Это заключительная часть дневника доктора П., которая была переведена на французский неким Х. Мармье, а потом - на русский, хотя доктор был немцем.
В качестве иллюстраций продолжу когда-то начатую тему акварелями из альбома "Черноморские и крымские зарисовки У. Б. Урмстона", то есть Уильяма Брабазона Урмстона сначала лейтенанта, а потом капитана, служившего во время Крымской кампании в военно-морской бригаде, местом боевых действий для которой был Севастополь. Между обстрелами и сражениями лейтенант писал акварельные скетчи. Многие из его акварелей очень легко локализуются даже сегодня.
Под двуглавым орлом
15/27 июня
"Мы присутствовали на торжественной церемонии, которую готовил в течение нескольких дней архиепископ Одесский. Теперь мы достигли своей цели. Речь шла о выведении гарнизона. Я также узнал от одного из моих друзей, инженерного офицера, что после последнего штурма мы начинаем закладывать мины под внешними сооружениями и главными зданиями города, чтобы оставить врагу только груду руин. В то же время четверть гарнизона неустанно работает над завершением линии обороны Карабельной. Если союзники войдут в Севастополь, мы будем защищать его пешими до последнего, наземного рубежа. Память о Москве возвышает наших солдат. Они радуются, думая, что если враг победит, он погибнет при взрыве мин или победит только потоками крови и обломками. Все они усердно готовят это ужасное захоронение, не беспокоясь об опасностях, которым они подвергают себя, продолжая эту работу.
Но гражданское население не готово пережить эту опасность: как только узнали, что с той и с другой стороны копают мины, жители стали покадиать город. В настоящее время город в значительной степени безлюден. Теперь на улицах только военные. Кафе и рестораны, где когда-то собирались блестящие тусовки, сегодня заброшены. Священники и сестры милосердия остались одни.Кафе и рестораны, где когда - то проводились блестящие мероприятия, сегодня заброшены. Священники и сестры милосердия остались одни.
Нет на свете ничего печальнее, чем вид Севастополя. Вчера я обошел во всех направлениях этот город, вернее, эти груды руин , нагроможденные одна на другую в результате бомбардировок 5-7 и 17-18 июня. Целые улицы разрушены под ударами пуль. Верхняя часть города и Корабельная сторона едва узнаваемы. В доках все казалось мертвым. Отряд солдат шел из форта Святого Николая. Их шаги раздавались мрачным эхом. Дома стояли тихие и пустынные такие же, как улица. Чуть ниже на улицах все еще было какое-то подобие жизни. Но что за жизнь! Проезжали две коляски, пять носилок, уносили в лазарет жертв последнего боя. Ялики стояли в ожидании груза, чтобы переправить его на другой берег. Вздохи, крики, стоны этих несчастных, вид их ужасных ран заставили меня свернуть с моего пути.
Я вернулся в глубь город. Везде, везде одно и то же зрелище разрушений, одна и та же безрадостная заброшенность. Театр полуразрушен, правительственный дворец сожжен дотла, от него остались только четыре стены. Морская библиотека, казино, башни, куполадцерквей изрешечены пулями. И только старый собор (Прим. только что заложенный Владимирский собор на Горке) все еще благородно возвышается над руинами. За исключением портала, пробитого бомбой, внешняя часть этого здания практически не повреждена, а внутри не обнаружено никаких следовзасова. У русских есть соблазн поверить, что святой Вадимир, покровитель города, возложил свою мантию на это святилище, и что огонь врагов не смог его достичь.
Под сводами храма царит глубокая тишина . То тут, то там перед святыми образами преклоняют колени несколько бедных людей, которые приходят поблагодарить Бога за свое исцеление!
В боковой часовне стоят три гроба, обитых красным бархатом ; гробницы Корнилова, Истомина, Тимофеева и видное место, на котором крупными буквами написано имя Нахимова. – Точно ли я это увидел или это игра фантазии? Благородный адмирал пожертвует своей жизнью ради груды руин? Я говорю так, как будто Севастополь уже потерян. Но мир говорит теперь именно так. Надежду, которая еще питала нас до 18-го числа, сейчас уже никто не сохраняет.
29 июня/1 июля
Адмирал Нахимов смертельно ранен. Пуля французского трелка попала ему в висок. Осматривая его рану, мы не понимаем, как он мог продержаться всю ночь. Адмирал мертв. Самое доблестное сердце Севастополя перестало биться".
В начале июля в Бахчисарай был направлен доктор П. Он вернулся к этому в конце того же месяца и 17 (29) августа, после битвы при Черной речке он начал записи в своем дневнике с новой главы, которую он озаглавил: последние часы. Великая драма Севастопольской осады подходит к концу. Предотвратить падение уже невозможно южной части этой крепости, и сделаны все приготовления к ее сдаче.
20 июня/2 июля
"Мы не можем представить себе разрушения, причиненные городу бомбардировкой, которая с 17-го числа едва ли прерывалась на несколько мгновений. Тот, кто не видел результатов этой ужасной канонады, никогда не поймет этого. Наша первая линия обороны прорвана, наши крепостные стены провалились во рвы. Наши бедные солдаты работают всю ночь напролет под шквалом бомб, восстанавливая ущерб, нанесенный днем. Каждую минуту на перевязочный пункт привозят новых жертв этой отчаянной борьбы. Потери гарнизона ежедневно составляют от 12 до 1500 человек.
21 августа/ 5 сентября
С этого дня огонь, направленный на крепость, превосходит все, что мы только можем себе представить. Грохот этой канонады звучит безостановочно, как удары молнии; нет, ничто - ни молния, ни ураган, ничто из существующего в природе не похоже на подобное потрясение. Нам кажется невозможным, чтобы гарнизон продержался еще двадцать четыре часа
25 августа/6 сентября 9 часов утра
Вот уже около часа, как огонь противника, кажется, стихает. Мы с минуты на минуту ожидаем приказа отступить на линию за Черной речкой.
29 августа/10 сентября
Севастополя больше не существует. Там, гдекогда-то возвышался гордый город, мы видим только скопление руин. Мы сами уничтожили наш флот и уничтожили этот город. Первый этап Крымской кампании завершен. Что будет со вторым?
Я не верю, что когда-либо прежде был такой бой, как тот, который мы проиграли вчера. С полудня и до самой ночи не прекращалась бойня. Я не думал, что наша армия сможет оказать такое сильное сопротивление после того, что она уже пережила.
Севастополь потерян для России, но Россия не побеждена. Как я и предсказывал, после беспрецедентной упорной борьбы союзники не получили ничего, кроме кровопролития, кроме груды обломков и перспективы еще более ожесточенной войны, бесконечной войны.
1/13 сентября
Если наши враги надеялись, что падение Севастополя обескуражит нашу армию, то они ошибались. Напротив, эта армия снова вступила в бой; она жаждет новых сражений, жаждет мести. Это последнее событие дажепошло Горчакову на пользу: оно вернуло ему доверие войск. Каждый хвалит то, как он осуществил отступление с юга на север, и никтобольше не критикует егопредыдущие действия, как это было раньше.
Вчера в полдень враг отправил нам обратно пять сестер милосердия, которые добровольно остались среди пушечных выстрелов и взрывов с нашими ранеными в Павла и Николая. Французы приставили к нашим героиням почетный караул, который проводил их до порта и вручил оружие, когда они поднялись на борт. Весь наш лагерь пришел в движении, чтобы принять их. Тысячи ура прозвучали при их появлении. Офицеры приветствовали их; солдаты поцеловали им руки и края одежды, говоря: «Добро пожаловать, наши добрые маленькие матери, наши золотые сестренки». Никогда еще дань уважения не была более справедливой. На протяжении всего заседания эти святые дочери и их спутницы совершали чудесную работу. В лазарете, на полях сражений, в бастионах они были для раненых не сестрами, а ангелами милосердия.
13 / 25 сентября
Со дня падения Севастополя прошло двенадцать дней. Я не мог проследить это событие собственными глазами, но внимательно отслеживал все перипетии. Сведения, которые я собрал по этому поводу, настолько противоречивы, что я с трудом различаю подлинные детали. Самое безопасное - придерживаться того, что я сам видел на посту, который я занимал в бастионе № 3. В половине девятого утра я проходил по Николаевской: полки только что вошли в город. Погода была ужасной. Облака быстро бежали по поверхности неба, завывал ветер, и время от времени лил проливной дождь. Вражеская артиллерия гремела оглушительно. Некоторые из бомб долетали до наших кораблей; но основное внимание противника было сосредоточено на Корабельной, и особенно - на башне Малахова. Над этой башней небо было затянуто взрывами бомб, как в зареве пожара.
По нашему бастиону Корнилова и по всем укреплениям Корабельной наш огонь слабый, неуверенный. Можно было бы поверить в военную хитрость, но, видя количество раненых, которых четверть часа за четверть часа эвакуируют на северный берег, невозможно ошибиться в истинной причине этого замедления. Достаточно также оглянуться вокруг, чтобы по выражению всех лиц понять, что каждый ожидает решающей минуты, что в душах наших храбрых солдат воинственная энергия достигает своего последнего предела и что эти войска сдерживаются только привычкой к железной дисциплине.
Около одиннадцати часов канонада союзников достигла своей высшей точки, и в основном она направлена на бастион Корнилова. В это время в городе наблюдается большое движение. Адъютанты скачут галопом туда и обратно; со всех улиц войска стягиваются к Павловскому форту, и мы получаем приказ собраться на Корабельной.
В тот момент, когда мы проезжаем по мосту, вражеская артиллерия замолкает; затем, внезапно, снова разражается Бог знает сколькими надрывными залпами. Земля содрогается от этого грома; волны залива обрушиваются на берег; в тот же миг звучат трубы, и в воздухе раздаются торжествующие крики. Прежде чем мы смогли достичь решающей точки, французские передовые отряды были уже на вершине. Французы овладели бастионом Корнилова. Внаших рядах раздаются болезненные возгласы. Все солдаты останавливаются; похоже, наша армия растерялась. Затем внезапно раздаются крики: «Вперед! Смерть французам!» И мы стремительно набираем высоту, веря в это. Всякий страх исчез. Севастополь не будет сдан без последней защиты. Снова начинается борьба, жаркая, ужасная, беспощадная, как в Инкермане. Мы сражаемся любым видом оружия, мы защищаем каждую пядь земли. Но как только наши войска делают шаг, они обнаруживают перед собой новые французские легионы, что заставляет их отказаться от столь дорого завоеванного места. Русские, однако, упорствуют в бесполезных усилиях/ Cигнал к отступлению уже подан, и некоторые из наших отрядов стремятся остаться в этой кровавой схватке. Наступает ночь. Часть наших полков все еще готовится к атаке. Но в 7 1/2 часа нам приказано удалиться. Бойня закончилась. Севастополь оставлен.
Мы останавливаемся на ночлег на противоположном берегу гавани напротив Павловского мыска. Прежде чем мы успеваем туда добраться, мы видим столб огня, поднимающийся со стороны Карантина; на бастионе Корнилова прогремел взрыв с таким грохотом, что, кажется, разорвалась железный резервуар.
У Павловского мыса бесчисленное количество лодок переправляет защитников Корабельной на северный берег. Гарнизон города переправляется на лодках, этот марш совершается умело и в полном порядке. Батальоны, вернее, печальные остатки батальонов, мирно выступают друг за другом. Из рядов не выходит ни одного человека, и, несмотря на грохот взрывов и взрывы пуль, в этих рядах не замечается ни малейшего страха, ни какого-либо намекана спешку. Каждый отряд терпеливо ждет своей очереди на посадку.
Это чудо русской дисциплины, однако, не случилось бы, если бы после первого же взрыва враги не прекратили свою канонаду, либо желая тем самым воздать должное храбрости своих противников, либо на мгновение изумившись. Их батареи замолчали до тех пор, пока наша последняя лодка не отчалила от берега. Бросая свои снаряды в толпу людей, собравшихся на таком узком пространстве, они изрядно проредили наши ряды!
Незадолго до полуночи наше отступление завершилось, и тогда бастионы № 1, № 2 и № 3 поднялись в воздух. Город был похож на море огня. Едва войска оказались на берегу, как в гавани вспыхнул еще один пожар – были подожжены корабли. Наша армия стояла на берегах Северной бухты, наблюдая в тишине это ужасное зрелище, в то время как с высот Карагач союзники наблюдали, как разрушается город, который они завоевали в стольких сражениях, пожертвовав сотнями тысяч человек.
На следующий день, 9 числа, над морем и сушей поплыли густые клубы пара. Как только порыв ветра отодвинул траурную занавеску, мы увидели только пустые окна. Во второй половине дня снова разорвалось несколько мин. Николаевский форт был разбит.
Издалека Севастополь напоминает очаг потухшего вулкана. Вздыбленные, разрушенные взрывами гребни и остатки стен со стороны моря образуют зубчатые очертания кратера. Посреди этой обширной территории все разрушено, все покрыто песком и обломками. Едва ли можно отличить одно от другого. На этом месте такого чудовищного пожара есть только несколько обломков зданий, почерневших от дыма. Недалеко от форта Святого Николая сохранился ряд зданий. Новое Адмиралтейство также частично избежало разрушения, а кроме него видны только бесформенные очертания собора, нескольких церквей, музея и театра. Что касается нашего флота, от него остались только обугленные доски, которые наши солдаты используют для разжигания костра и приготовления ужина.
22 сентября/4 октября
Императора Александра и ждали в Николаеве Его намерение состоит в том, чтобы создать там новую российскую флотилию. Несколько отрядов собравшихся здесь матроских экипажей уже направлялись в Новый Севастополь. Нам, врачам, предоставляется выбор: присоединиться к ним или остаться здесь. Я принимаю первое предложение, и я проиграю.
Слезы застилают мне глаза! Пусть они текут, чтобы тех, кого больше нет, для тех, кому я посвящаю их как дань уважения от всего сердца. Мой Бог! как это ужасно! Под этой травой погребено более ста тысяч человеческих существ. От Черной до балаклавских высот, какое кладбище! В этом городе, превращенном в пепел, мы все видели, может быть, только начало этой колоссальной борьбы! Для какой боли, для каких страданий предназначено человечество! Нет, я убежден в этом, не здесь решится настоящая война. Она достигла таких масштабов, что может закончиться только в столицах. Наступил момент моего отъезда. Прощайте, все вы, кто спит под этим кровавым пологом. Прощайте, последние обломки некогда такого прекрасного города! Прощайте, товарищи мои; да пребудет с вами Бог! Прощайте".
На этом дневник Мистера П. заканчивается. Пусть его печальные прогнозы не сбудутся! Пусть ему, если он все еще пишет, придется рассказывать только о своих пациентах! "Pax potior bello" (Мир предпочитал войну), - говорят латиняне. X. Мармье.