Первые лучи июньского солнца только-только коснулись крыш старых деревенских домов, когда Анна Петровна Коршунова уже стояла у своего забора с потрёпанным ведром, доверху наполненным зерном. Её морщинистые руки, покрытые старческими пятнами, крепко сжимали ручку ведра, а на губах играла загадочная улыбка, какую можно увидеть лишь у человека, замыслившего что-то особенное.
— Кыш-кыш-кыш! — негромко, но настойчиво позвала она, и словно по волшебству, из-за кустов и деревьев показались первые гости: любопытные воробьи, важные голуби, пара синиц и даже крупный чёрный ворон, который с достоинством наблюдал за происходящим с верхушки старой яблони.
Соседский участок, принадлежавший Тамаре Васильевне Зориной, отделял от владений Анны Петровны лишь невысокий штакетник. Ещё недавно между хозяйками соседних домов царили мир и взаимопонимание, как вдруг их дружбу разрушило непредвиденное обстоятельство.
— Ну, чего стоишь-то, чего смотришь? Клюйте, миленькие, клюйте! Вот так, хорошо, — шептала Анна Петровна, сквозь щели забора наблюдая, как птицы слетаются на угощение. — Привыкайте, родимые, привыкайте к месту!
Пернатые гости с удовольствием поглощали щедрое угощение, не подозревая, что стали пешками в партии, где ставки были куда выше мелкого зерна.
Дверь дома напротив скрипнула, и на крыльцо вышла Тамара Васильевна. Рядом с ней, опираясь на трость и улыбаясь, стоял Иван Степанович — до недавнего времени законный муж Анны Петровны. Увидев их вместе, Коршунова быстро отпрянула от забора и, не выпуская из рук ведра с зерном, скрылась за углом собственного дома.
— Ванюша, ты бы поел чего перед работой в огороде, — донеслись до неё слова Тамары. — Я пирожки вчера напекла, с капустой, как ты любишь.
— С тобой, Тамарочка, я словно заново родился! — громко ответил Иван Степанович, а его бывшая жена сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
Три месяца назад похоронив своего Павла, Тамара Васильевна не стала долго горевать и быстро утешилась в компании соседского мужа. «Одной-то в хозяйстве тяжко, — говорила она подругам, — а Ваня и гвоздь забьёт, и дрова наколет». Иван Степанович, увлечённый обещаниями сытой и спокойной жизни без вечного недовольства жены, не стал долго сопротивляться.
— Чтоб вы подавились этими пирожками! — пробормотала Анна Петровна, зайдя на кухню и с размаху поставив ведро на стол. Её маленькая уютная кухонька, некогда заполненная ароматами борщей и пирогов, теперь пустовала. Одинокая тарелка с недоеденной кашей стояла в раковине, напоминая о том, что хозяйка теперь ест в одиночестве.
Анна Петровна подошла к окну и посмотрела на соседский двор. Тамара суетилась вокруг своего нового мужчины, что-то рассказывая и показывая руками в сторону огорода, где уже поднимались первые ростки овощей, зеленели кусты клубники, а на молодой черешне завязывались первые плоды.
— Посмотрим, как ты запоёшь через месяц, голубушка, — прошептала Анна Петровна, и её глаза, обычно тусклые и усталые, блеснули решимостью. — Посмотрим, как твой огород будет выглядеть к середине лета.
В этот момент к дому Анны Петровны подошла её внучка Маринка — девочка лет шестнадцати с яркими голубыми глазами и длинной русой косой.
— Бабуль, ты чего тут стоишь? — спросила она, заглядывая в окно. — На соседей шпионишь?
— Тьфу ты, напугала! — всплеснула руками Анна Петровна. — И не шпионю я вовсе, а наблюдаю. За природой.
— Ага, за природой, — не поверила внучка, бросив красноречивый взгляд на ведро с зерном. — А это для чего? Неужели кур завести решила?
Анна Петровна внимательно посмотрела на внучку, словно решая, можно ли доверить ей свой секрет.
— Садись-ка, Маринушка, — наконец произнесла она, указывая на стул. — Расскажу я тебе одну историю. О мудрости, терпении и о том, как важно уметь ждать.
Две недели спустя, когда июньское солнце уже нещадно палило, превращая деревенские улицы в раскалённые дорожки, Маринка снова навестила бабушку. На этот раз она застала Анну Петровну за странным занятием: та сидела на лавочке возле дома и методично перебирала птичье пёрышки, складывая их в старую жестяную коробку из-под печенья.
— Бабуль, ты что, в колдовство ударилась? — полушутя спросила девушка, присаживаясь рядом.
— Не говори глупостей, — отмахнулась Анна Петровна. — Просто коллекционирую. На память.
Но в её голосе проскользнули нотки затаённого торжества, которые внучка не могла не заметить.
— Опять что-то замышляешь? — Маринка подозрительно сощурилась. — Ты же обещала, что не будешь мстить деду и тёте Томе.
— А я и не мщу, — слишком поспешно ответила бабушка. — Просто... природу изучаю. Птичек прикармливаю.
— Птичек? — Маринка озадаченно посмотрела на коробку с перьями. — А я-то думала, ты их ощипываешь для своего колдовства!
Они обе рассмеялись, но смех Анны Петровны звучал немного натянуто.
— Пойдём-ка, — внезапно сказала она, поднимаясь. — Покажу тебе кое-что.
Они обошли дом и остановились у забора, откуда открывался вид на соседский участок. Маринка ахнула от удивления. Ещё две недели назад там был ухоженный огород с аккуратными грядками молодых овощей и ягод. Теперь же земля выглядела так, словно по ней прошёлся небольшой ураган: повсюду виднелись следы птичьих лапок, многие ростки были выклеваны, а на клубничных кустах не осталось ни одной ягоды.
— Это... это ты сделала? — прошептала Маринка, поворачиваясь к бабушке.
— Я? — Анна Петровна изобразила искреннее удивление. — Я просто перестала кормить птиц у себя во дворе. Откуда мне было знать, что они найдут пропитание у соседей?
Но её глаза, живые и хитрые, говорили совсем другое.
— Бабуль, это же... это подло! — Маринка покачала головой, но в её голосе было больше восхищения, чем осуждения.
— Подло? — Анна Петровна прищурилась. — А увести мужа у соседки, с которой тридцать лет бок о бок прожила, не подло? А оставить старуху одну доживать свой век — это как называется?
В её голосе появились нотки горечи, и Маринка невольно обняла бабушку за плечи.
— Ты не старуха, — твёрдо сказала она. — Ты ещё всем покажешь!
— Вот именно, — кивнула Анна Петровна. — Покажу. И уже показываю.
В это время со стороны соседского дома послышались громкие причитания. Тамара Васильевна, увидев, что стало с её огородом за время их с Иваном Степановичем поездки в райцентр, заламывала руки и громко причитала:
— Господи, да что ж такое творится-то?! Все посевы погублены! Иван, ты только глянь, что эти проклятые птицы наделали!
Иван Степанович, с трудом передвигая ноги после долгой дороги, подошёл к огороду и схватился за голову:
— Мать честная! Да тут как после бомбёжки!
— Что теперь делать-то будем? — Тамара Васильевна уже почти рыдала. — Урожая не будет, на зиму ничего не заготовим, с голоду помрём!
— Не помрёшь, — буркнул Иван Степанович, и в его голосе промелькнула тень раздражения, которую Анна Петровна уловила даже через забор. — У тебя пенсия, у меня пенсия. Проживём как-нибудь.
— На пенсию эту копеечную?! — взвилась Тамара Васильевна. — А огурчики солёные на зиму? А варенье? А компоты? Всё покупать, что ли?
— Ну, не всё так страшно, — попытался успокоить её Иван Степанович, но его голос звучал неуверенно. — Может, ещё успеем что-то пересадить...
— В конце июня-то?! — Тамара Васильевна всплеснула руками. — Да ты в своём уме, Иван? Куда сейчас сажать? Всё равно не успеет вырасти до осени!
Анна Петровна и Маринка переглянулись. В глазах бабушки плясали искорки злорадного удовлетворения.
— Слышишь? — шепнула она внучке. — Началось.
— Что началось? — не поняла Маринка.
— Расплата, — просто ответила Анна Петровна. — За предательство всегда приходится платить. И чем дальше, тем дороже будет цена.
В последующие дни Анна Петровна с непередаваемым удовольствием наблюдала за развитием событий у соседей. Тамара Васильевна металась по участку, пытаясь спасти то, что ещё можно было спасти, но птицы, привыкшие к тому, что здесь всегда есть, чем поживиться, продолжали прилетать.
К птицам вскоре присоединились и соседские куры, которые раньше никогда не забредали так далеко от своего двора. Теперь же они целыми днями копошились в земле на огороде Тамары Васильевны, выискивая червяков и заодно разрывая то, что осталось от грядок.
— Вань, да сделай же ты что-нибудь! — кричала Тамара Васильевна, выгоняя очередную партию непрошеных гостей. — Забор поправь, что ли, чтоб эти твари сюда не лезли!
Иван Степанович, вздыхая, брался за инструменты, но с каждым днём его энтузиазм угасал, а движения становились всё более медленными и неохотными.
К середине июля огород Тамары Васильевны представлял собой печальное зрелище. Земля, некогда плодородная и ухоженная, превратилась в выжженную солнцем пустыню, покрытую птичьим помётом и следами куриных лап. Редкие уцелевшие растения выглядели болезненно и чахло, не обещая никакого урожая.
Но ещё печальнее выглядели отношения между Тамарой Васильевной и Иваном Степановичем. Их первоначальная идиллия рассыпалась под натиском бытовых проблем и постоянных упрёков.
— Я к Аннушке схожу, — заявил однажды утром Иван Степанович, стоя посреди кухни Тамары Васильевны. — Может, она меня назад примет.
Тамара Васильевна, нарезавшая хлеб к завтраку, замерла с ножом в руке.
— Чего-чего? — переспросила она, не веря своим ушам. — К кому это ты собрался?
— К жене своей, — упрямо повторил Иван Степанович. — Законной. Сколько лет вместе прожили, никогда таких проблем не было. А у тебя... — он обвёл рукой кухню, словно указывая на все неурядицы последних недель, — у тебя всё не слава богу.
— Ах ты, старый хрыч! — воскликнула Тамара Васильевна, угрожающе поднимая нож. — Да я тебя... да я тебе... Пошёл вон отсюда! Чтоб ноги твоей в моём доме больше не было!
Иван Степанович, не ожидавший такой реакции, попятился к двери.
— Тамара, ты чего? Я же просто...
— Вон! — заорала Тамара Васильевна так громко, что её наверняка было слышно на другом конце деревни. — Катись к своей Аньке! Посмотрим, примет ли она тебя, старого дурака!
Иван Степанович, бормоча что-то себе под нос, поспешно покинул дом. Но вместо того, чтобы направиться к Анне Петровне, он пошёл в сторону деревенского магазина, где местные мужики частенько собирались, чтобы пропустить стаканчик-другой.
Анна Петровна, наблюдавшая эту сцену из своего окна, тихо рассмеялась. Всё шло именно так, как она и планировала.
К вечеру в дверь её дома постучали. На пороге стоял Иван Степанович — слегка помятый, с виноватым выражением лица и небольшой сумкой в руках.
— Анюта, — начал он, переминаясь с ноги на ногу, — прими меня назад, а? Ошибся я, старый дурак. Не там счастья искал.
Анна Петровна окинула его холодным взглядом, в котором смешались презрение и удовлетворение.
— Что, Ваня, не сложилось у вас с Тамарочкой? — спросила она с нарочитой заботой в голосе. — А ведь как хорошо начиналось! Пирожки, борщи, огород цветущий...
— Да какой там огород! — махнул рукой Иван Степанович. — Всё птицы поклевали, всё пропало. А Тамарка на меня шишки валит, мол, я виноват.
— И как же ты виноват? — с любопытством спросила Анна Петровна, не спеша впускать бывшего мужа в дом.
— Да кто ж его знает! — развёл руками Иван Степанович. — То ей забор не так починил, то птиц не отогнал вовремя, то ещё что-нибудь. Замучила совсем своими претензиями.
— Бедненький, — с фальшивым сочувствием протянула Анна Петровна. — Как же тебе тяжело пришлось!
В этот момент к дому подбежала запыхавшаяся Маринка. Увидев деда на пороге бабушкиного дома, она остановилась как вкопанная.
— Дед? Ты что тут делаешь?
— Домой вернуться хочет, — ответила за него Анна Петровна. — Говорит, соскучился.
— И ты его пустишь? — недоверчиво спросила Маринка, переводя взгляд с бабушки на деда.
Анна Петровна медленно покачала головой.
— Нет, Маринушка, не пущу, — твёрдо сказала она. — Предателям в моём доме не место.
— Анюта! — взмолился Иван Степанович. — Да я же понял всё, осознал! Не губи!
— А ты меня не губил, когда к Тамарке уходил? — резко спросила Анна Петровна. — Не думал, каково мне одной будет? Тридцать пять лет вместе прожили, а ты всё перечеркнул в один день!
— Бабуль, — тихо сказала Маринка, подходя ближе, — может, всё-таки простишь его? Он же раскаивается.
— Раскаивается он не в том, что предал меня, — покачала головой Анна Петровна. — А в том, что у Тамарки жизнь оказалась не такой сладкой, как думалось.
Она посмотрела прямо в глаза Ивану Степановичу:
— Скажи честно, Вань, вернулся бы ты, если б у неё всё было хорошо? Если б огород не погиб и отношения не разладились?
Иван Степанович опустил глаза, и этот жест был красноречивее любых слов.
— Вот и ответ, — кивнула Анна Петровна. — Так что иди-ка ты, Ваня, к сыну своему в город. Благо у него квартира большая, найдётся место для отца.
— Не могу я к сыну, — пробормотал Иван Степанович. — Мы с ним... в ссоре.
— А это уже не мои проблемы, — отрезала Анна Петровна и решительно закрыла дверь.
Маринка, оставшаяся на крыльце вместе с растерянным дедом, некоторое время молчала, переваривая произошедшее.
— Что теперь делать будешь, дед? — наконец спросила она.
Иван Степанович тяжело опустился на ступеньки крыльца и обхватил голову руками.
— Не знаю, Маринушка, хоть в омут головой.
— Ну-ну, не драматизируй, — строго сказала девушка, присаживаясь рядом. — Видел бы ты, что с бабушкой было, когда ты ушёл. Вот уж кому впору было в омут головой.
Иван Степанович виновато вздохнул.
— Дурак я старый, Маринушка. Повёлся на Тамаркины посулы, как мальчишка. А теперь вот... ни дома, ни жены, ничего.
— Всё у тебя есть, — возразила Маринка. — И дом, и жена. Просто дорогу к ним найти нужно. Настоящую дорогу, а не через чёрный ход.
Она поднялась и решительно постучала в дверь.
— Бабуль, открой! Это я, Маринка!
Дверь приоткрылась, и в щель выглянула Анна Петровна.
— Чего тебе?
— Можно войти? Поговорить надо.
Анна Петровна покосилась на сидящего на ступеньках Ивана Степановича.
— Только ты. Его не пущу.
— Хорошо, — кивнула Маринка и, бросив деду ободряющий взгляд, скрылась в доме.
Разговор внучки с бабушкой продолжался почти час. Иван Степанович всё это время сидел на крыльце, то погружаясь в тяжёлые раздумья, то беспокойно поглядывая на дверь. Наконец она открылась, и на пороге появилась Маринка с серьёзным лицом.
— Дед, бабушка согласна поговорить с тобой. Но есть условия.
— Какие? — встрепенулся Иван Степанович. — Я на всё согласен!
— Во-первых, никакого алкоголя, — начала перечислять Маринка. — Ни грамма. Во-вторых, ты должен помириться с сыном. В-третьих, ремонт в доме — полностью на тебе. И это только начало.
— Согласен, — кивнул Иван Степанович. — На всё согласен. Лишь бы Анюта простила.
— Она пока не простила, — честно сказала Маринка. — Но готова дать тебе шанс. Один. Единственный.
Она отступила в сторону, пропуская деда в дом. Когда дверь за ними закрылась, с соседнего участка донёсся возмущённый крик Тамары Васильевны, обнаружившей, что куры снова разворотили остатки её грядок.
Спустя месяц жизнь в доме Коршуновых начала налаживаться. Иван Степанович, словно пытаясь искупить свою вину, с утра до вечера трудился по хозяйству: чинил крышу, красил забор, копал новые грядки для озимых культур. Анна Петровна, хоть и держалась отчуждённо, постепенно оттаивала, видя искреннее раскаяние мужа.
Маринка, наблюдая за воссоединением семьи, как-то спросила бабушку:
— А птиц ты больше не кормишь у забора?
Анна Петровна загадочно улыбнулась.
— Зачем мне теперь птицы, Маринушка? Я своего добилась. А птицы... птицы пусть живут своей жизнью.
Но внучка заметила, что в сарае у бабушки снова появилось ведро с зерном, только теперь оно стояло не у забора Тамары Васильевны, а в дальнем углу собственного двора. И каждое утро Анна Петровна щедрой рукой рассыпала зерно своим пернатым друзьям, словно благодаря их за неоценимую помощь.
— Знаешь, бабуль, — задумчиво сказала однажды Маринка, — а ведь ты не просто проучила деда и тётю Тому. Ты сделала это так, что никто даже не догадался о твоём участии.
— В этом и есть настоящая мудрость, внученька, — ответила Анна Петровна, поглаживая девушку по голове. — Не в том, чтобы кричать о своей обиде на весь мир, а в том, чтобы заставить мир самому восстановить справедливость. И терпение... терпение в этом деле — самое главное оружие.