхавшись, засмеялся от радости, и Нина Петровна засмеялась вместе с ним. На некоторое время горечь от утренней стычки с дочерью отступила.

Во двор вышла соседка Валентина Ивановна – вынести мусор. Увидев Нину Петровну, она подошла ближе, обеспокоенно вглядываясь:
– Ты чего это, Нин? Лицо бледное...

Нина Петровна попыталась бодро улыбнуться:
– Всё хорошо, Валя. Давление чуть прыгнуло, наверное, погода…

Соседка, подруга давних лет, прищурилась строго:
– Опять ты отговариваешься! Рассказывай давай, что стряслось? Опять дочка наговорила чего?

Нина Петровна тяжело вздохнула. Валя всегда была прямой и резкой, но желала добра:
– Да нет… Просто устала малость. С утра бегала по делам, – попыталась отделаться она.

Валентина Ивановна покачала головой, цокнув языком:
– Всё тебе малость. Загоняешь себя, а они и рады. Смотри мне: себя пожалей наконец. Не молоденькая ведь.

Нина Петровна опустила взгляд:
– Да кто ж, кроме меня… Они работают, им тяжело.

– Им тяжело! – фыркнула соседка. – А тебе легко, думаешь? На двух работах вкалывала, пока растила, теперь на пенсии и то без отдыха. Так, может, пусть сами вертятся? Может, хватит из тебя соки пить?

– Валя, не говори так… – тихо попросила Нина Петровна, оглянувшись на Кирюшу, чтобы он не услышал взрослый разговор. – Я сама хочу помогать.

Валентина смягчила тон, потрепала подругу по плечу:
– Знаю, милая, знаю. Но и себя жалей тоже. Старость – она ведь, правда, не радость, сама видишь. Никто не оценит твоих жертв, если ты себя не ценишь.

Нина Петровна лишь печально кивнула. Что тут возразишь?

Когда соседка ушла, Нина Петровна, уложив Кирюшу дома после прогулки смотреть мультики, позволила себе немного поплакать. Она присела в углу дивана, прижимая к груди старую фотографию. Слёзы текли горячие. Неужели всё зря? Неужели её любовь, её жертвы обернулись вот таким пренебрежением?

«За что мне всё это?» – думала она, но ответа не было.

К вечеру она взяла себя в руки. «Ничего, родной, бабушка выдержит...» – шепнула она тихонько спящему внуку, поправляя одеяльце. Но в душе впервые мелькнуло тяжёлое сомнение: а долго ли она ещё выдержит?...

Глава 2: Трещины

Той ночью, пока Нина Петровна укачивала спящего Кирюшу, из спальни молодых доносился приглушённый шёпот – Марина и Игорь снова о чём-то спорили. Нина уловила лишь обрывки сквозь тонкую стену:
– ...не могу больше так... надо что-то решать... – злой голос Игоря.
– Тс-с, тише, мама услышит, – шипела Марина тревожно.
– Да плевать! Пусть знает... – снова раздражённо бросил зять, затем несколько фраз неразборчиво.
Нина Петровна прижала внука к груди, стараясь не слушать, но слова сами проникали в уши:
– ...устали мы так жить... твоя мать... – давил Игорь.
– Она же помогает... – попыталась возразить Марина.
– Недостаточно! – гулко выдохнул зять. – Хватит сопли жевать, делай то, что обещала.
Дальше шло тихое бурчание. Было похоже, что Марина то ли плакала, то ли умоляла. Потом всё стихло.

Эти обрывки лишили Нину Петровну сна почти до рассвета. Она ломала голову: о чём это они? Не о квартире ли, которой Игорь так тяготится? Сердце ныло дурным предчувствием...

Несколько следующих дней прошли относительно спокойно, но тревожно для Нины Петровны. Марина уехала в командировку, и Нина полностью посвятила себя Кирюше. Она водила его гулять (хоть было морозно), читала ему на ночь сказки, стирала его крохотные одежки. В эти дни ей даже нравилось – никто не одёргивал, не критиковал, мальчик тянулся к ней с искренней любовью.

Марина звонила редко – видно, дел было по горло. Но в один из вечеров, за день до возвращения, вдруг сказала по телефону неожиданно тёплым голосом:
– Мам, ты справляешься? Кирюша как?
– Всё хорошо, родная, не волнуйся, – поспешила ответить Нина Петровна.

В трубке слышался гул вокзала – видимо, Марина была в дороге. Внезапно дочь добавила:
– Мамуль, спасибо тебе огромное. Ты наше спасение…
У Нины Петровны даже сердце потеплело от этих слов: давно она не слышала от Марины подобной нежности. Может, и зря она обижалась? Может, дочь просто устала и срывалась?

– Береги себя там, – ласково сказала она. – Не волнуйся за нас, всё будет хорошо.
– Целую, мам, до завтра, – мягко ответила Марина, и связь прервалась.

Положив трубку, Нина Петровна поймала себя на счастливой улыбке. Вот оно – стоило лишь дать дочери чуть свободы, как та снова ценит материнскую заботу. А может, напрасно она душой кривила на обиды? Может, действительно накопилась усталость, а в душе Марина, конечно, любит мать.

Вспомнились неприятные слова Ольги Сергеевны. В запале та наговорила лишнего, конечно. Марина ведь не монстр, просто молодая, горячая. С кем не бывает. Соседка Валя, тоже всплыла в мыслях: «Не заездили бы они тебя…» Но сейчас, после тёплого разговора с дочерью, Нина Петровна отогнала дурные подозрения.

В назначенный день, ближе к вечеру, Марина с Игорем вернулись из поездки. Нина Петровна как раз убрала раскиданные игрушки, укутала Кирюшу и уложила спать. Услышав ключ в замке, она поспешила встретить их.

Марина выглядела утомлённой: под глазами тёмные круги, плечи опущены, но на лице – облегчение. Игорь тоже был бледен и мрачен, однако, войдя, он наконец пробормотал:
– Здравствуйте... Спасибо, что посидели.

Услышать вежливость от зятя было неожиданно приятно. Нина Петровна, распахивая им дверь, тепло сказала:
– Ну что вы, родные. Всё хорошо. Я вот кашку сварила Кирюше на утро, ужин на плите. Вы устали, идите умывайтесь, отдыхайте.

Марина, едва оглядев прибранную квартиру и заглянув в детскую на спящего сына, шагнула к матери и с внезапной искренностью обняла её:
– Ох, спасибо, мамочка... Ты – чудо.

Нина Петровна смутилась от неожиданной нежности, похлопала дочь по спине:
– Всё хорошо, родная. Я рада помочь.

Они все трое прошли на кухню. Марина, увидев на столе кастрюлю с горячим супом и аккуратно накрытый салат, снова поблагодарила мать взглядом. И впервые за долгие месяцы Нина Петровна почувствовала себя по-настоящему нужной: вот она – дочь, снова как прежняя ласковая девочка.

За ужином Марина вспомнила:
– Представляешь, мам, со мной в купе ехала женщина – ровесница твоя. Всё жаловалась, что дети её в дом престарелых сдают... Прямо плакалась мне. Старость – не радость, говорит, никому мы не нужны.
Нина Петровна вздрогнула: слишком знакомо звучало. Да и ситуация... Она напряглась:
– И что, совсем сдают? Может, временно?
Марина пожала плечами и поморщилась:
– Да вроде насовсем… Говорит, уж вещи собирает. Дети квартиру делить хотят. Слушать противно было.
– Жалко старушку, – тихо сказала Нина Петровна, чувствуя, как сердце колет дурным предчувствием. – И ты... что подумала?
– А что тут думать? – Марина удивлённо подняла глаза. – Старикам одним действительно трудно. Только вот дети – сволочи, конечно, так с матерью. Она, говорит, и готовила им, и деньги отдавала, а они её в интернат.
Нина Петровна кивала, но внутри у неё всё похолодело.
Марина вдруг взяла материнскую руку в свои:
– Мам, я бы с тобой так никогда... Ты же знаешь. Ты у меня самая любимая.
На глаза Нины Петровны навернулись слёзы. Она погладила руку дочери:
– Знаю, дочка. Конечно, знаю...

Слова дочери согрели ей душу. Все тревоги последних дней отступили.

После ужина Марина и Игорь, поев домашнего супа, едва доплелись до спальни – усталость давала себя знать. Нина Петровна прибралась на кухне, пока дочь переодевалась.

– Мам, ты останешься ночевать? – спросила Марина, выходя из комнаты. – Поздно уже, куда идти.
Взглянув на часы (стрелки показывали почти полночь), Нина Петровна кивнула:
– Конечно, останусь. Мне не сложно на диванчике.

Пока молодые укладывались спать, она постелила себе в зале на раскладном диване.

Ночью Нина Петровна спала очень чутко. Хоть сердце оттаяло после тёплого приёма, тревога, посеянная разговором про ту бабушку из поезда, не давала покоя. Ей снилась то чужая плачущая старушка с чемоданом, то холодное лицо Ольги Сергеевны, повторяющей зловещее: «старость – не радость…».

Под утро Нина Петровна внезапно проснулась – в квартире было тихо. Она лежала, глядя в потолок, и думала: нет, всё это глупости. Марина не такая. Только вот почему иногда смотрит так холодно?..

Утром её разбудил звон посуды на кухне. Прислушавшись, она поняла: Марина уже встала. Пахло кофе и жареным хлебом.

Нина Петровна накинула кофту и прошла на кухню. Там, к её удивлению, хлопотал Игорь – раскладывал по тарелкам яичницу. Марина сидела за столом, зевая и листая что-то в телефоне. Увидев мать, дочь улыбнулась:
– Доброе утро. Мы тебя не стали будить – отдохни хоть немного.

Игорь поставил на стол сковороду с яичницей, приглашающе кивнул:
– Присаживайтесь, Нина Петровна. Вы так выручили нас – решил жене завтрак приготовить.

Он слабо усмехнулся. Нина Петровна опустилась на стул, удивленная: зять, добровольно готовящий завтрак и вежливо зазывающий её к столу? Нечто новенькое.
– Ну ничего себе... – пробормотала она. – Спасибо, Игорёк.

Марина отхлебнула кофе:
– Мам, мы решили сегодня тебе дать выходной. Ты езжай домой, отдохни от нас. Мы с Кирюшей сами денёк побудем – соскучились по малышу.

Нина Петровна хотела возразить, что ей не трудно и она готова остаться помочь, но под внимательным взглядом дочери промолчала. В самом деле, дома тоже дел немало накопилось, да и соседка Валя просила зайти.
– Хорошо, милые, – кивнула она. – Вам тоже надо побыть втроём.

Завтрак прошёл на удивление мирно. Игорь даже попытался расспросить тёщу о здоровье, рассказывал, что в командировке купил Кириллу игрушечную машинку. Нина Петровна ела молча, робея от непривычной атмосферы доброжелательности. В глубине души она радовалась: неужели наконец началась белая полоса? Может, Марина с мужем осознали, сколько она делает, и теперь будут внимательнее?

После завтрака она собралась домой. Марина на прощание неожиданно крепко обняла её:
– Мам, спасибо ещё раз. Мы завтра заедем – хотим с тобой серьёзно поговорить.

– Поговорить? – переспросила Нина Петровна, напрягаясь.
Дочь улыбнулась чуть напряжённо:
– Да ты не бойся, ничего плохого. Просто обсудим кое-что важное. Я позвоню, перед тем как прийти.

Нина Петровна кивнула, хотя внутри снова всё сжалось от беспокойства. Какое ещё важное дело? Неужели что-то случилось?

По дороге домой она терялась в догадках. Но решила не мучить себя заранее: придут – узнает.

Дома её встретила тишина пустых комнат. Квартира, в которой Нина Петровна прожила более тридцати лет, была небогато обставлена, но очень уютна. В прихожей всё так же висело старое зеркало с треснувшей рамой – память о муже, он сам её когда-то вырезал. На полочке стоял аккуратно начищенный до блеска дисковый телефон – Нина Петровна любила порядок. В комнатах – ковры, ретро-сервант с хрусталём, пожелтевшие от времени кружевные шторы. Тут прошла её молодость, сюда она привезла маленькую Марину когда-то из роддома...

Нина Петровна грустно оглядела знакомую обстановку. Сердце щемило от нежности и тревоги. Жаль, дочь теперь приезжает всё реже – дела, заботы...

Она сняла пальто и почувствовала, как наваливается усталость. Бодрость утра улетучилась. Всё тело ломило: и поясница, и колени. «Надо же, а я и не замечала, как заработалась», – подумала она и присела в кресло у окна передохнуть.

За окном хмуро серело зимнее небо. До Нового года оставалось пару недель, но настоящего снега ещё не выпало, лежал лишь местами грязно-белый налёт.

Нина Петровна вспомнила вдруг, что у соседки Валентины Ивановны сегодня день рождения. Та звала вечером на чай. «Надо сходить поздравить», – решила она, поднимаясь.

Валя открыла почти сразу – статная, румяная женщина лет шестидесяти, давняя приятельница.
– Нина! Проходи скорее, – обрадовалась она. – А я уж думала, откажешься, совсем тебя дочь замотала.

Нина Петровна с порога вручила ей коробку любимых конфет:
– Да выбралась, вот. Поздравляю, дорогая.

Валентина усадила гостью за праздничный стол. Там уже сидели две другие соседки-подруги, оживлённо щебетали. Нина Петровна попыталась включиться в беседу, но мысли её всё время возвращались к Марининому загадочному разговору, что должен состояться завтра.

– Ниночка, ты чего такая хмурая? – обратилась к ней Валентина Ивановна, наполняя чашки чаем. – Устала небось?

Остальные тоже взглянули с участием. Нина пожала плечами:
– Да есть немного. Годы, сами знаете…

Одна из подруг, Лидия Петровна, вздохнула:
– Эх, старость не радость, девочки. То одно болит, то другое, а молодым ничего не надо от нас, кроме как чтоб помогли да деньги дали.

Все согласно закивали. Валентина покачала головой:
– Ой ли, Лида. Не все молодые такие. Вот Нина нашей дочке помогает – и ничего, мир в семье.

Нина Петровна грустно усмехнулась. Мир… Если бы Валя знала, каково быть этим «миротворцем». Но выносить сор из избы не хотелось.
– Да ладно вам о грустном, – вмешалась другая соседка, Алевтина, – у нас праздник!

Разговор свернул на рецепты и воспоминания молодости, зазвучал смех. Нина Петровна пыталась поддерживать беседу, даже рассказывала пару случаев из института. Но иногда ловила себя на том, что отключается: перед глазами вставали то холодный взгляд дочери, то недовольное лицо Игоря, то злобная насмешка Ольги Сергеевны.

Через час она встала, сославшись на дела. Все принялись наперебой уговаривать остаться, но она твёрдо откланялась.
– Спасибо, Валечка, всё очень вкусно. В другой раз засидимся, ладно? – она поцеловала именинницу в щёку. Та, провожая её в коридоре, шёпотом напутствовала: – Ты там не кручинься особо. Пусть Маринка и сама повертится, ты своё отработала.

Нина Петровна лишь неопределённо кивнула и поспешила домой.

Войдя в пустую квартиру, она почувствовала, как к горлу вновь подкатывает плач. Хотелось выговориться кому-то, выплакаться – но некому. Подругам жаловаться гордость не позволяла, да и осудят ещё дочь…

Сняв пальто, она услышала телефонный звонок – на этот раз свой, домашний. Торопливо шагнула к аппарату:
– Алло?

– Нин, привет. Это Тамара, – раздался трубке голос её давней подруги Тамары Павловны. Та жила в другом районе, часто они созванивались. – Ты как? Голос у тебя какой-то грустный.

Нина Петровна опустилась на стул в прихожей:
– Да всё нормально, Тамар. Ничего особенного.

– Ну, рассказывай, я же слышу, – настояла Тамара. – Опять спину надорвала на внучке? Или Марина твоя чудит?

Тамара знала о проблемах: Нина иногда делилась после особенно тяжёлых ссор с дочерью.
– Да как тебе сказать… – Нина Петровна помялась, но всё же решилась. Вкратце рассказала и про утренний звонок, и про ругань зятя, и про колкости Ольги Сергеевны, и про загадочные слова Марины насчёт серьёзного разговора. Подруга слушала, ахая в трубку.

– Ты глянь, а! – в конце всплеснула руками Тамара. – Я ж тебе давно говорила: хватит из кожи лезть. Деточка твоя совсем окаянная стала, раз позволяет так с тобой обращаться!

– Не говори так, – устало попросила Нина Петровна, хотя понимала её правоту. – Всё-таки Марина – моя дочь…

– Дочь, дочь… – проворчала Тамара. – А уважение где? Ладно, не буду. Но ты будь настороже, слышишь? Сейчас молодых не поймёшь – я сколько историй слышала, как с родителями поступают… Дай бог, чтобы ты ошибалась насчёт неё. Но если не ошибаешься – не сдавайся без боя.

Эти слова отозвались в груди Нины Петровны лёгким трепетом. «Не сдавайся без боя» – словно простой девиз, но ведь правда. Она всегда уступала, сглаживала углы ради мира. А её кто пожалел?

– Не знаю, Тамар… Посмотрим завтра. Может, я зря паникую, – вздохнула Нина.

– Держи меня в курсе, ладно? Если что – я прибегу, помогу чем смогу, – заверила подруга напоследок.

Поблагодарив, Нина Петровна повесила трубку. Волнение чуть поутихло – поделившись с Тамарой, она почувствовала себя не такой одинокой.

Весь остаток дня она провела в хлопотах: полила цветы, разобрала стопку газет, перебрала коробку со старыми фотографиями. Когда-то эти снимки приносили радость, а сейчас больше боль. Вот Марина в первом классе – улыбается во весь беззубый рот. А вот выпускной – она с отцом… Да, тогда Сергей специально приехал, чтобы проводить дочь. Не жил с ними уже – ушёл к другой, но ради такого вернулся на день. Как же Марина сияла, стоя между мамой и папой…

Нина Петровна провела пальцем по пожухлой карточке. Сергей умер пять лет назад – где-то на Севере жил, спился, говорили. Марина тяжело пережила его уход когда-то, хотя была уже взрослая. Может, вот откуда в ней эта злость временами – обида на отца, на жизнь?

Глубоко вздохнув, Нина сложила фото обратно. Как ни старайся, а дети всё равно повторяют ошибки родителей… Нет, надо спать. Завтра трудный день.

…На следующий день, ближе к полудню, Марина и Игорь действительно зашли к Нине Петровне.

Она встретила их натянутой улыбкой, хотя внутри всё похолодело от предчувствий. С утра она, волнуясь, испекла их любимый яблочный пирог – чтобы встретить разговор по-доброму. Заварила свежий чай к их приходу, достала малиновое варенье. Руки чуть дрожали, но она держалась. Что бы ни задумали дети, она попробует понять и помочь…

Марина была непривычно серьёзна, Игорь выглядел смущённым. Отказавшись от обеда, они прошли в зал и сели на диван. Нина Петровна устроилась в кресле напротив, вытирая влажные от волнения ладони о фартук.

– Мам, – начала Марина слегка дрогнувшим голосом и бросила взгляд на мужа. Тот едва заметно кивнул, подбадривая. – Мам, ты только не сердись… В общем, мы с Игорем долго обсуждали и решили, что так дальше продолжаться не может.

Сердце Нины Петровны ухнуло вниз, но она заставила себя спросить спокойно:
– Что именно не может продолжаться?

Дочь сглотнула:
– Вот это. То, что ты каждый день бегаешь к нам через весь город, надрываешься, а мы… мы всё недовольны. Это неправильно.

Нина Петровна опешила. Неужели Марина вдруг поняла… Хочет облегчить ей жизнь?

Игорь кашлянул:
– Мы решили: хватит мучить маму. Пора найти другое решение.

– Какое решение? – тихо спросила Нина Петровна, переводя взгляд с дочери на зятя.

Марина наклонилась вперёд, сцепив пальцы:
– Мам, ты же знаешь, мы с Игорем много работаем. Ипотека, кредиты… Нам очень тяжело. А ты… одна живёшь в такой большой квартире. Ты ведь сама говорила, что одной тебе там одиноко.

Нина Петровна напряглась сильнее, уже понимая, куда клонится разговор.
– Я… да, одна, но пока справляюсь, – сказала она осторожно.

– Конечно, справляешься, – перебил Игорь. – Ты у нас боец. Но вопрос: зачем? Мы же семья. Должны жить вместе, помогать друг другу.

– Да, – быстро подхватила Марина. – Мы хотим предложить тебе переехать к нам, мам. Навсегда.

Эти слова повисли в воздухе. Нина Петровна почувствовала, как шумит в ушах. Переехать? К ним? Навсегда?

Она представила: её уютная квартира – пустая, закрытая. Она живёт в чужих стенах, под одним потолком с неуживчивым зятем, под постоянным контролем дочери… И всё ради чего?

– Но у вас же двушка, – растерянно сказала она. – Куда я там помещусь?

Марина улыбнулась слишком быстро:
– Мы с Кирюшей будем в одной комнате, тебе – другую. А мы с Игорем на диване в зале. Это временно.

– Временно? – эхом повторила Нина.

– Пока не решим квартирный вопрос, – вставил Игорь, глядя в сторону. – Понимаете, у нас сейчас совсем туго с деньгами. Марина вот… – он запнулся, но всё же договорил: – Марина уволилась недавно.

– Уволилась? – ахнула Нина Петровна, глядя на дочь. Та отвела взгляд.

– Я не говорила, чтобы не волновать, – пробормотала Марина. – Там зарплату задерживали, смысла не было держаться. Я пока дома, с Кириллом.

Нина Петровна ошеломлённо молчала. Дочь безработная? Это что же…

Игорь продолжил наступление:
– В общем, мы подумали: если продать твою квартиру, мам, то мы полностью закроем ипотеку и даже останутся деньги – может, бизнес небольшой замутим или в новостройку вложимся. И тебе жить с нами будет спокойнее, под присмотром.

Нина Петровна почувствовала, как в голове будто взорвалось. Продать квартиру. Они всерьёз об этом просят.

– Это… это вы серьёзно сейчас? – тихо спросила она, чувствуя, что голос предательски дрожит.

– Мам, – Марина потянулась к ней, – ну пойми, так лучше для всех! Ты не будешь метаться туда-сюда. Мы вместе, тебе и жить у нас – твой же дом будет. Просто юридически оформим на нас, чтобы продать, а потом…

– Юридически оформить на вас… – Нина Петровна резко поднялась с кресла. Ей вдруг стало душно, захотелось свежего воздуха. – Марина, Игорь, мне нужно подумать. Сейчас… не могу…

Она направилась к окну, распахнула форточку. Декабрьский колючий воздух ворвался, отрезвляя. За спиной повисло молчание. Затем Игорь холодно бросил:
– Думать тут особо нечего. В вашем положении, Нина Петровна, самый логичный выход – объединить ресурсы с семьёй. Мы же не чужие люди.

– Не чужие… – тихо повторила она, глядя на серое небо. Вдали каркала ворона. – А вы подумали, что для меня значит потерять свой дом? Все мои воспоминания, вещи…

– Мам, вещи можно перевезти, – уставшим голосом сказала Марина. – И воспоминания с тобой. Неужели тебе жалко нам помочь?

В этих словах послышались жёсткие нотки. Нина Петровна обернулась. Дочь смотрела пристально, даже как-то властно. Вот оно – показывается истинное лицо: не просьба, а требование.

– Да, мне жалко, – вдруг выпалила Нина Петровна. – Это мой дом.

Марина побледнела.
– Мы же семья, – процедила она. – Ты всю жизнь твердила, что для семьи ничего не жаль. А теперь, когда нам действительно нужна помощь, ты упёрлась в своё барахло?

– Марина! – выкрикнула Нина Петровна, потрясённая таким напором. – Как ты разговариваешь?!

Игорь поднялся с дивана, зашуршав курткой:
– Ясно всё. Пошли, Марина. Чего тут…

Он не договорил, но по выражению лица было понятно: ничего хорошего он уже о тёще не думает.

Марина подскочила:
– Нет, подожди… – она схватила мужа за руку. – Мама, прости. Мы не хотели надавить. Просто ты сразу в штыки…

Нина Петровна прикрыла глаза рукой. Голова кружилась.
– Давайте так, – глухо сказала она. – Я обещаю подумать. Но сейчас разговор закончим.

– Хорошо, – осторожно согласился Игорь, натягивая на плечо сумку. – Мы не торопим, конечно. Но и затягивать не стоит – в этом месяце как раз платёж по ипотеке…

– Достаточно, – оборвала Марина, зло глянув на мужа. Затем шагнула к матери и обняла её, напряжённо, как-то формально:
– Мам, мы любим тебя. Надеюсь, ты поймёшь нас правильно.

Нина Петровна не ответила, боясь сорваться. Она лишь машинально похлопала дочь по спине.

Попрощавшись, они ушли, оставив после себя тяжёлую тишину.

Нина Петровна медленно опустилась на диван. Руки тряслись, сердце молотило в груди. Она не верила, что всё это произошло.

«Продать квартиру… переехать… комната…» – в ушах звучали обрывки фраз. Дочь, её любимая дочь, требует пожертвовать всем кровно нажитым ради них. Причём поставила вопрос так, будто она, Нина, ещё и эгоистка, если откажется.

Под грудью внезапно остро кольнуло. Нина Петровна дёрнулась, пытаясь вдохнуть. Сердце? От пережитого оно буквально заныло. Она судорожно порылась в сумочке – там, в аптечке, нашарила валидол. Таблетка быстро оказалась под языком.

Слёзы крупными каплями покатились по щекам. Она не вытирала их.

Впервые за долгие годы Нина Петровна ощутила глухую обиду и ярость одновременно. Прямо как тогда, когда узнала об измене мужа. Тогда она думала, что сердце лопнет от боли – как же так, родной человек предал. Но тогда у неё была Марина, ради кого жить дальше. А теперь… Теперь выходит, и Марина предаёт? Предаёт её доверие, её любовь, пользуется ею как вещью.

Нина Петровна зажмурилась, прижимая ладонь к раскалывающейся голове. Болело всё: душа, тело.

Слёзы потекли ручьём по щекам. Она пыталась их вытереть, но новые волны хлынули – горькие, обжигающие. Перед глазами вставали лица дочери и зятя – холодные, чужие. Нина Петровна не помнила, сколько просидела так, скорбно покачиваясь одна в пустой квартире.

«Неужели родная дочь стала мне врагом?» – стучало в висках. «Как же дальше жить?»

Наконец она медленно поднялась, на дрожащих ногах прошла в спальню. Там, дрожащими пальцами порывисто вынув папку, пересмотрела все свои документы: свидетельство о праве собственности, завещание (давно составленное на Марину – а на кого же ещё?), сберкнижку с небольшими накоплениями. Эти бумаги – вся её жизнь на листках. Она убрала завещание в сторону. В глазах стояла пелена слёз.

«Неужели они сейчас сидят и ругают меня? – думала она с горечью. – Неблагодарная старая эгоистка… Не помогла родным детям…»

Нет, так нельзя. Она ведь не отказала, она подумать попросила. Может, действительно надо помочь? Дочь ведь буквально разоряется, ипотека, ребёнок… Она пожила своё, а им ещё жить.

Но мысль о собственной комнатке у чужих людей и жалких грошах взамен квартиры вызывала дрожь протеста. Это же всё равно что выбросить её, как ненужный хлам.

«Господи… За что мне всё это?» – прошептала Нина Петровна в пустоту. На стене висела старенькая икона. Она посмотрела на лик Богородицы и впервые за много лет злобно подумала: «А нет ли у Тебя, Матерь Божья, ответа? Или я сама во всём виновата?»

Ответа не было. Только тиканье часов и стук собственного сердца.

За окном закрутились первые снежинки – зима входила в права. В душе Нины Петровны тоже воцарилась холодная зима.

Но вот внутри проснулась и другая сила – злость и решимость. «Неужели я вот так отдам всё, что у меня есть?» – вдруг подумала она с неожиданной твёрдостью. – «Нет уж! Пусть знают: и у меня характер есть».

Не отдам я вам всего, что нажила и что мне дорого, – мысленно сказала она детям. Хватит!

Но что же делать дальше? Как противостоять собственным детям, которых любишь больше жизни? Эти вопросы жгли душу, но Нина Петровна уже знала одно – больше она не позволит топтать себя.

Этим вечером в жизни Нины Петровны наступил перелом: она решила больше не уступать без боя.

В ту ночь Нина Петровна задремала лишь под утро – и тут же провалилась в мучительный сон. Ей снилось, будто она стоит на пороге своей квартиры, а за спиной дочь с Игорем выталкивают её за дверь.
– Уходи, – говорит Марина чужим ледяным голосом. – Мы продали квартиру, тебе здесь больше нельзя.
– Куда же я?.. – шепчет Нина, умоляюще глядя на дочь. Но та отворачивается. Дверь захлопывается перед самым носом.

Нина Петровна оказывается на тёмной лестничной площадке с одним чемоданом в руках. Вокруг – ни души. Она медленно спускается вниз, и каждый шаг отдаётся болью в коленях. Её некому поддержать.

Вот и выход. Она выходит на улицу – а там метёт метель, сумерки. Хлопья снега бьют в лицо, словно мелкие пощёчины. Нина кутается в тонкий платок, прижимает к груди тяжёлый чемодан – все её пожитки.

Мимо проходят люди – молодые, торопливые. Она пытается у кого-то спросить, как пройти до дома престарелых (будто бы знает, что ей туда), но прохожие не замечают её, словно она призрак.

Нина Петровна бредёт вперёд, проваливаясь в сугробы. Ноги коченеют от холода, лицо стынет. Впереди смутно виднеется мрачное здание – то самое место, куда дети её отправили доживать век. Она с усилием тянет на себя тяжёлую дверь... И вдруг проваливается в пустоту!

Проснулась Нина Петровна с криком. Сердце колотилось, на лбу выступил холодный пот. Несколько секунд она не могла понять, где находится. Но вот знакомые очертания её спальни: комод, занавески. Она дома. Одна.

– Господи... – прошептала она в темноту. – Сон... Только сон...

Однако кошмар послужил предупреждением. Решимость её только окрепла. Она ни за что не допустит, чтобы этот страшный сон стал явью.

Глава 3: Последняя капля

Следующие несколько дней для Нины Петровны тянулись мучительно долго. Марина не звонила и сама трубку не брала. Лишь на следующий день после разговора пришло короткое сообщение: «Мам, ты подумай хорошенько. Мы любим тебя» – и всё.

Нина Петровна чувствовала себя опустошённой. Она почти не выходила из дома, по привычке убиралась, готовила, но делала всё механически. Встречаясь с соседями, старалась улыбаться и отмахиваться: «Голова что-то болит, погода, наверное». На вопросы о дочке отвечала односложно. Ей невыносимо было обсуждать случившееся.

Каждый вечер она сидела у окна, глядя на тёмные пустые окна напротив, и мысленно прокручивала тот разговор. Может, она действительно была слишком резка? Может, стоило мягче отнестись к их просьбе, попробовать найти компромисс?

Она представляла: вот соглашается продать квартиру, переезжает... Будет ли Марина счастлива? Или найдётся другая причина недовольства? Как они заживут? И каждый раз сердце подсказывало, что не будет там счастья. Слишком многое надломилось.

На третий день такого молчания Нина Петровна не выдержала. Она ужасно соскучилась по внуку. Ни разу ведь Марина не позвала её к Кирюше, хотя раньше и дня не проходило. То ли дочка дует губы, то ли демонстративно показывает: обойдёмся без тебя.

«Хоть бы узнать, как там малыш», – с тоской подумала Нина Петровна. И решилась сама позвонить.

Набрала номер дочери. Гудки шли долго, наконец послышался голос – но не Марины, а Игоря:
– Да?

– Игорь, здравствуй... Это Нина Петровна. Можно Марину?

В трубке повисла напряжённая тишина. Затем последовал сухой ответ:
– Она занята. Что передать?

Такое ледяное обращение укололо её. Раньше Игорь хотя бы «мама» называл, а тут официально, по имени-отчеству, как постороннюю.

– Игорь, как Кирюша? – спросила она неуверенно. – Я переживаю, не заболел ли?

– В порядке ваш Кирюша, – отрывисто отчеканил зять. – Ничего, мы сами справляемся.

«Ваш Кирюша» – прозвучало отчуждённо, словно речь о чужом ребёнке. Нина Петровна почувствовала слёзы на глазах, но старалась говорить спокойно:
– Может, мне приехать помочь? Марина ведь сейчас не работает, ей, наверное, тяжело целый день с ребёнком…

– Не надо, – резко перебил Игорь. – Спасибо за заботу, но не надо.

Нина Петровна растерянно замолчала. В его голосе сквозила враждебность, даже ненависть.

Наконец она тихо произнесла:
– Игорь, мы не враги. Передай Марине, что я люблю её и Кирюшу. И что насчёт квартиры... я думаю.

– Думайте быстрее, – бросил он напоследок. – И лучше приезжать не пытайтесь пока.

Гудки.

Она опустила телефон на рычаг, потрясённая. «Не пытайтесь приезжать» – как будто её вовсе отстранили от семьи. За что? За то, что не отдала по щелчку пальцев своё жильё?

Нина Петровна разрыдалась. Так горько ей не было давно. Даже Тамаре звонить не хотелось – что толку, только подругу расстроит.

Всю ночь она почти не спала. Боль обиды постепенно перегорала внутри, уступая место глухому гневу. Она впервые позволила себе злиться на дочь по-настоящему. Не на себя за то, что «недодала» или «не так воспитала», а именно на дочь и зятя – за их жестокость и неблагодарность.

Под утро пришла твёрдая мысль: нет уж, хватит. Хватит слёз. Так дело не пойдёт.

Она вспомнила слова Тамары: «Не сдавайся без боя». И поняла, что действительно – не будет больше покорно ждать, пока её судьбу решат за неё.

Проснувшись окончательно, Нина Петровна первым делом привела себя в порядок. Приняла душ, уложила короткие седые волосы, даже чуть подрумянила щёки пудрой. Взгляд в зеркале всё ещё был грустным, но уже не беспомощным.

За скромным завтраком – чаем с сухариком – она продумала план. Поскольку мирно договориться, похоже, не выйдет, надо защищать себя и своё имущество. Как именно – она пока не знала до конца, но хотя бы выяснить, что ей может грозить.

Она вспомнила, что у Тамары Павловны старший сын – юрист. Может, спросить совета у него? Не хотелось впутывать знакомых в семейные дрязги… Но, с другой стороны, лучше знать законы, чем быть в неведении.

Нина Петровна решилась: позвонит Тамаре, попросит связать с её сыном.

Однако едва она сняла трубку, чтобы набрать номер, как раздался резкий стук в дверь. Громкий, требовательный – будто удар кулаком.

Нина Петровна вздрогнула. Кто бы это мог быть? Сердце екнуло: неужели Игорь? Но зачем бы он…

Она подошла к двери, не снимая цепочку:
– Кто там?

– Управляющая компания, откройте, – отозвался мужской голос.

«Управляющая компания»? Она никаких заявок не делала…

Тем не менее, она приоткрыла дверь на цепочку. В проёме показалось незнакомое мужское лицо – довольно приличное, в очках, лет тридцати.

– Здравствуйте, вы Нина Петровна ___(фамилия)? – вежливо спросил он, сверяясь с бумагой.
– Да, – настороженно ответила она. – В чём дело?

– Я представитель агентства недвижимости “ДомПлюс”, – мужчина показал удостоверение через щёлку. – Ваши родственники обратились к нам по поводу продажи вашей квартиры. Я приехал осмотреть объект.

У Нины Петровны потемнело в глазах. Она крепче упёрлась рукой в дверь:
– Ка-как это – продажи квартиры? Ничего не знаю ни о какой продаже!

Молодой человек тоже слегка опешил:
– Как… Ваш зять Игорь и ваша дочь Марина подали заявку. Сказали, что владелец – их пожилая мать, которая готовится переехать к ним, и попросили помочь с реализацией жилья. Вот, по этому адресу.

Он порылся в папке, достал копию какого-то документа. Нина Петровна дрожащей рукой взяла листок. Это была ксерокопия её свидетельства о собственности на квартиру – той самой бумаги, что лежала у неё дома в секретере. Рядом – рукописное заявление: «Прошу выставить на продажу квартиру...», внизу корявая подпись, очень похожая на её.

Голова у неё закружилась. Она узнала свой документ. Как он попал к ним? Она же не давала! Значит…

– Они украли... – прошептала Нина Петровна, сама не отдавая себе отчёта, что говорит вслух. – Украли мои документы…

Риелтор нахмурился:
– Простите, я не в курсе семейных обстоятельств. Мне дали бумаги и ваш телефон для связи. Вот, я звонил вчера, но вы не отвечали.

Он показал лист, где был её домашний номер – вчера она вечером сняла трубку с аппарата, чтобы не слышать звонков. Видимо, это и звонили.

– Простите, – более твёрдо сказала она, справляясь с потрясением, – никакого согласия на продажу я не давала. Меня обманули.

Мужчина замялся:
– То есть вы не намерены продавать жильё?

– Нет! – резко ответила Нина Петровна. – И документы свои я у этих людей… – голос сорвался. – Простите, мне надо позвонить.

Она дрожащими руками закрыла дверь и повернула замок. Привалившись к стене, пару секунд приходила в себя, переводила дыхание.

Вот оно – они решили не ждать. Пока она «думает», они уже украли копии документов и подделали заявление. Наверняка и подпись попытались подделать, благо раньше она везде им доверяла и, быть может, где-то лежал образец.

Гнев, словно пламя, охватил Нину Петровну. Теперь все сомнения отпали. Это война. Родные дети пошли на мошенничество ради наживы. А разве не справедливо наказать тех, кто тебя предал?

В глазах стоял красный туман. Она метнулась в спальню, к секретеру. Да, нет свидетельства! Пропало! И завещания нет – оригинал лежал там же. Видать, стянули, пока приезжали «поговорить». Пока она на кухне суетилась с обедом, они рыскали тут. Наверняка так.

Руки сами собой сжимались в кулаки. Она стремительно набрала номер Тамары.

– Тамара? – почти выкрикнула Нина Петровна, когда подруга ответила. – Срочно нужен твой Стас, адвокат твой!

Тамара Павловна растерянно замолчала, затем встревожилась:
– Нин, ты чего? Что случилось?

– Документы... Они выкрали мои документы и продают мою квартиру! – выпалила она в телефон, едва не плача от ярости.

– Кто “они”? Марина?! Да ты что?! – ахнула Тамара.

– И она… они… – Нина Петровна прижала пальцы ко лбу, стараясь успокоиться. – Приехал риелтор сейчас. Сказал – заявка от Марины и Игоря. А у меня свидетельства нет, как-то нашли же…

Подруга выругалась:
– Ах вы твари… Так, Нин, не паникуй. Стас сейчас на работе, но я ему на мобильный позвоню. Он, конечно, по уголовке не спец, но хоть совет даст.

– Уголовке… – пробормотала Нина Петровна. Слово-то какое… На собственную дочь заявление писать?

– А как иначе! Это статья, между прочим – мошенничество. Тебя же, прости, обчистить хотят! – кипела Тамара. – В общем, жди, сейчас перезвоню, что скажет.

Нина Петровна сжала трубку. Голова раскалывалась, но страх куда-то ушёл – осталась лишь собранность. Надо действовать. Не будет она жертвой, не позволит.

Через несколько томительных минут телефон зазвонил.

– Нин, слушай. Стас говорит, нужно немедленно обратиться в полицию с заявлением о краже документов и попытке мошенничества. Чтобы они поставили на учёт, тогда твои документы “засветятся” как проблемные и проверку сделают. И лучше прямо сейчас.

Нина Петровна опешила:
– В полицию... А если без этого? Может, с ними поговорить, вернуть миром?

– Ты с ума, что ли?! Какие разговоры после такого? Они же, прости, совсем страх потеряли. Нет, милая, тут только закон. Я могу с тобой пойти, поддержать.

Она замялась. Мысленно Нина представила, как идёт писать заявление на родную дочь... сердце сжалось.

Словно прочитав мысли, Тамара смягчила голос:
– Знаю, тяжело. Но они границу перешли, Нин. Если спустить – сметут тебя. А полиция пусть разберётся, может, одумаются, как повестку получат.

Нина Петровна кивнула сама себе. Да, пожалуй, только это их отрезвит.
– Хорошо. Спасибо, родная. Давай через час у моего подъезда?

– Давай, – подтвердила подруга. – Собирайся. И главное – не реви там, держись. Ты права, а они – нет.

Повесив трубку, Нина Петровна переоделась в приличное платье, собрала всё, что осталось из бумаг (паспорт был при ней – счастье). Выходя, на всякий случай дважды проверила замки. Вдруг Марина или Игорь сунутся сюда, пока она в отлучке… Мысль неприятная, но теперь она всего ожидала от них.

Тамара уже ждала во дворе. Обняла подругу, сочувственно погладила по спине:
– Держись, дорогая. Сейчас важно всё грамотно оформить.

Они взяли такси до районного отделения полиции. По дороге Нина Петровна молчала, лишь теребила в руках платочек. Стыд и решимость боролись в ней. Казалось предательством – выдавать свою девочку родную в полицию. Но другой внутренний голос твёрдо возражал: «А она? Она сама предала».

В участке пахло казённым: смесь пота, бумаги и дешёвого табака. Молодой дежурный сначала слушал их сбивчиво, но когда до него дошёл смысл – оживился:
– То есть, гражданка, вы утверждаете, что родственники завладели вашими документами незаконно и пытаются продать ваше жильё без вашего ведома?

– Да, – тихо, но чётко произнесла Нина Петровна. – У меня пропали оригиналы документов, а сегодня пришёл риелтор по их заявке.

Она протянула следователю копии бумаг, которые успела наспех сфотографировать у риелтора: ту самую липовую заявлению с её данными и подделанной подписью.

Молодой человек нахмурился и позвал коллегу постарше. Тот с усталым лицом, в капитанских погонах, задал уже больше вопросов: были ли свидетели, когда пропали документы, кто имел доступ, где хранятся оригиналы и т.д. Нина Петровна, хоть и краснела от стыда, честно рассказала, что подозревает – документы взяли во время её отсутствия или когда отвлекли. Призналась, что дочь с мужем имели возможность: они знали, где лежат бумаги, ведь раньше она доверяла им всё.

Опер с усами понимающе крякнул:
– Частенько родственнички так промышляют. Вы вовремя хватились, молодец. Сейчас мы ваше заявление оформим.

Нина Петровна растерянно смотрела, как он стучит по клавишам компьютера, занося её слова. Кабинет пахнул несвежим табаком и пылью, за окном моросил снежок. Тишину нарушал только скрип ручки да вопросы капитана: «Когда вы видели документ в последний раз?», «Кто был в доме?», «Есть ли подтверждения, что дочь знала про завещание?»… Нина отвечала честно, краснея от того, что приходится представлять родных в таком свете. Тамара каждый раз подбадривающе трогала её за плечо: мол, так и надо, говори правду.

Наконец заявление было официально принято – по факту кражи документов и попытки мошенничества.

Перед уходом Нина Петровна тихо спросила капитана, теребя пуговицу пальто:
– А что им будет… моим детям? Сразу посадят?

Следователь пожал плечами:
– Пока рано говорить. Сначала вызовем на беседу, уточним обстоятельства. Если будет доказана кража и мошенничество – можем возбудить уголовное дело. Но, знаете, часто близкие потом забирают заявления, не доводят до суда.

Он вопросительно взглянул на неё. Нина Петровна опустила голову:
– Не знаю пока… Пусть хоть испугаются, – прошептала она и почувствовала, как Тамара крепко сжала ей руку.

– Правильно, – твёрдо сказала подруга. – Может, они и сами отстанут, всё вернут. Это лучшее, что сейчас может случиться.

Оформив всё нужное, Нина Петровна с копией заявления вышла вместе с Тамарой на крыльцо отдела. Снег повалил хлопьями, на землю ложились первые белые покрывала.

– Ну, с Богом, – вздохнула Тамара. – Теперь они узнают, что ты не сама по себе. Опрометчиво они, конечно, с риелтором...

– Если б он не пришёл, я б не узнала, – покачала головой Нина Петровна. – Хороший парень, что всё объяснил.

– Ага. Им-то он названивал, небось, а они не поняли, что сорвалось дело, – поджала губы Тамара.

Нина Петровна вдруг почувствовала укол жалости: наверное, Марина с мужем сейчас ломают голову, почему риелтор молчит. Может быть, сам Игорь приедет проверить… или нет, ведь она дома была. Встретились бы.

– Тамар… – тихо сказала она, глядя на снежинки у себя на рукаве. – Если дело до суда дойдёт – как же это… Родную дочь…

– Не думай о суде пока, – отрезала подруга. – Ещё неизвестно, чем повернётся. Может, и не дойдёт вовсе. Зато они теперь поймут, что ты не простушка у них под ногами.

Она обняла Нину за плечи.
– Ты молодец. Я горжусь тобой.

Нина Петровна впервые за много дней улыбнулась – робко, печально:
– Спасибо, дорогая.

Они разъехались по домам.

Вечером того же дня телефон Нины Петровны разрывался от звонков. Номер был Маринин, но она не отвечала. Сердце колотилось, пальцы тянулись к трубке – ей хотелось услышать дочь, но она стойко не брала.

Тогда начали приходить сообщения: сначала умоляющие – «Мам, ну поговорим, пожалуйста» – потом более настойчивые – «Почему ты не отвечаешь? Мы переживаем». К ночи и вовсе гневные: «Что ты натворила? К нам милиция приходила!» (Марина в сердцах даже «милиция» написала по старинке).

Нина Петровна читала эти строки, и душа у неё разрывалась пополам. Но она гнула свою линию – молчала. Пусть теперь они помучаются.

Ночью, правда, она так и не уснула. Лежала, глядя в темноту. Перед глазами вставали то личико маленькой Марины – куда девалась та добрая девочка? – то искажённое ненавистью лицо взрослой дочери. Когда это случилось? Где та грань, за которой родной ребёнок превратился в врага?

Ответа не было.

Наутро, едва занялся серый зимний рассвет, в дверь Нины Петровны опять забарабанили. На этот раз она не испугалась – знала, кто.

У порога стояла Марина. Без предварительного звонка, без «можно войти» – видно, долго жала кнопку домофона, но Нина сознательно не открывала, тогда дочь принялась колотить кулаком.

Стоило провернуться ключу, как Марина влетела внутрь, оттолкнув мать от двери.
– Ты что наделала?! – закричала она с порога, лицо красное, волосы растрёпаны. – Заявление в полицию, да?!

Нина Петровна отступила на шаг, переводя дыхание после толчка. В груди поднялась волна обиды и гнева.
– Здравствуй, Марина, – спокойно (насколько удалось) сказала она, хотя голос дрожал. – Проходи, раз пришла.

– Мам, как ты могла?! – Марина почти плакала от ярости. – Нас с Игорем как преступников опрашивают! Ты совсем…
Она прикусила губу, чтобы не вырвалось ругательство. Нина Петровна закрыла дверь и встала напротив дочери.

– Это вы как преступники и поступили, – ответила она сурово. – Украли мои документы. Это разве нормально?

Марина замотала головой, метаясь по прихожей:
– Да ничего мы не крали! Мы взяли посмотреть, забыли вернуть. А ты… сразу к ментам! Свою дочь под статью подводишь, мать родная!

– Мать родная?! – выплеснула вдруг Нина Петровна, сжав кулаки. – А ты, дочь родная, что со своей матерью делаешь? В дурочку меня записала, решила за меня всё провернуть, как выгодно?!

– Да мы ж ради тебя старались! – выкрикнула Марина. – Чтобы тебе лучше было!

– Лучше? – горько усмехнулась Нина. – Без дома, без свободы, в вашей клетке? Спасибо, дочь.

Марина задышала часто, как загнанный зверёк. Она пыталась взять себя в руки, заговорила быстро:
– Мам, ну всё уже зашло слишком далеко. Зачем ты это сделала? Это же тюрьмой пахнет! Мы же семья.

– Семья? – повторила Нина Петровна, глядя прямо ей в глаза. – Семья так не поступает, Марина. Семья не лжёт и не ворует. И уж точно не шантажирует.

– Никто тебя не шантажировал! – вспыхнула дочь.

– Нет? А «думайте быстрее и лучше не приезжайте» – это что было вчера? – язвительно бросила мать, узнав слова Игоря.

Марина отшатнулась, словно её ударили.
– Так значит, ты из-за обиды… – начала она, но Нина Петровна не дала договорить:

– Я из-за всего сразу, Марина. Вы с Игорем переступили черту. Увидели во мне только мешок с квартирой. Презрели мои чувства, мою жизнь. Что я вам – прислуга бесплатная, обуза, а теперь ещё и мешаю жить?

– Да как ты можешь так думать! – закричала Марина, и голос её сорвался. – Мы любим тебя, хотели забрать к себе…

– Чтобы продать то, что я всю жизнь наживала! – продолжила Нина Петровна безжалостно. – Ладно деньги – сама дала. Но дом… Мой дом.

Глаза её сверкнули слезами, но она сдержала слабость.

– Если уж ты решила так со мной поступить – будь добра отвечать. Пусть полиция разбирается, кто прав.

Марина прижала руки к груди, как от удара ножом:
– Ты хочешь, чтобы меня… посадили? Мама, ты в своём уме?!

В её голосе прорезались истеричные нотки.

Нина Петровна вздохнула, устало прислонясь к стене коридора.
– Посадили… нет, не хочу. Я хотела бы, чтобы ты одумалась. Вернула мои документы. Извинилась, в конце концов. Но вижу – тебе не жаль.

Марина схлипнула и вдруг бросилась к матери, схватила её за руку:
– Мамочка... прости меня! – вырвалось у неё, и прозвучало вдруг искренне. – Это Игорь... Это он придумал, давил на меня.

Нина Петровна взглянула в искажённое слезами лицо дочери. Та действительно плакала – впервые за долгое время на её глазах.
– Он сказал, что так лучше будет. Что иначе мы никогда не выпутаемся из долгов. А я... я поверила...

Марина всхлипывала, как ребёнок, уронив голову на материнское плечо.

Сердце Нины Петровны дрогнуло. Вот она – её девочка, кажется, поняла. Она нерешительно погладила Марину по спине:
– Тихо-тихо... – прошептала она. – Не плачь.

Минуту они стояли так. Нина Петровна чуть не разрыдалась сама, ощутив прежнюю близость. Неужели всё можно исправить? Может, сейчас всё образуется – вернут, что взяли, попросят прощения, встанут на путь истинный?

Но внутренний голос предостерегал: осторожнее. Слишком много было лжи.

Марина отстранилась, вытирая слёзы носовым платком.
– Мам, я всё поняла. Давай заберём заявление, а? Я тебя умоляю. Я Игорю скажу – никаких продаж. Пусть выкручивается как хочет. Только... не губи нас.

Нина Петровна задумалась. Хотелось верить дочери. Увидев её слёзы, она поняла: несмотря ни на что, не сможет спокойно видеть Марину в тюрьме или с судимостью. Не на того она человека.

– Заявление уже приняли, – медленно сказала она. – Но... если вы вернёте всё и пообещаете оставить меня в покое – я постараюсь дело замять.

Марина с жаром закивала:
– Да-да, вернём! Вот, паспорт твой – он у тебя, надеюсь?

– Паспорт при мне, – кивнула Нина.

– Свидетельство тоже вернём, завтра же. Оно у Игоря спрятано, он на работе держал... И завещание отдадим, если хочешь.

– Завещание? – Нина Петровна запнулась. – Ты знала про завещание?

Марина потупилась:
– Ну да... Я видела как-то, что на меня всё. Но понимаешь, это ж потом, а нам сейчас надо было... Господи, какая же я дура!

Она всплеснула руками и снова зарыдала.

Нина Петровна почувствовала, как внутри что-то оттаивает. Неужели дочь действительно раскаялась?

Она аккуратно обняла её:
– Тише, тише... Поздно, конечно, но лучше поздно, чем никогда.

Марина шмыгнула носом, отвернулась, доставая из сумочки листок бумаги.
– Вот, расписку написала, что получила документы и обязуюсь вернуть. Полицейский сказал написать – я вчера сходила к ним после опроса. Он сказал, если вы помиритесь, то претензий не будет.

Нина Петровна взяла протянутый листок – действительно, заявление Марины, что она забрала документы “по недоразумению” и готова вернуть. Возможно, следователь предложил ей такой выход, если мать пойдёт навстречу. Она скомкала записку:
– Главное – верни.

– Верну, мам, честное слово. Можно, я Кирюшу завтра привезу? Он скучает по тебе, всё спрашивает.

Слёзы сами покатились у Нины Петровны:
– Привози, конечно... Я тоже соскучилась.

Они обнялись ещё раз, теперь уже по-настоящему тепло.

Марина вытерла лицо платком, дрожащими руками поправила волосы и тихо спросила:
– Так... пойдёшь заявление отзывать?

Нина Петровна закрыла глаза. Хотелось верить её словам, но сомнение шевельнулось: уж не торопится ли дочь слишком?
– Я позвоню следователю, – уклончиво ответила она. – Скажу, что, возможно, заберу. Но сначала давай решим всё.

– Да-да, конечно, – закивала дочь. – Я побегу, а то Игорь дома с ума сходит… Я ему скажу, чтоб рот закрыл теперь, и всё.

Она грустно усмехнулась. Нина Петровна кивнула.
– И… мам, – Марина робко коснулась её руки. – Прости меня, слышишь? Я правда… я ужасно была неправа.

Нина Петровна погладила её руку:
– Прощаю, Мариш. Тебя всегда прощу, ты же кровь моя.

Марина снова чуть не разрыдалась, но сдержалась, кивнула и, взяв сумку, поспешила к двери.

Проводив дочь, Нина Петровна прислонилась лбом к прохладной стене. Было ли это победой? Вроде бы да: документы вернут, они пошли на попятную. Она прижала ладони к пылающим щекам.

Ей было одновременно и горько, и светло. Как будто случилось чудо – Марина одумалась. Может, всё ещё наладится?

Но что-то в душе свербило. Какую цену заплатит сердце за этот разлад? И можно ли вновь доверять дочери? Пока она не знала. Во всяком случае, отступать она точно не собиралась. Заберёт заявление только после того, как все бумаги будут у неё и будет уверенность, что больше посягательств не повторится.

Она подошла к окну. Снег скрыл серость домов праздничным покрывалом. Город выглядел чистым, мирным.

Нина Петровна впервые ощутила – да, она не дала собой помыкать. Она смогла противостоять. Пусть это чуть не сломало ей сердце, но и покоряться дальше она бы не смогла – тогда сломалась бы душа.

Впереди назревал непростой разговор с зятем, вероятно. Игорь вряд ли так просто откажется от своей затеи. Но теперь у неё было оружие – закон и правда на её стороне.

Судьба сделала крутой поворот. И Нина Петровна собиралась держать руль своей жизни крепко в руках.

Глава 4: Буря

На следующий день ближе к полудню Марина приехала к матери вместе с Кирюшей, как и обещала. Нина Петровна, хоть и велела себе быть осторожной, всё-таки не могла удержаться от волнения: очень хотелось поверить, что теперь всё наладится. Она ещё с утра испекла пирог с яблоками – любимый Маринин с детства, да и Кирюша сладкое обожал. Сейчас пирог румянился в духовке, наполняя квартиру уютным ароматом.

Кирилл, едва переступив порог, сразу бросился к бабушке, крепко обнимая её за шею. Нина Петровна присела, прижала внука к груди – казалось, целую вечность не видела его. Мальчик радостно защебетал, наперебой рассказывая бабушке, как скучал и что нарисовал для неё.

Марина вошла следом, держа в руке пакет с фруктами. Смущённо улыбнувшись, она разулась:
– Мам, привет. Мы вот... яблок привезли, витамины.

Нина Петровна поднялась, оглядела дочь: та выглядела усталой, но спокойной. Взгляд Марины был виноватым, но тёплым. Настороженное сердце матери немного оттаяло.
– Привет, солнышко. Проходите. Я так рада вас видеть, – искренне сказала она, закрывая дверь.

Марина робко шагнула обнять мать. Нина Петровна с готовностью прижала дочь к себе. Сколько ночей она мечтала просто вот так мирно обнять своё дитя – и вот, кажется, счастье опять возможно.
– Спасибо, что пустила… – прошептала Марина и протянула матери коричневую папку.

Нина Петровна разомкнула объятия и взяла папку дрожащими пальцами. Быстро заглянула внутрь: да, вот и свидетельство о праве собственности, и завещание, и сберкнижка. Всё на месте.

Сердце кольнуло при виде завещания. Вчера она об этом не думала, но теперь, держа листки, вдруг почувствовала укол обиды: дочь, должно быть, знала, что и так получит квартиру после её смерти – зачем же было торопиться, словно стервятники? Но эту обиду она постаралась отринуть. Сейчас не время.

– Спасибо, дочка, – тихо сказала Нина Петровна, убирая папку на полку секретера. – Как ты?

Марина опустила глаза:
– Нормально... Игорь, правда, злится. Мы поругались вчера. Он кричал, что я “подставила” его своими извинениями. Но мне плевать.

Нина Петровна внимательно посмотрела на дочь:
– Он не... не обидел тебя?

Марина горько усмехнулась:
– Нет, что ты. Он только орёт. Но… кажется, это конец. Нашему браку.

Она выдавила последнее слово с заметной болью. Признаться в этом было нелегко.
Нина Петровна сочувственно коснулась её плеча:
– Прости меня...

– Не надо, – покачала головой Марина. – Это я сама виновата. Да и правильно всё. Если муж готов на такое – грош цена такому браку.

В голосе её звучали горечь и обида.

Нина Петровна повела дочь и внука на кухню, усадила их за стол.
– Сейчас чай пить будем, пирог вот-вот будет готов, – она старалась разрядить напряжение, сную между плитой и столом.

Марина достала из пакета яблоки, начала машинально их мыть в раковине. Кирюша тем временем достал из рюкзачка лист бумаги, сложенный вчетверо, и протянул бабушке:
– Баба, смотри, я рисовал! Это ты, а это я. А это солнышко большое.

Нина Петровна улыбнулась, принимая пёстрый детский рисунок, где кривоватыми линиями, но узнаваемо, были изображены двое под солнышком.
– Как красиво, спасибо, мой хороший, – она чмокнула внучка в макушку.

Мальчик гордо кивнул и снова увлёкся выискиванием печенья в вазочке.

Через пару минут ароматный пирог уже стоял на столе, разрезанный на треугольные куски. Кирюша с жадностью уплетал своё угощение, вымазав щёки вареньем. Женщины пили чай, переглядываясь и изредка застенчиво улыбаясь друг другу. Будто мирились заново без слов.

В какой-то момент Марина решилась заговорить:
– Мам… я хотела сказать. Я нашла вакансию одну – экономистом в небольшой фирме. Сегодня резюме отправила.

– Правда? – Нина Петровна обрадованно подалась вперёд. – Вот и славно. Я уверена, тебя возьмут.

– Не знаю… Но надо ведь как-то жить, – вздохнула Марина. – Ипотеку Игорь теперь сам пусть платит, на себя оформит квартиру. Я… я решила подать на развод.

Нина Петровна тихо ахнула, хотя ожидала этого. Она накрыла ладонь дочери своей:
– Если так будет лучше для тебя, я поддерживаю. Тебе, наверное, больно, тяжело…

Марина пожала руку матери:
– Больно, но… уже и легче. Как будто очнулась от дурмана. И глаза открылись: чего ради я была готова на подлость? Ради человека, который меня не уважает и, возможно, не любит. Он ведь и наорал-то вчера не от раскаяния, а от страха, что сядет.

Нина Петровна кивала, чувствуя двоякое: с одной стороны – радость, что дочь прозрела, с другой – печаль за её рухнувшую любовь.

– Мариш, может, всё ещё наладится... – несмело начала она.

Но дочь решительно покачала головой:
– Нет, мам. Я уже решила. Я лучше одна Кирюшу подниму, чем с таким человеком. Сегодня вечером он придёт за вещами, мы пока разъезжаемся.

Вдруг Кирилл, дослушав как мог взрослый разговор, вскинул голову:
– Мама, а папа плохой? Вы ругались громко… я слышал.

Марина побледнела. Она посадила сына к себе на колени:
– Нет, солнышко, папа не плохой. Просто мы с ним пока будем жить отдельно. Но ты его любить можешь, ладно? – голос её дрогнул. – Это не твоя забота – мы взрослые разберёмся.

Малыш непонимающе посмотрел, но кивнул и, слезя с маминых колен, вновь занялся пирогом.

Нина Петровна смотрела на дочь с новым чувством: гордостью. Да, она допустила ошибку, но сейчас вела себя как взрослая ответственная женщина.

Они допили чай. Кирилл убежал играть в комнату, куда бабушка достала из старого сундука его любимые заводные игрушки. Восторгу малыша не было предела.

Марина и Нина Петровна остались вдвоём в комнате и тихонько разговаривали. Впервые за долгое время – спокойно, доверительно. Марина призналась матери, как давило на неё последнее время: долги, ипотека, Игорь подталкивал ко всё более рискованным шагам. Когда тот предложил «убедить маму расстаться с квартирой», она сначала категорически отказалась. Но потом, видя, что мама и так каждый день мается, решила, что так, может, всем будет лучше. И уговорила себя, что это и для мамы благо. А Игорь уже подготовил почву: нашёл покупателя через знакомого риелтора, надо было лишь оформить доверенность или выманить документы. Поэтому они и затеяли тот разговор с давлением. А затем, когда мать отказалась сразу, Игорь разозлился и решил действовать без её ведома – взял бумаги, подделал заявление. Марина покорно подписала, хотя сердце ныло.

– Я каждую секунду тогда боялась, что ты узнаешь и возненавидишь меня, – шёпотом говорила она, ковыряя край скатерти. – Но уже как будто неслась по наклонной и не могла спрыгнуть…

Нина Петровна слушала молча. Слёзы текли у неё по щекам, пока дочь рассказывала, как сама себя загнала в ловушку. В конце концов она не выдержала – притянула Марину в крепкое объятие.

– Всё, всё, хватит, – шептала она, гладя дочь по голове. – Господи, родная, зачем же мы друг друга мучили, а? Надо было сесть да поговорить спокойно давным-давно...

Марина приникла к материнскому плечу:
– Да, мам... Ты знаешь, я вспомнила, как раньше мы с тобой могли спорить, но мирились всегда. Ты учила меня, что любой конфликт можно решить, если услышать друг друга. Я же... забыла об этом.

Нина Петровна печально усмехнулась:
– А я забыла, как слушать тебя… Прости и меня. Я ведь видела, что у вас проблемы, а боялась лезть. Надо было раньше спросить, предложить помочь… Может, кредит бы вместе взяли или ещё что…

– Нет, мы бы не приняли, – отстранившись, Марина покачала головой. – Мы ж гордые, сами хотели выгребти. А потом… правда, замылилось всё, как в тумане. Я сама себя не узнаю последних пару лет.

Нина Петровна грустно погладила дочь по спине. К сожалению, она понимала: тот напряжённый ритм, в котором жили молодые, сломал в дочери многое. Постоянное перенапряжение, кредиты, влияние мужа – всё наслоилось.

Они ещё долго бы сидели так, изливая друг другу наболевшее, но тут в прихожей раздался звук открываемого замка. Дверь, оказавшаяся незапертой на внутренний замок, вдруг распахнулась. На пороге возникла высокая фигура Игоря.

Марина вздрогнула и резко поднялась с места.
– Ты чего без звонка?! – напряжённо спросила она, выходя из комнаты. Нина Петровна тоже поспешила в прихожую, заранее чувствуя беду.

Игорь вошёл, даже не разуваясь, с каменным лицом. В руке у него был спортивный баул.
– Где Кирилл? – бросил он вместо приветствия, проходя внутрь. Тут только он заметил тёщу. Его глаза зло блеснули: – А, вы тут как тут. Семейный совет, значит.

Нина Петровна ощутила, как страх холодной иглой кольнул в груди, но она больше не боялась его. Вид у зятя был грозный: скула дёргается, ноздри раздуваются, глаза налиты яростью.

– Игорь, – начала она осторожно, – давай спокойно…

Но он не дал договорить. Бросил баул у стены и шагнул к жене:
– Спокойно?! После того, что вы устроили? Да у меня на работе уже шепчутся, что я аферист! Как мне людям в глаза смотреть теперь?!

Марина выставила вперёд руку, словно защищаясь:
– Никто ничего не узнает, Игорь. Мама обещала заявление забрать.

Нина Петровна напряглась. Она-то сказала «постараюсь замять», а не сразу заберу… Но вслух ничего не сказала, решив не усугублять.

– Вот пусть забирает! – рявкнул Игорь, буравя Нину Петровну взглядом. – Чего встали? Поехали сейчас, писать отказ!

Марина нахмурилась:
– Ты с ума? Сегодня выходной, никого там нет.

– Мне плевать! – Игорь повысил голос до крика. – Пусть завтра первая побежит и забирает, иначе…

Он осёкся. Нина Петровна, дрожа, тихо спросила:
– Иначе что, Игорь?

Он подступил ближе, нависая над ней. Высокий, мощный, с налитыми кровью глазами, он даже не пытался скрыть угрозу:
– Иначе пожалеете оба.

Марина ахнула:
– Ты нам угрожаешь?!

– А как по-другому с вами?! – взорвался он. – Это что за подстава за спиной мужа? Ты с ней заодно теперь, да? Решила сдать меня ментам?!

– Никто тебя не сдавал, сам виноват! – не выдержала Марина. – Игорь, ты же понимаешь, мы не могли иначе. Ты границ не видишь!

– Конечно, я во всём виноват, – с сарказмом протянул он. – Бедная овечка Марина ни при чём! Да ты сама мне твердила: “мама одна, ей трудно” – это ты придумала переехать к ней! А как жареным запахло, сразу в кусты?

Марина покраснела от возмущения:
– Ничего я такого не говорила! Это ты мне все уши прожужжал про “ресурсы семьи”. Да, я согласилась, но...

– Вы оба меня предатели, – отрезал Игорь. – Сидели за моей спиной, планы строили, ментов подключили. Ну ничего...

Он вдруг дёрнулся, схватил Марину за запястье. Та вскрикнула от боли.

Нина Петровна бросилась вперёд:
– Отпусти её немедленно! Игорь, опомнись!

Удивительно, но она почти не боялась его сейчас. Перед ней стоял не грозный мужик, а жалкий, загнанный страхом человек, готовый бить женщин.

Игорь усмехнулся криво:
– Ах вот как запели. Полицию ей… Так, может, сразу вызывай – чего ж мелочиться. Пусть забирают меня ни за что!

– Не ни за что, а за преступление! – выпалила Нина Петровна. – Украсть документы – это мошенничество, Игорь. Хорошо, хоть не успели чужим людям продать!

Её голос стал твёрдым, даже для неё самой неожиданно. Марина прижалась к стене, глядя то на мать, то на мужа.

Игорь шагнул к тёще почти вплотную, глядя ей в лицо сверху вниз.
– Забери заявление, – процедил он, – и я исчезну из вашей жизни. Нет – будет плохо. И не только мне.

В его тихом тоне прозвучала явная угроза. Нина Петровна выдержала взгляд, хоть сердце и заколотилось.
– Ты мне угрожаешь, Игорь? Мне? – медленно произнесла она. – Да не боюсь я тебя.

И правда – отчаянная смелость овладела ею. Сколько можно бояться этих молодых хамов, пусть даже они родственники? Она выпрямилась, пытаясь казаться выше.

– Нина Петровна… – начал Игорь сдавленно, но она перебила:

– Теперь моя очередь говорить. Я всю жизнь для семьи старалась, и для тебя тоже. А ты пришёл в мой дом и диктуешь условия, ещё и руки распускаешь на мою дочь. Не потерплю больше!

Его глаза налились кровью:
– Что… что вы сделаете?

Марина, собравшись с духом, подошла и встала рядом с матерью:
– Мы не заберём заявление, – твёрдо сказала она. – Пусть всё идёт как идёт.

Игорь аж поперхнулся от ярости:
– Ты с ума сошла?! Да меня же посадят!

– Это будет справедливо, – не дрогнув, ответила Марина, хоть и побледнела. – И нам с тобой лучше не жить вместе.

– Ах ты… – Игорь замахнулся, словно хотел ударить жену.

Нина Петровна быстро шагнула вперёд, закрывая собой дочь. Она встретила зятя презрительным взглядом:
– Давай, ударь меня. Добавь себе срок.

Рука Игоря повисла в воздухе. Он тяжело дышал, как бык перед броском, но не решался.
– Да что ж ты… – прошипел он. – Ведь сдохнете же вы без меня. У тебя, Марина, ни копейки, работу неизвестно найдёшь ли. Маманя твоя тоже на одну пенсию не разгуляется. Я хоть деньги зарабатывал! Всё для семьи!

Марина фыркнула сквозь слёзы:
– Твои деньги – копейки после выплат. Спасибо, проживём как-нибудь.

Нина Петровна молчала, ожидая следующего шага Игоря. Тот вдруг опустил руку и заходил по коридору, нервно меряя шагами. Казалось, искал выход из ситуации.

– Значит, так… – сказал он наконец хрипло. – Живите, как знаете. Только учтите: я про вас тоже всё могу рассказать. Не думайте, что сами чистенькие выйдете.

– Что рассказать? – насторожилась Марина.

– Как ваша мамаша ради собственного жилья родную дочь под суд отдать была готова, – процедил он. – Как ты соучастницей была. Да, вот так, я скажу, что это всё ты придумала, а я просто исполнял. И кто тебе поверит потом, а?

Нина Петровна похолодела. Вот уж подлец… хочет дочку подставить ещё сильнее. Марина тоже поняла:
– Врёшь – никому не моргнув, да? Ну, в этом ты мастер. Но попробуй – давай, пойдём вместе в полицию, посмотрим, кто раньше расскажет.

Она явно блефовала, но звучало убедительно. Игорь дёрнулся:
– Что за чушь…

Марина криво усмехнулась сквозь слёзы:
– Хочешь проверить? Думаешь, я не додумалась сохранить твою переписку с риелтором? У меня всё есть, Игорёша.

Она, конечно, блефовала: ей не до того было. Но Игорь занервничал, соображая. Нина Петровна внутренне порадовалась: дочь не промах, легко может его припугнуть.

Наконец зять выдохнул, будто сдулся. Ссутулился, лицо осунулось:
– Ладно. Вы выиграли. Поздравляю.

Он с ненавистью посмотрел на обеих:
– Живите теперь с чистой совестью, благодетельницы. Надеюсь, не помрёте с голоду.

Марина отвернулась, а Нина Петровна, неожиданно для самой себя, спокойно ответила:
– Не помрём. Уж прожили как-то без тебя большую часть жизни, проживём и остаток.

Игорь хмыкнул, нагнулся за своим баулом.
– Я заберу вещи и ухожу, – буркнул он, проходя в комнату, где раньше они с Мариной жили. Через минуту вышел с выпирающим баулом на плече.

Марина смотрела на него молча, слёзы текли по её лицу. Но она не пыталась его остановить.

На пороге Игорь обернулся напоследок:
– Вы за это ответите. Хоть не законом, так перед собственной совестью. Запомните.

Нина Петровна ничего не ответила, лишь заперла дверь за ушедшим.

Когда шаги затихли, Марина рухнула на стул в коридоре и разрыдалась. Нина Петровна тут же опустилась рядом, обняла её за дрожащие плечи.

– Всё, всё… кончено, – шептала она, гладя дочь по волосам.

Марина плакала навзрыд, уткнувшись в колени матери, как в детстве. Нина гладила её, у самой из глаз катились слёзы – но это были слёзы облегчения.

В дверях комнаты показался напуганный Кирюша:
– Мам… баба… – пролепетал он, растерянно глядя на плачущих взрослых.

Нина Петровна жестом подозвала внука. Он подошёл несмело. Она укутала его тоже в объятия, прижимая с двух сторон с мамой.

Так они и сидели втроём среди тишины опустевшей квартиры. Снаружи заметно стемнело, в стекло форточки билась редкая снежная крупа.

Нина Петровна укачивала дочь и внука, глядя в тёмный прямоугольник окна, и думала о том, что впереди будет непросто. Но хуже, чем было, уже не будет. Теперь их маленькая семья была очищена от злобы и лжи. Пускай потрёпанная, но вместе. А там – жизнь наладится.

Глава 5: Новая жизнь

Прошла неделя после окончательного разрыва с Игорем. За это время многое успело произойти. Марина с Кириллом перебрались жить к Нине Петровне: возвращаться в квартиру, где всё напоминало о недавних скандалах, дочь не захотела. К тому же жильё было оформлено на Игоря, и он съехал, оставив Марине время подыскать другое место. Втроём им было не тесно даже в бабушкиной двушке – главное, теперь царил мир.

Нина Петровна первым делом утром после той бурной ссоры позвонила своему следователю. Она сообщила, что документы возвращены, претензий к дочери и зятю она не имеет. Молодой человек настоятельно переспрашивал, не оказывалось ли на неё давление – уж слишком нетипичной выглядела такая перемена. Нина Петровна солгала в благих целях: сказала, мол, произошла семейная ссора, но всё уладилось. Её попросили приехать лично подтвердить отказ от заявления. На том конце провода даже вздохнули с облегчением: кому охота тянуть семейное дело до суда.

Вмешался, правда, новый эпизод: риелтор, привлечённый Игорем, узнав о милиции, опасался, что его фирму втянут как посредника, и подал заявление от себя – на попытку обмана. Так что Игоря всё-таки ждало разбирательство.

О Игоре они почти ничего не слышали. До Нины Петровны лишь дошёл слух от знакомых, что его уволили с работы – начальство не захотело связываться со скандалом. Да и полиция, как потом выяснилось, возбудила дело по заявлению риелтора. Скорее всего, Игорю предстояли неприятные разбирательства и суровый урок. Но Нина Петровна старалась не думать о нём: он стал частью прошлого.

Марина вскоре подала на развод официально. Казалось, она одновременно переживала и горе, и облегчение. Пару раз Нина Петровна заставала её по ночам тихонько плачущей – всё-таки рухнули годы совместной жизни, разочарование жгло сердце. Но днём Марина старалась держаться молодцом. Искала вакансии, навещала кадровые агентства.

Нина Петровна сидела с Кирюшей, пока дочь бегала по собеседованиям. Только теперь бабушка делала это не из чувства обязанности, а по любви – и дочь всегда благодарила её, настаивая, чтобы мама отдыхала больше.

Однажды вечером, когда Кирилл уже спал, Марина и Нина Петровна сидели вдвоём на кухне с чашками ромашкового чая. Под абажуром горела мягкая лампа. За окном мела метель – зима вступала в полную силу.

– Мам, – вдруг нарушила тишину Марина, – спасибо тебе. Если бы не ты… даже не знаю, что было бы.

Нина Петровна покачала головой:
– Мы обе молодцы. Ты главное – не падай духом.

Марина задумчиво обвела взглядом кухню, такую знакомую с детства:
– Я вспоминаю, как глупо мы жили последние годы. Ведь можно же было иначе… попросить помощи, честно поговорить. А мы с Игорем словно соревновались с окружающим миром: кто кого. И проиграли.

– Вы ещё выиграете своё, – мягко сказала мать. – Просто чуть позже. У тебя ведь вся жизнь впереди.

Марина слабо улыбнулась:
– Твои бы слова, да Богу в уши. Меня ж на работу пока не берут – говорят, стаж прерван, вакансий мало… Может, и правда к твоей Валентине на рынок пойду торговать, – вздохнула она, намекая на соседку-предпринимательницу.

Нина Петровна укоризненно покачала головой:
– Не смей сдаваться. У тебя образование, голова светлая. Просто сейчас конец года, в праздники мало берут. Вот увидишь – после Нового года найдёшь.

Марина кивнула, но неуверенно. Она отхлебнула чай и посмотрела матери в глаза:
– Мам… а ты ведь, наверное, мне теперь не доверяешь, да?

Нина Петровна оторопела:
– С чего ты взяла?

Дочь грустно опустила плечи:
– Ну… я же так тебя предала. Как ты теперь вообще можешь…

– Тсс, – Нина Петровна протянулась через стол и накрыла руку дочери. – Я тебя всё простила, слышишь? Не напоминай, не кори ни себя, ни меня. Мы просто будем жить дальше.

Марина кивнула, сдерживая подкативший комок:
– Я постараюсь быть хорошей дочкой теперь. Честно.

Нина улыбнулась сквозь слёзы:
– А ты у меня всегда хорошая. Просто сбилась с пути немного. Зато теперь всё понимаешь, и второй раз такой ошибки не сделаем.

Они обнялись, чувствуя, как тяжесть прошлого постепенно растворяется. Прощение было окончательным и обоюдным.

В следующие дни жизнь налаживалась. Кирюша привык к новой обстановке, радуясь, что бабушка всегда рядом. Нина Петровна с удовольствием водила его в детский сад по утрам – теперь уже во двор своего дома, где когда-то сама водила Марину. Мальчик поначалу капризничал без мамы, норовил вернуться домой, но бабуля быстро нашла к нему подход.

– Ой, смотри, птички на проводе! Давай посчитаем, сколько их сегодня? – оживлённо отвлекала она.

Кирюша задирал головку к воробьям и принимался сосредоточенно считать: один, два, три… Пока он был занят, они успевали дойти до садика в хорошем настроении.

Каждое утро дворники расчищали дорожки, оставляя узоры лопатами на свежем снегу. Нина Петровна превратила и это в игру:

– Посмотри, Кирюш, словно картины на снегу! Это, наверное, Снеговик ночью рисовал, – показывала она на зигзаги.

Внук смеялся:

– Нет, это дядя Ваня дворник!

Так, в разговорах и играх, прогулки до детсада стали весёлым приключением вместо слёз.

Марина тем временем занималась своими делами – оформляла документы, несколько раз сходила в центр занятости, ходила по интервью. Иногда она возвращалась с грустным лицом – отказывали, но всё же однажды улыбнулась: пригласили на стажировку в солидную фирму, куда она давно мечтала попасть.

– Мам, они сказали, что, возможно, график позволят гибкий, – радостно делилась она вечером по телефону с подругой. – Я смогу Кирюшу пораньше забирать… Да, да, побегу, конечно!

Нина Петровна радовалась не меньше дочери, хотя в глубине души иногда вздыхала: её помощь с внуком всё ещё понадобится, но уж теперь она была только в радость.

В тот же вечер забежала Тамара Павловна – проверить, как дела у подруги. Узнав, что Нина Петровна заявление собирается забрать, она сперва вспылила: мол, зря мягкость проявляешь! Но, увидев, как мирно Кирюша играет на коврике, а Марина спокойно режет салат на кухне, только махнула рукой: «Ладно, тебе видней. Раз уж семья помирилась – чего ж ментам работу давать». И, понизив голос, добавила: «Но смотри, Нин, не дай им снова на шею сесть!» Нина Петровна улыбнулась и заверила подругу, что уж теперь этого не будет. Тамара ушла довольная.

Однажды к ним нагрянула Валентина Ивановна с пирогами – справить, как говорится, новоселье Марины. Принесла целую корзинку плюшек, банку солёных огурцов и календарь на Новый год.

– Во зажились теперь, – подмигнула она Нине Петровне, когда Марина вышла укладывать Кирилла спать. – Что я говорила? Сама небось рада, что избавилась от придурка-зятя.

Нина Петровна только улыбнулась грустно:
– Ой, Валя, всё не так просто… Но да, теперь хоть спокойно.

Соседка, покачав головой, шёпотом поведала:
– Говорят, эта его мать, Ольга-то, сынка чуть не прокляла. Себя на место твоё поставила – мол, чтоб родители на старости лет без угла остаться… Так что ты ей даже понравилась – устроила ему разнос.

Нина Петровна махнула рукой. Злорадствовать, по правде, не хотелось. Да, хоть кто-то признал её правоту, даже сварливая свекровь Игоря, но… «что посеешь, то и пожнёшь» – достаточно и этого.

Накануне Нового года Марине наконец позвонили из той солидной фирмы, куда она отправляла резюме. Пригласили на оплачиваемую стажировку с перспективой трудоустройства. Марина светилась от счастья, держа в руках телефон после разговора:
– Мам, они сказали, что можно и график обсудить гибкий! Я смогу Кирюшку пораньше забирать.

Нина Петровна радовалась, хоть и понимала: её помощь ещё понадобится, но это теперь только в радость.

31 декабря они встретили втроём, вернее – впятером, если считать Тамару Павловну с мужем, которых Нина Петровна позвала разделить застолье. Во всей квартире царило праздничное настроение. В углу гостиной сияла огоньками маленькая ёлка, которую они всей семьёй наряжали ещё на прошлой неделе: Кирюша с огромной серьёзностью развесил на ней все свои блестящие игрушки. На маленькой кухне было тесновато, зато шумно и весело от разговоров и смеха. Кирилл до десяти вечера носился вокруг ёлки, украшенной всей семьёй – у него от счастья разгорелись щёки. Потом малыш уснул на диване, утомлённый радостными играми, так и не дождавшись боя курантов.

Марина вышла на балкон слушать, как вся Москва взрывается салютами в полночь, и загадала себе, как призналась потом, новую спокойную жизнь.

Нина Петровна, кутаясь в платок от морозного воздуха, стояла рядом и смотрела, как искрится небо от бесчисленных фейерверков. Она тихонько благодарила судьбу. За то, что дала ей силы пройти через испытание и не озлобиться душой. За то, что вернула ей любимую доченьку. За то, что старость, хотя и не радость, но может быть и не горем, если рядом близкие люди.

Иногда Нина Петровна сама себе удивлялась: у неё словно второе дыхание открылось. Конечно, иногда подкатывали тяжёлые думы – правильно ли она сделала, что пошла на конфликт? Но стоило взглянуть на улыбающуюся Марину, на крепко спящего Кирюшу – сомнения уходили. Правильно. Иначе нельзя.

Она посмотрела на Марину, лицо которой озаряли всполохи салюта. Дочь почувствовала взгляд, повернулась и вдруг спросила:
– О чём думаешь, мам?

Нина Петровна чуть улыбнулась:
– Да так… Знаешь, есть поговорка: старость – не радость. А я думаю: неправда это.

Марина удивлённо подняла брови:
– В смысле?

– В том смысле, что радость может быть в любом возрасте, – мягко пояснила мать. – Была бы любовь да понимание. А они у нас теперь есть.

Марина молча, крепко обняла её. Взмыл очередной салют, рассыпаясь огненными цветами над ночным городом.

Нина Петровна прижала дочь к себе и улыбнулась сквозь навернувшиеся слёзы. Ей казалось, впереди у них с Мариной и Кирюшей – целая новая жизнь. Пусть и не без облаков, но обязательно с солнцем, которое они уже научились делить поровну на всех.

Глава 7: Эпилог

Апрельское солнце ярко светило на серые надгробия городского кладбища. Нина Петровна остановилась у знакомого памятника с выгравированными буквами: «Сергей Петрович (1953–2019)». Она аккуратно поставила букет свежих ромашек в гранитный вазон и тихо перекрестилась.

– Здравствуй, Серёжа, – прошептала она, проводя рукой по холодному мрамору. – Давненько я не навещала тебя…

Вокруг щебетали весенние птицы, из-под талого снега пробивалась первая травка. Нина Петровна присела на скамейку рядом с могилой. Сердце её было на удивление спокойно.

– Знаешь, у нас всё наладилось, – негромко заговорила она, словно муж сидел рядом и слушал. – Наша Марина – умница, работает, растит Кирюшу, со мной живёт дружно. Да, Серёжа… – она грустно улыбнулась. – Было у нас тяжёлое время. Ты, наверное, оттуда видел… Я чуть было нашу девочку совсем не потеряла. Страшно было. Но ничего – мы справились.

Она поправила выбившийся цветок в букете и продолжила:
– Помнишь, ты всё ругал меня за мягкотелость? Говорил, я Маринку балую. Может, ты и прав был. Раз привыкла всё отдавать – вот и сели на шею. Но знаешь что? Я смогла постоять за себя. Ты бы удивился.

Нина Петровна тихонько вздохнула:
– Мне пришлось стать твёрдой, Серёжа. И я стала. Ради нашей семьи.

На глаза навернулись слёзы – от облегчения и гордости одновременно. Она вытерла их уголком платка.

– Наша девочка снова со мной, – продолжила она, поглаживая мраморную плиту. – Она осознала свои ошибки. Я её простила. Ты бы тоже простил, правда? Она ведь хорошая… просто растерялась под давлением. А Игоря… ну, его Бог накажет, мне уже всё равно. – Она покачала головой, вспоминая зятя. – Главное – Маришка с Кирюшей здоровы, и мы держимся вместе. Вчера вот Кирюшка стих в садике рассказывал – про деда и бабушку. Это он про нас с тобой, Серёжа…

Она замолчала, всматриваясь в выгравированное имя мужа. Казалось, каменный Сергей смотрит на неё со старой фотографии – молодой, улыбчивый. Сколько лет прошло…

– Ты знаешь, я больше не чувствую себя ненужной, – тихо сказала Нина Петровна. – У меня словно второе дыхание открылось. Может, и правда старость – не радость… да только и в старости можно быть счастливой. Я теперь это точно знаю.

Она встала, поправила платок на голове от лёгкого ветерка.

– Ладно, родной, мне пора. Маришка ждёт – мы сегодня с ней шторы новые выбираем, – Нина Петровна улыбнулась, представив, как дочь будет спорить о расцветке, и сердце её наполнилось тёплой нежностью. – Не переживай за нас, у нас всё хорошо. И тебе там… царствие небесное.

Она коснулась губами холодной фотографии и развернулась к выходу. Солнце приятно грело лицо. Нина Петровна шла меж могил, а в голове звучали собственные слова: «и в старости можно быть счастливой». Она ещё раз повторила их про себя – как молитву, как клятву самой себе.

Далеко впереди, у калитки кладбища, она увидела Марину с Кирюшей – те махали ей рукой. Нина Петровна поспешила к ним навстречу, оставляя позади мраморные тени прошлого. Её ждало будущее – не безоблачное, конечно, но своё, выстраданное и наконец-то светлое.