В победоносном шествии Наполеона по Европе к ногам императора пали многие страны и лишь Россия стала преградой на его пути к мировому господству. Завоевать Россию Наполеону не удалось, и в 1814 году русские и союзные войска вошли в Париж. Как русские офицеры вели себя в завоеванном Париже, какие достопримечательности они смогли осмотреть, вспоминает полковник Михаил Петров в сборнике «1812 год. Воспоминания воинов русской армии»:
О пребывании нашем в завоеванном Париже 1814 года
Когда полк наш 1-й егерский, находясь в летучем отряде славного генерал-лейтенанта Эмануэля, обошедшем чрез Сент-Клу и Шетени Париж и сделавшем разные наблюдательные движения для поисков и осмотра мест между Версалем и Фонтенбло, занял наконец постоянный пост пред г. Арпажоном, тогда я с позволения отрядного командира нашего отправился в Париж, чтобы воспользоваться случаем видеть его достопамятности, приумноженные властною рукою завоевателя, собравшего от всех мест, покоренных им, все удободвижимые редкости, как будто на выставку союзников.
Прибыв в Париж с адъютантом Клугеном и штаб-лекарем Леонтовичем, я нашел там моего полкового командира генерала Карпенкова, занявшего квартиру близ булевара в улице Темпель, напоминающей о бывшем там некогда пышном подворье храмовых рыцарей, исчезнувших при папе Клименте V и короле Филиппе Пригожем, сожегших, согласясь, последнего гроссмейстера их ордена – знаменитого добродетелями старца Иакова Молле. – Он увиделся со мною почти со слезами от сожаления о том, что не почтил безусловною доверенностию мое призывание его из Реймса в битву к стенам Парижа, уже заподлинно тогда оказавшеюся, как писал я ему из Шалона с нарочито посланным к нему поручиком Готовцевым, знаменитою на многие веки и последнею в той войне с французами-наполеоновцами!
Тут мы расположились с ним пожить во изобилии всего: к нам присоединился брат мой Иван Матвеевич, приезжавший почти каждый день с полкового бивака своего, бывшего за Фонтенблоскою заставою, на общей позиции гренадерского их корпуса. Мы были более десяти раз в Музеуме живописи и скульптуры, который был тогда первейшее диво Парижа и всего снега; два раза – в Бюффоновом кабинете натуральной, истории, имеющем при себе чрезвычайный ботанический сад с прудами и бассейнами, наполненными разными водожителями, и зверинец, содержащий знатных животных всех материков света.
С почтением взглянули на огромную библиотеку, состоящую из 400 000 книг и 150 000 манускриптов, папирусовых, пергаментных и бумажных; механический магазин моделей и настоящих машин числом 52 000 видов. Осмотрели не раз Национальный французский музей, устроенный в бывшем до революции Августинском монастыре старанием одного благонамеренного парижанина – Ренуара.
Эти редкости состоят из церковных вещей, собранных со всей Франции, как-то: лампад, паникадил, ковчегов, прозрачных образов, цветных оконниц и надгробных памятников, из которых – Абеларда и Элоизы извлекает у многих зрителей вздохи, несмотря на простоту этой ротонды, осеняющей два содружно стоящие под нею надгробка. Видели пышные убранства луврских, тюльерийских и люксембургских палат; Пантеон великих мужей Франции с гробами-надгробками, урнами праха и громкими надписями: Дом военных инвалидов, увенчанный огромным, как жар, горящим в высоте куполом, позолотою с огня, под которым в церкви благоухает памятию славных, безукоризненных дел и нравов прах великого Тюренна.
Многократно переходили мы прекраснейшую, богатыми античными мраморами и грантами Египта, Афин. Коринфа и Рима обставленную, но ужасную по воспоминаниям прошедшего площадь Людовика XV, на которой в день Пасхи Христовой 29 марта, преклонили мы колени с Благословенным монархом – полководцем нашим в вечную память скончавшегося мученически венценосца Франции Людовика XVI. Посещали Большую Оперу и так называемый Французский театр, где изумлены были превосходным искусством оркестра, совершенством перспективы декораций, а всего более – дивною игрою театральных артистов Тальмы, Лаиса и других, равно и живостию танцев, пантомим молодого Вистриса и давнего нам знакомца Дюпора.
Всечувственно изведали роскошный Пале-Рояль со всеми его подоблачными и подземельными обителями. Это столетнее меновое торжище чувств, бушующее из края в край, или, лучше сказать, арена страстей человеческих, благоизливающих и злотворствующих нравам людским. Там ежедневно и еженощно многие десятки тысяч народов разных – первостатейных и всяких, своих и чужих – крутятся и пресмыкаются в наслаждениях на семи кругах, выспренних и преисподних, даже тартарных угождений душам и телесам: объедение, опивство, любострастие, корыстолюбие, любомудрие, изящество и крамола уловляют там всякого в устремлении души и сердца его к любимому им предмету утонченными обаяниями, пригребающими к себе не в общую кружку, а врозь золото от всех дотла.
Вообще стихия парижан – бури всех страстей. Там на каждом малом пространстве, особливо булеварного проспекта и Елисейских полей, везде толпятся утонченные призывы сердец к наслаждениям. Тут показывают выученных зверей, птиц, рыб и гадов, фокус-покусы, фантасмагории, панорамы и волшебные фонари, или танцы великолепных кадрилей на натянутых проволоках и веревках, или разные огнецветные китайские изделия, сгорающие при звуках приятнейшей гармоники с особенно изумительною прелестию переливов и блесков.
И везде стаи удалых прелестниц рыщут и нападают с изощренным там их оружием на каждого, ища своих завоеваний, сражая всякое геройство наповал. В окрестностях Парижа посетили мы славный изяществами и событиями Версаль, приятное Сент-Клу, благовидный издали Сен-Жермен, тихий Мальмезон, дымящийся кровью невинного страдальца Сент-Винцент и священное вместилище праха царей галльских – аббатство Святого Дионисия. Там души наши вполне почерпали напоминания – приятные и отвратительные, даже ужасные, достойные похвал и удивления, презрения и проклятий народов и веков, грядущих за настоящим.
Читайте книгу целиком, чтобы узнать, как русские офицеры восприняли войну 1812 года