Тверская губерния, 1760-е годы. В комнате скромного дворянского дома четырнадцатилетняя девочка играла с тряпичной куклой. Её лицо, тонкое и изящное, словно вырезанное искусным скульптором, хранило задумчивость и спокойствие. И вдруг эту безмятежную сцену нарушил резкий скрип двери.
— Поди, Феклуша, жених приехал, — старая нянька отобрала куклу, поправила растрепавшуюся косу девочки и легонько подтолкнула её к двери.
Так состоялось знакомство Агафоклеи Шишковой с будущим мужем. Без романтических ухаживаний, без томных вздохов при луне, без стихов и признаний. Просто дверь захлопнулась за её детством, а когда открылась — девочка уже стояла на пороге новой жизни.
Женихом оказался Марк Федорович Полторацкий, руководитель придворной певческой капеллы. Его путь к успеху был не менее причудлив. Сын сосницкого протоиерея из Черниговской губернии, он обладал таким баритоном, что заставил замереть в восхищении самого Алексея Разумовского, тайного мужа императрицы Елизаветы. Гастрольный тур по маршруту Киев—Петербург—Италия—снова Петербург вознёс бывшего поповича на вершину музыкальной карьеры той эпохи.
Марк получил дворянство, чин статского советника и положение при дворе. А теперь искал себе жену, желательно молодую, красивую, из приличной семьи, хоть и не богатой. Юная Шишкова идеально подходила под эти требования.
Родные Феклуши ликовали, им удалось выдать дочь за придворного. О таком и мечтать они не смели.
А что сама невеста? Её мнения в общем то, никто и не спрашивал. Куклу отобрали, дали мужа. Вот и всё.
После свадьбы произошло неожиданное: молодая супруга наотрез отказалась ехать в Петербург. Муж недоумевал, как так? Любая девица с руками оторвала бы возможность блистать в столице, носить модные платья, танцевать на балах, быть представленной ко двору.
Но Агафоклея предпочла остаться в своём крошечном имении под названием Грузины. Несколько изб, разваливающиеся сараи с тощими коровами, ветхий господский дом, мост, ходящий ходуном под колёсами экипажей — вот и всё богатство.
Странный выбор для молодой дворянки?
Только на первый взгляд. В столице она была бы одной из многих, безголосой женой певца. В Грузинах же она могла стать полновластной хозяйкой. А властолюбие в юной Полторацкой уже тогда билось подобно второму сердцу.
Губерния в юбке
Когда Марк Полторацкий, соскучившись по молодой жене, вернулся в имение, он застыл от изумления. Грузины напоминали растревоженный муравейник. Крестьяне чистили заросшие пруды, ремонтировали сараи, убирали многолетний мусор. На лавке сидел битый староста, с тоской ожидающий своей участи.
— Что же это, душа моя, творится тут у тебя? — только и смог вымолвить Полторацкий.
— А то и творится, Марк Федорович, что жить намерена не как все, — ответила супруга, глядя на него с вызовом. — Мне не кружева да мазурки нужны.
Муж покачал головой. Женская блажь, думал он, пройдёт.
Не прошла. В следующий визит он со страхом узнал, что Агафоклея взяла в долг у соседей такую сумму, от которой закружилась бы голова и у царедворца. Тогда-то Полторацкий и принял самое мудрое решение в своей жизни: полностью передал хозяйственные дела жене.
"Энергичная личность бабушки стушевала его личность", — напишет потом их внучка.
Через десять лет Грузины не узнал бы даже бывалый путешественник. На месте ветхой усадьбы вырос трёхэтажный дворец, где располагалось более 100 комнат. По слухам, его проектировал сам Растрелли. Покои хозяйки отделали розовым мрамором, роскошь, недоступная даже многим петербургским вельможам.
Парки с прудами, статуи и фонтаны — всё появилось словно по мановению волшебной палочки. Но главное отличие этой усадьбы от других бросалось в глаза любому наблюдателю: хозяйственные постройки размещались рядом с господским домом, а не прятались где-то вдали. Для Агафоклеи бизнес, как сказали бы мы сейчас, стоял на первом месте.
А размах этого бизнеса поражал воображение. Конюшни на 250 лошадей. Коровники из жжёного кирпича под черепичной крышей, вмещавшие 600 голов скота. Винокуренные заводы. Мастерские. Оранжереи. Словно город в миниатюре вырос посреди тверских лесов.
Пока столичные дамы учили французские реверансы и обсуждали новые фасоны платьев, Агафоклея скупала земли, строила фабрики и держала на откупе почти всю Тверскую губернию.
Для борьбы с воровством, извечной язвой русских поместий, она изобрела хитроумную систему: регулярно переводила старост из одной деревни в другую. По количеству пожитков, которые крестьянин перевозил на новое место, можно было без труда определить степень его нечестности.
"Царица тверской губернии" — так прозвали Полторацкую соседи. И прозвище было заслуженным. Она не пользовалась услугами управляющих, все нити управления сходились в её руках. Не диво, что к вечеру Агафоклея валилась с ног от усталости.
Служанка мазала её ноги и обвёртывала холстиной.
— Лежи, барыня наша дорогая, — приговаривала она. — Скоро всё отойдёт, и снова побежишь.
И хозяйка "бежала" — строила, покупала, продавала, расширяла владения. Её деловую хватку не остудила даже близость к царскому двору: она не стала транжирить богатство, как другие дворяне, а приумножала его год от года.
Марк Федорович лишь качал головой при виде этой кипучей деятельности. Ему, певцу, с трудом представлявшему жизнь без нот и мелодий, казался странным этот азарт супруги. Впрочем, поняв, что Агафоклея не промотает состояние, как другие дворянские жёны, а лишь увеличит его, он и вовсе перестал вмешиваться в её дела.
Чернила дьявола
Дорога к богатству извилиста и полна соблазнов. Агафоклея это узнала на собственном опыте.
В погоне за новыми землями она однажды перешла зыбкую черту между дозволенным и преступным — составила поддельное завещание на себя от имени дальнего родственника. Афера вскрылась, разразился скандал, началось следствие.
По законам государства ей грозило серьезное наказание. Страшное наказание для дворянки! Соседи шептались, сочувствовали, судачили. Все были уверены, что Полторацкой не удастся выкрутиться, слишком явное преступление.
Но умершая бабушка Екатерина Великая не зря говаривала: "Лучше вовсе отменить смертную казнь, чем наделать исключений". Исключение для Агафоклеи нашлось. Какими средствами она добилась спасения, осталось тайной. Золото, связи при дворе, обаяние, что именно сработало, уже не выяснить.
Потрясение оказалось настолько сильным, что Агафоклея дала необычный зарок: никогда больше не брать в руки пера. И слово своё сдержала. Со временем она действительно разучилась писать и читать. Окружающие даже считали её неграмотной. В глазах многих это лишь добавляло пикантности образу "тверской царицы", мол, неграмотная помещица, создавшая торговую империю.
"Но как же она управляла своим хозяйством?" — спросит озадаченный читатель. Ответ прост: Полторацкая нашла верного секретаря, который ежедневно зачитывал ей документы и записывал её распоряжения. Феноменальная память Агафоклеи хранила тысячи мелочей — цены на пшеницу, количество скота в каждой деревне, имена должников и вес поставленных товаров.
Чем бы ни окончилась эта история со "смертельным вывертом", она лишь добавила Агафоклее решимости. Теперь её целью стало не просто богатство, она хотела создать династию. И дети не заставили себя ждать.
Армия наследников
Помимо предпринимательской жилки, природа наградила Агафоклею редким здоровьем и плодовитостью. Чета Полторацких произвела на свет 22 ребёнка — число, от которого закачалась бы голова даже у нынешних многодетных семей.
Она подошла к воспитанию детей с тем же размахом, что и к хозяйству. Сама выросшая без учителей и гувернёров, Агафоклея дала своим отпрыскам образование, о котором не могли мечтать многие аристократы того времени.
Молодые Полторацкие говорили на нескольких европейских языках, знали историю и литературу, музицировали, разбирались в искусстве. Их домашний круг составляли лучшие умы России: поэт Гавриил Державин, историк Николай Карамзин, архитектор Николай Львов. А с Александром Пушкиным семью связывала такая дружба, что поэт даже выиграл у одного из Полторацких крупную сумму за карточным столом.
Сыновья Агафоклеи сделали блестящие карьеры. Дмитрий окончил Штутгартский университет и создал образцовое хозяйство в России. Петр служил в русском посольстве в Швеции. Но особую гордость матери составлял генерал-лейтенант Константин Маркович Полторацкий, чья судьба причудливо переплелась с историей Отечества.
Жизнь и смерть на сцене
Жизнь Агафоклеи была наполнена непредсказуемыми поворотами. А вот финал оказался неожиданно трагичным.
Во время одной из деловых поездок её экипаж перевернулся. Множественные переломы. Для большинства людей такое происшествие стала бы смертельным, но только не для Полторацкой.
Она выжила. Но оставшуюся жизнь провела прикованной к постели — ни руки, ни ноги не слушались. Для женщины, привыкшей к постоянному движению, это испытание оказалось тяжелее любых физических мук.
Однако деловая хватка Агафоклеи не ослабла. Её кровать стали выносить туда, где шли хозяйственные работы. Лёжа на подушках, она отдавала распоряжения, требовала отчётов, наказывала нерадивых. Домочадцы трепетали перед ней, как и прежде. "Её строгости, властолюбию, а подчас и жестокости не было границ", — отмечали современники.
Особенно доставалось сыновьям. Агафоклея осыпала их проклятиями и называла Пугачёвыми за малейшую провинность. Больше других страдал Пётр Маркович, отец будущей "пушкинской музы" Анны Керн. Он имел несчастную привычку ввязываться в разорительные коммерческие предприятия.
Однажды мать вызвала его в Грузины для объяснений, он растратил деревню со 150 душами крепостных. Для храбрости Пётр взял с собой жену и дочь Анну. Вид разъярённой матушки поразил маленькую Керн:
"Когда он входил к ней, её чесали. Она вскочила, насколько смогла. Седые волосы её стали дыбом, она страшно закричала, изрекла несколько проклятий и выгнала прочь".
Даже в преклонных годах Агафоклея продолжала управлять своей экономической империей. Но время брало своё. Она замечала, что дети не разделяют её страсти к приумножению богатства. Они предпочитали тратить, а не зарабатывать. Это печалило старую помещицу больше, чем физическая немощь.
Чувствуя приближение смерти, Агафоклея решила завершить жизнь так же ярко, как прожила её. Она приказала перенести свою кровать в большой зал дворца и оповестить всю округу, чтобы с ней приходили прощаться.
Ослушаться не посмели ни крестьяне, ни соседи-помещики. Когда огромное помещение заполнилось народом, умирающая начала каяться в своих прегрешениях. Это была первая публичная исповедь в её жизни, и последняя. Неумолимая при жизни, она просила всех о прощении:
— Православные, простите меня, грешную!
— Бог простит! — гудела толпа в ответ.
Все рыдали. Одни от искреннего горя, другие от облегчения. Никто не остался равнодушным.
Священник произнёс причастие, и занавес опустился.
Агафоклея упокоилась в усадебной церкви Грузинской Божьей Матери. Всё её колоссальное состояние — имения, заводы, земли — перешло к наследникам. Большая часть досталась генералу Константину Марковичу, любимому сыну, чья военная слава грела сердце матери. Именно на него она возлагала надежды по сохранению и приумножению фамильного богатства.
Агафоклея прожила удивительную жизнь, полную взлётов, падений и неустанного труда. Девочка, у которой отняли куклу, создала экономическую империю в эпоху, когда женщины не имели даже права голоса. Не умея читать и писать, она управляла тысячами душ и сотнями предприятий. Не имея знатного происхождения, она вошла в высшее общество и породнилась с первыми фамилиями империи.
Что двигало ею — честолюбие, жажда власти или просто желание оставить след в истории? Кто знает. Но одно можно сказать наверняка: среди робких теней прошлого она выделяется как яркая, живая, полнокровная фигура, доказавшая, что женщина способна на многое, если не боится никаких трудов и надеется только на себя.