– Женщина! Женщина, вам плохо?! – взволнованный мужской голос прорвался сквозь гул в ушах.
Валентина попыталась ответить, но горло перехватило, а грудь словно сдавило железным обручем. Перед глазами плясали мушки, и всё вокруг начало медленно покачиваться.
– Она, видать, снова с утра ничего не ела, – донёсся откуда-то сбоку ехидный голос Анжелы, соседки по торговому ряду. – Недоедание, как у всех, кто экономит на себе, лишь бы сыночкам-деточкам отдать.
– Да погодите вы! – отрезал тот же встревоженный мужской голос. – Дайте воды и позвоните в скорую, Валентина Сергеевна совсем белая!
Дрожащие пальцы пытались расстегнуть тяжёлую шубу, купленную ещё во времена первых кооперативов, когда муж был жив. Воздуха не хватало, но даже в этом полубредовом состоянии Валентина вдруг вспомнила вчерашний разговор с Митей, от которого сломалось что-то внутри.
– Мам, ну сколько можно жаться в одной квартире? – её старший сын ходил по кухне, заложив руки за спину. – Светка на стенку лезет, когда ты начинаешь нас учить, как котлеты жарить или бельё развешивать.
– Митенька, так ведь это ж моя квартира, – Валентина смотрела на сына глазами, полными недоумения. – Мы с твоим отцом её заработали. Где ж мне ещё жить?
– Мам, ну ты не драматизируй, – Митя глянул на неё и тут же отвёл взгляд. – Можешь с Сашкой пожить. Или снимай квартиру, ты ж на рынке работаешь, деньги какие-никакие есть.
– Квартиру снимать? В шестьдесят лет? – Валя осела на табуретку, чувствуя, как предательски дрожат губы.
– Тебе пятьдесят восемь, мам, хватит возраст накручивать, – фыркнул Митя. – И вообще, это временно. Пока Светка не родит. Ей нервничать нельзя.
Валентина смотрела на сына, выросшего у неё на руках после того, как не стало мужа, и не узнавала его. Неужели этот холодный человек с жёсткими складками у рта – тот самый мальчик, которому она читала на ночь книжки, для которого штопала форму и готовила по ночам, чтобы только он был не хуже одет и накормлен, чем другие дети.
– Я ужин приготовила, – только и смогла выдавить из себя Валентина.
– Света говорит, ты слишком много лука кладёшь, – отрезал сын. – Мы ужинать не будем.
И вот теперь она стояла у своего ларька на рынке, где торговала носками и колготками, а перед глазами всё плыло, а в груди разгоралось странное жжение.
– Звонят в скорую, – буркнул всё тот же мужской голос. – Держитесь, Валентина Сергеевна, я вас не оставлю.
Федорыч, грузчик с рынка, всегда помогал Валентине таскать тяжёлые коробки. Седой, коренастый, с вечной папиросой в зубах и неизменно аккуратно начищенными ботинками. Сейчас он хлопотал вокруг неё с тревогой, которую обычно выказывают только близким.
– Вот и скорая, – выдохнул Федорыч. – Сейчас вам помогут.
Валя снова попыталась что-то сказать, но резкая боль заставила её задохнуться.
– Предынфарктное состояние, похоже, – услышала она голос санитара. – В кардиологию, срочно.
Миг – и вот она уже лежит на носилках, а рядом кто-то кладёт ей на грудь тяжёлую пушистую шапку, чтобы не замёрзла.
– Я с вами поеду, – прорвался сквозь гул в ушах голос Федорыча. – Я же не могу её одну отпустить!
– Нельзя посторонним, – отрезал санитар, захлопывая двери машины.
Последнее, что увидела Валентина перед тем, как сознание окончательно оставило её, – встревоженное лицо Алексея Николаевича, грузчика, на котором, казалось, отпечаталась ещё большая боль, чем та, что терзала сейчас её сердце.
– Голубушка, себя беречь надо было, а не надрываться, – пожилой врач с густыми седыми бровями смотрел на Валентину сквозь очки-половинки. – У вас инфаркт миокарда. Обширный, между прочим. К чему такое доводить?
Валентина глядела в потолок палаты. Четыре койки, обшарпанные стены и запах хлорки. Вот и вся её жизнь – скукожилась до размеров больничной палаты.
– Близких-то вызвали? – спросила соседка по койке, пожилая женщина с добрыми глазами.
– Некого вызывать, – Валентина отвернулась к стене.
– Как это некого? – не отставала соседка. – А дети? Небось и внуки уже есть?
Валентина закрыла глаза. Перед мысленным взором возникло лицо Владимира – молодое, с лукавыми морщинками у глаз. «Валюша, – говорил он, – ты у меня самая счастливая женщина в мире будешь». А потом его не стало – рак сжевал за полгода. А ей остались двое мальчишек – Митя одиннадцати лет и Сашка восьми.
Сколько всего было после? Неподъёмная тяжесть вдовства, когда руки опускаются и хочется выть, а нельзя. Бессонные ночи над тетрадками – она же учительницей была, русский и литературу преподавала. И вечное безденежье, когда в магазине считаешь каждую копейку, а себе не берёшь ничего, лишь бы дети не голодали.
А потом – те самые девяностые, когда зарплату задерживали месяцами. Пришлось уйти из школы на рынок, встать за прилавок. И теперь вот двадцать лет торговли – и всё ради них, ради мальчиков, которые давно выросли и обзавелись семьями.
В дверь палаты осторожно постучали. На пороге, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, стоял Федорыч, тот самый грузчик, помогавший ей на рынке. Только сейчас он был выбрит, в свежей рубашке, и даже несколько гвоздик держал в руке, завёрнутые в газету.
– Валентина Сергеевна, вы это... не пугайтесь, – он шагнул в палату, оглядываясь на дежурную медсестру. – Я ненадолго. Узнать, как вы.
Что-то дрогнуло в груди Валентины – не боль, а странное тепло. Человек, которого она знала только по работе, пришёл навестить её. А сыновья... Сыновья даже не позвонили.
– Алексей Николаевич, – выдохнула она, впервые называя его по имени, – спасибо вам.
В глазах грузчика мелькнуло что-то, похожее на нежность, но он тут же опустил взгляд.
– Так это... выздоравливайте. Я ещё приду, – пробормотал он и, оставив цветы на тумбочке, вышел, задев плечом дверной косяк.
– Вот ведь, – усмехнулась соседка по палате, – не всё так плохо, как казалось. И близкие нашлись.
Валентина закрыла глаза. Впервые за долгое время ей хотелось улыбнуться.
– Бабушка Рита велела передать тебе бульон. Домашний, – прогудела женщина необъятных размеров, ввалившись в палату, где Валентина с соседкой по койке, Маргаритой Павловной, смотрели сериал по маленькому телевизору. – Мы заботимся о тёще Сергея, понимаете?
Валентина еле сдержала вздох. Инна, жена младшего сына, всегда подчёркивала, что помогает ей исключительно по просьбе своей бабушки.
– Спасибо, – Валентина заставила себя улыбнуться. – А Саша как?
– Сергей, – резко поправила Инна, – занят. У него работа, а не торговля носками на холоде. И вообще, бабушка просила сказать... – она метнула неприязненный взгляд на Маргариту Павловну, – что вам нужно отдохнуть от всего, а не дёргать моего мужа по пустякам.
– Но я и не дёргаю, – Валентина растерянно посмотрела на невестку. – Я всего раз позвонила ему, чтобы...
– Вы ему звоните, а потом у вас сердце болит, – перебила Инна. – А он переживает, только вас пожалеет и уже ночь не спит, на работе хуже себя чувствует. А у меня ещё Никитка маленький.
– Внука-то хоть привезёшь показать? – тихо спросила Валентина. – Я ведь почти месяц его не видела.
– Он простывший, – бросила Инна и, поставив на тумбочку термос, развернулась к выходу.
В дверях она чуть не столкнулась с высоким мужчиной. Алексей Николаевич аккуратно расступился перед ней. Инна окинула его недовольным взглядом и выскочила в коридор.
– Кажись, не вовремя я, – смущённо пробормотал мужчина.
– В самый раз, Алексей Николаич, – улыбнулась Маргарита Павловна, пожилая соседка. – Заходите, налью чайку! Моя внучка пирожков со щавелем принесла.
Валентина молча наблюдала, как Алексей Николаевич неловко присаживается на краешек её кровати. За две недели, что она лежала в больнице, он навещал её каждый день, принося то яблоки, то свежий хлеб, то маленькие пельмени с рынка, слепленные грузинкой Тамарой.
– Это вашей невестке чего так не понравилось? – деликатно поинтересовался он, принимая чашку из рук Маргариты Павловны.
– Вы не слушайте никого, Валюша, – вдруг вмешалась соседка, вытирая руки о больничный халатик. – Я тоже через всё это прошла. Всю жизнь отдала детям, а потом в больнице с двумя инфарктами лежала, а они даже обои в комнате переклеили, чтоб я поняла – лишняя.
– Не говорите так, – Валентина обняла себя за плечи. – Я виновата, всё время в их дела лезу, советую. Вон Митя, старший мой, говорит...
Договорить она не успела. Дверь распахнулась, и в палату влетел старший сын с женой. Митя, точь-в-точь как его отец, только с резкими складками у губ, и Светлана – крашеная блондинка с огромным животом.
– Так и знала, что застанем тебя с кем-то, – фыркнула Светлана. – А дома, значит, не можешь? Чуть что – в больничку сразу?
– Валентина Сергеевна серьёзно больна, – вдруг твёрдо произнёс Алексей Николаевич, вставая во весь свой немаленький рост. – У неё инфаркт был.
– А вы вообще кто такой? – скривился Митя. – Почему сидите в палате у моей матери?
– Я друг вашей мамы, – ещё тверже ответил Алексей. – А вот кто вы такой – вот это вопрос. Мать в больнице две недели, а вас первый раз вижу.
Валентина не верила своим ушам. Алексей Николаевич, всегда такой тихий и незаметный, вдруг заговорил как лев.
– Нам с тобой не о чем разговаривать, – Светлана сморщила нос. – Мать, мы пришли сказать – выписывайся скорее. Мы с твоим барахлом разобрались, оно в кладовке. Кровать нам для детской нужна.
– Так вы... меня совсем выселяете? – Валентина почувствовала, как снова сжимается сердце.
– Всё, нам пора, – отрезал Митя, видя, как бледнеет мать. – Только не надо опять сердечный приступ симулировать.
Когда сын с невесткой ушли, в палате повисла тяжёлая тишина.
– А знаете, Валюш, – вдруг нарушила молчание Маргарита Павловна, – может оно и к лучшему. Вы сейчас как будто заново родились. И жить теперь можно иначе – только для себя.
– Выписываемся, Валентина Сергеевна, – врач что-то быстро чиркнул в карточке. – Но вернётесь сюда быстрее ветра, если будете так же себя изводить. Помните: никаких стрессов, нервотрёпки, тяжестей. И таблетки – по часам!
Валентина кивнула, машинально застёгивая старую шубу. Ей не хотелось выходить из больницы. Здесь хотя бы была крыша над головой, а там... Она не знала, куда идти. Митина квартира, где она прожила всю жизнь, больше не была её домом. А снимать жильё на её копейки с рынка – нереально.
– Не кисните, Валюш, – Маргарита Павловна обняла её у выхода. – Возьмите у меня телефончик. Я вам всегда рада, у меня двушка – места полно.
За окнами больницы стоял промозглый февраль. Мокрый снег падал крупными хлопьями, оседая на плечах редких прохожих. Валентина вздохнула и шагнула за порог – прямо навстречу Алексею Николаевичу.
Он стоял под больничным козырьком с бумажными пионами, завёрнутыми в газету, и серьёзно смотрел на неё.
– Идёмте, Валентина Сергеевна, – просто сказал он. – Я вас встречу.
– Спасибо, Алексей Николаевич, – Валентина попыталась улыбнуться. – Только встречать меня особо некуда.
– Это сейчас неважно, – он подхватил её сумку. – У меня к вам разговор.
Они шли молча по заснеженной улице. Валентина никак не могла собраться с мыслями. В голове стучало только одно: «А что дальше? Куда идти?» И вдруг Алексей Николаевич остановился, прямо посреди улицы, и повернулся к ней.
– Валентина Сергеевна, – начал он, сглотнув, – я вам скажу и сразу прошу не обижаться, если что не так. Я ведь давно за вами наблюдаю, ещё с тех пор, как вы на рынок пришли. И всегда думал: вот женщина, которая ради семьи на всё готова. А семья ваша... – он запнулся, – не стоит ваших жертв.
– Что вы такое говорите, Алексей Николаевич, – Валентина покачала головой. – Семья – это святое.
– Святое – это когда уважают друг друга, – твёрдо отчеканил мужчина. – А не когда мать на улицу выставляют. В общем, я всё сказать хочу... Я ведь один уже восемь лет. Жена моя от осложнений родовых умерла, сыночка спасли, слава богу, жив-здоров. И я тогда сам остался с дочкой и сыном, тоже не в мёд окунулся. Но дети выросли, оба семейные, дочка в Краснодаре, сын в Анапе. И я туда перебираться задумал. Дом уже купил.
– Как хорошо, – сердце Валентины неожиданно кольнуло, но уже не болью, а каким-то щемящим чувством. – Буду скучать по вашей помощи на рынке.
– Да я не о том, – Алексей Николаевич решительно тряхнул головой. – Я хотел спросить... Может, согласитесь со мной туда уехать? Замуж я вас зову, Валентина Сергеевна!
Валентина застыла, не веря своим ушам.
– Да вы что, Алексей Николаевич! Мы ведь едва знакомы...
– Знакомы семь лет, – серьёзно поправил он. – Я каждый божий день на ваше лицо светлое смотрел. И всё думал – вот заботливая женщина, на всё для сыновей готова. А сыновья ... – он осёкся. – В общем, это сватовство. И если нет – так нет, не обижусь.
Валентина растерянно оглянулась, словно ища какого-то знака. Целая жизнь пронеслась перед её глазами: измученная работой учительница, продавщица на рынке, мать-одиночка, борющаяся за кусок хлеба... И вот теперь какой-то новый шанс.
– Подождите, – она судорожно пыталась собраться с мыслями. – Я не могу так сразу... Мне нужно с детьми поговорить... Потом...
– Мама! – окрик прозвучал так резко, что Валентина вздрогнула.
К ним, поскальзываясь на снегу, спешил Митя. Его лицо, обычно надменное, сейчас выражало нескрываемую тревогу.
– Что происходит? – он глянул на мать, потом на Алексея Николаевича, всё ещё державшего её сумку. – Саша звонил, сказал, тебя выписывают...
– Помощь решил предложить? – жёстко перебил Алексей Николаевич.
– С мамой разговариваю, – огрызнулся Митя. – Мам, ты пойдёшь домой? Я там с Светой поговорил...
– Домой? – тихо переспросила Валентина, и что-то внутри неё сломалось. – А где теперь мой дом, сынок? Ты же сам сказал – выметайся.
– Мама, ну было дело, погорячился, – Митя неловко потоптался на месте. – Света тоже потом расстроилась, что так вышло. Ты возвращайся...
– Боитесь, что мать к чужому человеку на край России уедет? – Алексей Николаевич выступил вперёд. – А раньше боялись, когда в больнице лежала?
– Уедет? – Митя растерянно моргнул. – Куда? Зачем?
– Замуж выхожу, Митя, – слова вырвались сами собой, и только произнеся их, Валентина поняла, что это правда. – Иду к человеку, который ценит меня, а не выбрасывает, как старую вещь. Я ведь выполнила долг перед вами. Вырастила, выучила. А теперь...
– Но мама, мои дети, – Митя замялся, – внуки твои будут... Как же ты их не увидишь?
– Не увижу? – горько усмехнулась Валентина. – А вы меня видеть хотели? Позвонил ли ты мне за эти три недели в больнице хоть раз, сынок? Вы меня заживо похоронили. А я ещё жить хочу.
Алексей Николаевич бережно взял Валентину под локоть и повёл прочь от застывшего Мити, онемевшего от неожиданного отпора матери.
– Валюшка, смотри – первая клубничка поспела! – Алексей Николаевич прошёл через кухню и поставил на стол маленькую плетёную корзинку с горстью яркой, наливающейся соком ягоды.
Валентина улыбнулась, смахивая со лба прядь волос тыльной стороной ладони – руки были в муке от пирога, который она затеяла с утра.
– Два года прошло, а до сих пор не могу привыкнуть к здешнему климату, – она покачала головой. – В нашем городе снег только-только сходит, а здесь уже клубника.
– Не наш это теперь город, Валюша, – мягко заметил Алексей. – Здесь наше место. Наш дом.
Валентина окинула взглядом уютную кухню в их домике на окраине посёлка в предгорьях Краснодарского края. Беленые стены, горшки с геранью на подоконнике, занавески в мелкую клетку, которые она сшила своими руками... Алексей был прав – это был настоящий дом. Первый дом, где она чувствовала себя не только нужной, но и любимой.
– Когда Машенька с детьми приезжает? – спросила она мужа, вытирая руки о передник.
– К обеду будут, – Алексей прищурился, глядя из окна. – А вон и ещё кто-то приехал.
Валентина подошла к окну и замерла. У калитки стоял Саша, её младший. А рядом с ним – мальчуган лет семи, вылитый отец, только глаза – её, Валины.
– Никитка, – выдохнула она, чувствуя, как дрожат губы.
– Пойдём встречать, – Алексей легонько подтолкнул её в спину. – Давай, Валюша, хватит прятаться.
Они вышли на крыльцо вместе, держась за руки как подростки. Саша неловко мялся у калитки, словно не решаясь войти.
– Здравствуй, мам, – он поднял глаза, и Валентина поразилась – в его взгляде не было прежней холодности, только неуверенность и робкая надежда. – Это Никита. Твой внук.
– Я знаю, – Валентина спустилась с крыльца, вытирая руки о передник.
– Мы к тебе в гости, – выпалил Никита, вертя в руках какую-то машинку. – Я пирожки люблю!
– А у меня как раз пирог в духовке, – Валентина улыбнулась, присаживаясь перед ним. – С яблоками. Любишь с яблоками?
– Обожаю! – выпалил Никита. – А папа сказал, бабушка Валя – самая вкусная бабушка в мире!
– Заходите, – Алексей потрепал мальчика по голове. – Дом открыт.
– Мам, – Саша посмотрел матери прямо в глаза, – прости нас. Мы все... не ценили. Потом, когда ты уехала, поняли... – он запнулся. – Я хочу, чтобы Никита знал настоящую бабушку. Не такую, как мы с Митей её видели.
Валентина ничего не ответила, просто обняла сына за плечи и повела в дом. В конце концов, материнское сердце всё прощает – даже такую страшную рану, как предательство. Она обернулась, и Алексей ободряюще кивнул ей, приобняв за плечи.
Жизнь, решила Валентина, всё-таки справедливая штука. Не всегда, но зато когда кончается чёрная полоса – начинается по-настоящему светлая.