— А что, у жениха семья совсем на мели? — голос Радхики, матери невесты, прозвучал так надменно, что даже её дочь Аруши на миг застыла, словно попала под холодный ливень в разгар жаркого дня.
— И это за месяц до свадьбы! — Аруши почти кричала, резко отворачиваясь от своего жениха Викрама. Её глаза сверкали ярче, чем огоньки лампад на празднике Дивали, а руки дрожали от эмоций.
— Мне уже всё равно, — Викрам заложил ладони за спину, будто пытаясь ухватить хоть какую-то опору в этом душном воздухе, пропитанном напряжением. — Хочешь ты этого или нет, Аруши, но мою семью и меня оскорблять не нужно.
— Оскорблять?! — Аруши круто развернулась к нему, и её золотые браслеты зазвенели, словно колокольчики на ветру над рекой Ганг. — Да твоя мама только что чуть ли не «мошенницей» меня обозвала, а моя… — Она вдруг замолчала, бросив быстрый взгляд на Радхику, сидевшую на диване.
Радхика восседала величественно, как махарани на троне из красного бархата. Её лицо было напряжённым, словно высеченным из камня в древнем храме Кали, а глаза не отрывались от дочери. Она медленно повторила свои слова, и каждое из них падало, как тяжёлый камень в тихий пруд:
— А что, у жениха семья совсем на мели? — В её тоне сквозило такое неприкрытое высокомерие, что даже Аруши, привыкшая к материнским выпадам, растерялась на секунду.
— Мама, ну как ты можешь так говорить?! — Аруши взмахнула рукой, и шёлковое сари зашуршало, будто листья мангового дерева под напором муссона. — Это же Викрам, мой жених, а не какой-то уличный торговец, которого можно отчитывать!
— А что тут такого? — Радхика выпрямилась, её золотые серьги качнулись, поймав свет лампы. — Мы уже выложили целую гору рупий на дворец для церемонии, на цветочные гирлянды, на музыкантов с ситарами. А они даже не чешутся, чтобы хоть чем-то помочь!
Викрам болезненно поморщился, бросив взгляд на свою мать Лакшми. Та сидела у стены на скромном стуле, крепко сжимая старую сумку с выцветшим узором. Её пальцы нервно теребили ткань, а глаза, тёмные и глубокие, как колодец в деревне, неотрывно смотрели на Радхику. Казалось, она вот-вот вспыхнет, но пока сдерживалась — лишь губы поджались в тонкую линию, выдавая бурю внутри.
— Викрам, — наконец не выдержала Лакшми, и её голос дрогнул, как струна старого ситара, — скажи им, что мы тоже люди, а не какие-то попрошайки с базара! Сколько можно тыкать нам в лицо этой «бедностью»? Пусть мы не купаемся в золоте, как махараджи Джайпура, но и не побираемся по чужим дворам!
— Да хватит вам уже! — Аруши устало опустила плечи, будто только что отплясала три часа под палящим солнцем Раджастана. Её голос стал тише, но в нём ещё дрожали отголоски раздражения. — Мы же говорили о любви, о нашем будущем, о том, как будем вместе украшать дом гирляндами из жасмина… А теперь это похоже на торг за козу на рынке в старом Дели!
И тут, словно сорвавшись с цепи, все заговорили разом. Комната наполнилась гвалтом, как базар перед закатом: голоса переплетались, перебивали друг друга, звенели, как медные тарелки на кухне. Слышались обрывки фраз: «надо было раньше думать», «кто оплатит танцоров и угощения с ладду?», «не потерплю такого презрения к нашей семье». Но в этом хаосе было сложно уловить, откуда вообще начался весь этот пожар страстей.
Год назад их история казалась сценарием из болливудского фильма — ярким, красочным и полным надежд. Аруши встретила Викрама в шумном Мумбаи, куда приехала по делам своей компании. Она была бойкой и уверенной менеджером по продажам, с улыбкой ярче, чем солнце над Аравийским морем. Он — спокойным инженером на заводе, чьи руки знали, как чинить машины, а сердце — как беречь чувства. Их любовь закружилась стремительно, как рикша, лавирующий в толпе на Чандни Чоук.
Сначала Викрам перебрался к ней в Дели, сняв скромную комнатку с видом на пыльные улочки. Но вскоре Аруши, не любившая тянуть с решениями, позвала его жить в свою квартиру — просторный дом с балконом, подаренный её отцом, Шивой Кумаром, торговцем тканями, чьи шелка славились от Джайпура до Калькутты. Никто не сомневался: скоро зазвучат свадебные мантры, и воздух наполнится ароматом сандала и шафрана. Но родители с обеих сторон начали коситься на эту молниеносную страсть, как на слишком острый соус чатни, который может обжечь язык.
— Папа, всё в порядке! — уверяла Аруши отца, когда тот, сидя за чашкой масала-чая, спросил, почему Викрам так быстро переехал. — Мы взрослые люди, понимаем, что делаем. Это не просто порыв, а настоящая связь.
— Дочка, дело не в возрасте, — Шива Кумар отхлебнул чай, его густые брови нахмурились, как тучи перед муссоном. — Уж больно вы торопитесь, как река в половодье. Но тебе виднее, я не спорю. — Он замолчал, но его лицо оставалось серьёзным, как у жреца перед важным ритуалом.
Вскоре заговорили о свадьбе. Радхика, мать Аруши, сразу дала понять, что никакой «дешёвой забегаловки» она не потерпит. «В нашем роду праздники всегда гремели, как фестиваль Холи, с красками, музыкой и танцами до утра!» — заявила она, расправляя складки своего изумрудного сари. Аруши лишь пожимала плечами, пытаясь смягчить материнский пыл, но уже тогда чуяла: разговоры о деньгах пахли порохом, готовым вот-вот взорваться.
Викрам поначалу не обращал внимания на эти споры. Он с жаром ездил с Аруши по площадкам: от роскошных дворцов с мраморными колоннами до садов, где павлины распускали хвосты под звуки флейты. Они мечтали о церемонии под открытым небом, с гирляндами из бархатцев и ароматом жареного риса с шафраном. Но когда пришло время знакомить семьи и считать рупии, всё пошло наперекосяк, как телега с лопнувшим колесом на ухабистой дороге.
— Давайте по-честному, — сказал Шива Кумар за семейным чаепитием, разливая дымящийся чай по глиняным чашкам. — Мы готовы взять на себя львиную долю расходов: дворец, угощения, музыкантов. Но и от семьи Викрама ждём хоть какого-то участия. Гостей будет море — не только наши родственники из Дели, но и ваши из деревень.
— Папа, мама Викрама растила его одна, — Аруши поставила чашку на стол, её голос дрожал от сдерживаемого волнения. — Она учительница в маленькой школе у реки, у неё не казна махараджи в сундуках! И мне не хочется делить всё на куски, как лепёшки наан на базаре.
— Дочка, я всё понимаю, — Шива Кумар кивнул, его пальцы постукивали по столу. — Но взрослые договариваются заранее, как жрецы перед пуджей. Мы не требуем от Лакшми невозможного. Если она может помочь — пусть вносит посильное, если нет — тоже не беда. Но тогда не ей решать, как мы украсим праздник цветами и факелами.
Викрам в тот момент промолчал, лишь задумчиво смотрел в окно, где за стеклом шумел вечерний Дели. Но позже, вернувшись с Аруши домой, он вдруг вспыхнул, как фейерверк на празднике:
— Аруши, это что же получается? Твой отец считает нас никчёмными, пока мы не выложим перед ним кошельки с рупиями?
— Викрам, не накручивай себя! — Аруши сняла серьги и бросила их на столик, звенящий звук разнёсся по комнате. — Папа просто хочет ясности. Если твоя мама не может помочь, мы сделаем всё сами, без обид.
— А нас спросить не надо? — Викрам шагнул к ней, его голос стал громче. — Может, у меня есть немного сбережений — я ведь не просто так вкалывал на заводе! А ты уже решила, что мы ни на что не способны, даже не поговорив со мной!
Аруши вздохнула, словно ветер прошёл сквозь пальмовую рощу:
— Делай как хочешь, Викрам. Твоя мама сама сказала: «Мы поддержим духом и молитвами». Я не против этого. Зачем раздувать пожар из уголька?
На том и затихли. Но угли недоверия продолжали тлеть под слоем пепла.
Прошло несколько недель, и напряжение вспыхнуло с новой силой. Радхика настояла на встрече с Лакшми — отцом Викрама в семье не было с его десяти лет, он ушёл, оставив жену и сына, и никто не пытался наладить с ним связь. Встреча прошла в доме Аруши, но вместо аромата специй и тёплых улыбок воздух пропитался жаром споров, как полдень в пустыне Тар.
— Лакшми, сколько гостей с вашей стороны? — Радхика сидела напротив, её голос звучал размеренно, но холодно, как ласси, поданный в медной чаше.
— Человек двадцать, не меньше, — Лакшми поправила край своего простого хлопкового сари. — У нас родня большая: тёти, дяди, кузены из деревни. Все хотят приехать, станцевать на свадьбе, для молодых под звуки дхолаков.
— Отлично, — Радхика кивнула с видом строгого судьи на базаре. — С каждого гостя выходит примерно четыре тысячи рупий — еда, музыка, цветочные арки, обслуживание. Вы готовы к этому?
— Радхика, вы к чему клоните? — Лакшми вскипела, как чайник на углях, её глаза сузились. — Чтобы я прямо сейчас побежала на базар, продала свои серьги и заплатила за каждого из двадцати человек?
— Не прямо сейчас, — вмешался Шива Кумар, сидевший в стороне с чашкой чая. — Мы просто хотим понять, кто и как участвует. Свадьба — не дешёвый танец на улице, это праздник двух семей.
— Мы помогаем, как можем, — отрезала Лакшми, её голос стал резким, как удар ножа по кокосу. — Не думайте, что я сяду вам на шею, как какой-то попугай! Но и в долги ради этого лезть, брать кредиты в банке — нет уж, увольте!
Аруши бросилась тушить этот пожар, пока он не охватил весь дом:
— Давайте все остынем, как после жаркого дня у реки! Если нужно, посчитаем скромнее — без слонов и золотых шатров. Нам с Викрамом главное — радость в сердце, а не гора блюд с ладду и самосами на столе.
— Верно, — кивнул Викрам, его голос звучал устало, но твёрдо. — Я не хочу, чтобы наша свадьба превратилась в торг за козу на деревенском рынке. Мы же семью строим, а не базар открываем…
Но Радхика и Лакшми уже не слышали их. Они кидались упрёками, как специями в кипящий котёл: жадность, высокомерие, непонимание традиций двух разных миров. Аруши и Викрам затихли, переглядываясь, как загнанные танцоры на сцене, не знающие, как закончить этот хаотичный танец.
Через неделю после той встречи Лакшми позвонила сыну. Её голос по телефону был тихим, но настойчивым, как шелест листвы перед дождём:
— Викрам, что там с дворцом для свадьбы? Тётя Рани из деревни уже сари новое купила, билеты на поезд взяла, а ты молчишь, ничего не рассказываешь.
— Мам, мы ещё не решили с меню, — Викрам стоял у окна, глядя на огни ночного Дели. — Аруши с родителями хотят чуть ли не слонов с факелами и фейерверки над рекой. Знаешь, это стоит целое состояние.
— Всё равно, раз свадьба на носу, надо договариваться, — Лакшми вздохнула. — Я не разбогатела за ночь, но коплю потихоньку, немного помогу. Главное, не тяни, сынок. А там уж как-нибудь разберёмся.
— Ладно, — тяжело выдохнул Викрам. — Завтра зайду к ним, поговорю с Аруши и её семьёй.
А у Аруши в тот же вечер был свой разговор с мамой. Они сидели на веранде, окружённые горшками с тулси, и пили чай с кардамоном.
— Дочка, мы с папой внесли задаток за дворец, — начала Радхика, её пальцы нервно теребили край сари. — Но ещё пятьдесят тысяч рупий нужно доплатить. Пусть Викрам с мамой возьмут это на себя. Нам не важно, кто сколько даст, лишь бы всё было по справедливости, как в старинных традициях.
— Мам, мне неловко просить Викрама об этом прямо, — Аруши поставила чашку на столик, её голос дрогнул. — Может, мы сами закроем эти расходы, чтобы Лакшми не кипятилась, как чай на огне?
— А она не думает, как нас не злить? — Радхика прищурилась. — Викрам твой парень славный, работящий, но свадьба — дело общее, всей семьёй гулять будем. Надо сразу всё расставить по местам, чтобы потом не ворчали за спиной.
Аруши промолчала, чувствуя, как новый шквал споров уже собирается на горизонте, как грозовые тучи перед муссоном.
В итоге все собрались у Аруши дома, чтобы «окончательно всё решить». С первых минут разговор затрещал, как костёр под проливным дождём. Лакшми упрямо твердила, что готова дать «символическую сумму» — немного рупий, которые она откладывала с зарплаты учительницы. Но на пышный праздник с танцами и угощениями этого явно не хватало. Радхика, не сдерживаясь, парировала, что «копейками свадьбу не сыграешь, это не деревенский пир на три семьи».
Викрам пытался гасить искры, то и дело вставляя примирительные слова, но его собственная гордость не давала молчать, когда он слышал намёки вроде «семья у тебя простая, вот и не тянут». Аруши мечтала прервать этот базарный хаос, хлопнуть в ладоши, как на репетиции танца, и вернуть всех к здравому смыслу. Но то ли не знала как, то ли сама поддалась общему жару, что накалял комнату сильнее, чем полуденное солнце.
— Викрам, — шепнула она ему, пока родители на миг отвлеклись, считая рупии на бумажке, — я устала оправдываться перед твоими родными, почему у нас всё так пышно, и выслушивать от мамы, что она не хочет платить за чужих гостей.
— Аруши, пойми, у нас в семье не привыкли к такому размаху, — Викрам повернулся к ней, его глаза потемнели от усталости. — Неужели нельзя было проще — без слонов, фейерверков и золотых шатров? Мы могли бы устроить церемонию в саду, под манговым деревом, с простыми танцами и песнями.
— Ты же знаешь маму, — Аруши горько усмехнулась. — Если праздник, то с размахом Болливуда: музыка, цветы, сотни гостей. А теперь поздно менять планы — дворец забронирован, задаток внесён, гости уже шьют сари и покупают билеты.
— И что дальше? — Викрам вымученно улыбнулся, его голос стал тише. — Будем ссориться до последнего, а потом хмуро позировать в шелках перед фотографом, делая вид, что всё в порядке?
Спор зашёл в тупик, как река, упёршаяся в дамбу. Родители перешли на личности, забыв про чай и сладости на столе. Лакшми принялась рассказывать, сколько рупий она тратит на ремонт своего скромного дома в деревне — дома, который однажды достанется Викраму и его будущим детям. Радхика в ответ напомнила, сколько они с мужем вложили в образование Аруши, в её поездки за границу и в ту самую квартиру, где они сейчас спорили.
— Да сколько можно терпеть! — Аруши вскочила с кресла, её голос зазвенел, как гонг в храме во время пуджи. — Мне тошно от этих бесконечных разговоров о деньгах! Мы что, ради бухгалтерии и счетов женимся? Где любовь, где мечты о будущем?
Лакшми вспыхнула, как факел на фестивале:
— Если вам нужна только «красивая картинка» с танцами и слонами, то зачем мы здесь вообще? Делайте что хотите! А потом, небось, нас грязью обольёте — скажете, что сари у нас дешёвое или подарок слишком скромный для ваших вкусов.
— Никто так не говорил! — Викрам повысил голос, пытаясь остановить мать. — Мам, ты слишком остро всё видишь, как ножом режешь!
— Я?! — Лакшми обернулась к Радхике, её глаза сверкнули. — Она сама только что сказала в лицо, что «семья жениха небогата»! Прямо в глаза бросила, как камнем!
— Говорить правду не запрещено, — холодно вставила Радхика, скрестив руки на груди. — Или вы скажете, что возьмёте все расходы на себя без труда? Давайте, докажите!
Шива Кумар, до того пытавшийся вставлять редкие ремарки, наконец хлопнул ладонью по столу, и чашки подпрыгнули:
— Хватит! Это не базарный торг за специи, а свадьба наших детей! Если кто-то не может помочь — не надо, никто не заставляет. Мы делаем праздник для Аруши и Викрама, а не для того, чтобы мериться кошельками и гордостью!
— Для детей? — Лакшми покачала головой, её голос стал тише, но язвительнее. — Посмотрите на них: Аруши вся на нервах, Викрам тоже места себе не находит. И всё из-за этого показного блеска, который вам так важен.
Викрам тяжело выдохнул и посмотрел на Аруши, его взгляд был полон боли:
— Может, спросим себя честно: нужна ли нам такая свадьба? Всё, что мы делали эти месяцы, — не для нас, а для их споров, амбиций и статусов. Где здесь мы, Аруши?
Аруши сжала ладони так, что ногти впились в кожу, и прошептала, глядя ему в глаза:
— Ты что, хочешь сбежать в загс вдвоём, расписаться за полчаса и забыть про всё? Я бы с радостью, Викрам, если бы не эти задатки, не эти ожидания, не эти толпы гостей, которые уже пакуют чемоданы.
— Да плевать на задатки! — Викрам повысил голос, его слова вырвались, как ветер из-под крыши. — Аруши, я не хочу начинать нашу семейную жизнь с такого огня в сердце. Это не праздник больше, а какая-то битва на выживание!
Тут Лакшми неожиданно сказала, её голос дрогнул от смеси гордости и усталости:
— Викрам, не горячись. Мы как-нибудь вытянем, я найду рупии, только не отменяй свадьбу. Это же ваш день, сынок, важный для нас всех.
Радхика вскочила, её глаза сверкнули, как молния в грозу:
— Вы же сами только что ныли, что вам не по карману! Зачем вообще лезете в нашу семью, если даже на свадьбу сына не можете собрать денег?
Это был последний удар, как гром среди ясного неба. Викрам встал, его лицо потемнело:
— Аруши, прости меня, но я так больше не могу. Твоя мама не устаёт унижать нас, словно мы какие-то нищие с обочины. Ты стараешься нас примирить, я вижу, но это уже бесполезно…
— Викрам, — тихо вымолвила Аруши, её голос дрожал, как лист на ветру, — ты хочешь всё отменить? Совсем?
— Да, — горько ответил он, опустив голову. — Лучше жить в мире, чем доказывать твоим родителям, что мы не нищие, но и не готовы сорить рупиями ради их амбиций.
— А как же мы? — Аруши шагнула к нему, её глаза блестели от слёз. — Ведь мы любим друг друга, Викрам. Это не пустые слова…
— Любим… но посмотри, что творится вокруг, — он развёл руками, словно обнимая весь этот хаос. — Это только начало, Аруши. Дальше будет ещё хуже.
Радхика открыла рот, чтобы возразить, но Шива Кумар остановил её резким жестом. Сам же, с досадой в голосе, спросил:
— Получается, все наши рупии, все задатки за дворец, музыкантов, цветы — всё это коту под хвост?
— Похоже, да, — коротко бросил Викрам и направился в коридор за своей курткой. — Аруши, прости меня ещё раз, но так будет лучше. Для всех нас.
Аруши замерла посреди комнаты, не зная, что сказать. Она видела, как Викрам собирает свои вещи в потёртую сумку, как Лакшми встаёт с каменным лицом и напоследок цедит, глядя на Радхику:
— Вот и славно, нечего нас так позорить. Мы своё слово сказали. Пусть им будет совестно за эту спесь.
Радхика стояла, словно поражённая громом, её руки бессильно опустились. Шива Кумар тяжело вздохнул и молча ушёл на кухню, оставив за собой тишину, тяжёлую, как мокрый песок после дождя. Аруши осталась одна, переводя взгляд с уходящего Викрама на своих родителей, не в силах найти слова, чтобы удержать хоть что-то.
— Викрам… — тихо повторила она, её голос был едва слышен, но в нём дрожала надежда, что он сейчас обернётся, шагнёт к ней и обнимет, как в те первые дни в Мумбаи.
— Прости, — только и сказал он, поймав на себе колючий, как шипы акации, взгляд Радхики.
И вот так свадьба, о которой они мечтали под звуки ситара и шелест цветочных гирлянд, рассыпалась, как песочные узоры на ветру. Не стало ни танцев под дхолаки, ни аромата шафранового риса, ни радостных споров о том, какие сари надеть. Осталась лишь горькая пустота — ощущение, что семья так и не родилась, не успев сделать первый шаг.
Через пару дней Аруши сидела на кухне, обложенная бумагами с планами несостоявшегося торжества. Она листала записи о дворце, о музыкантах, о гирляндах из бархатцев, когда телефон завибрировал, нарушая тишину. Это был Викрам. Его голос звучал глухо, как эхо в пустом храме:
— Аруши, мы с мамой уезжаем обратно в Мумбаи. Все эти планы… они потеряли смысл. Прости, если можешь.
Аруши молчала, с трудом переводя дыхание. Её пальцы сжали край стола, а в груди всё сжималось, как будто кто-то выключил свет в её душе. Она не нашла слов для ответа, лишь слушала, как он прощается, а потом связь оборвалась, оставив её в звенящей тишине.
Казалось бы, мелочь — деньги, разные взгляды на жизнь, привычки двух семей. Но именно из этой искры разгорелся пожар, что спалил их мечты. И уж точно никто не ожидал, что главный вопрос окажется не в том, «сколько кто заплатит за свадьбу», а в том, «как жить вместе, если семьи не слышат и не понимают друг друга». Любовь Аруши и Викрама осталась где-то там, в прошлом, среди шумных улиц Мумбаи и тихих вечеров в Дели, но не смогла пережить этот шторм, унесший их счастье, как река уносит сухие листья в сезон дождей.