Отпуск нынче выдался на конец февраля. Посвящен он был, в основном, предельному и бессовестному безделью, или, как сейчас говорят, "обнулению". Иногда, знаете ли, требуется таковое. Однако, дабы не возникло горького послевкусия от бесцельно уничтоженных двух недель, было решено аккордно завершить отпуск каким-нибудь запоминающимся событием. К ресторанам автор "Вечернего лектория" не приучен, шумных компаний избегает, шоппинг его утомляет. Из экстремальных видов спорта предпочитает один - работу. Что же остается? Правильно, старый добрый поход в музей. И не иначе. Этакое свидание с давним добрым знакомым (хожу сюда, наверное лет с пяти - и до сих пор не наскучило).
Екатеринбургский музей изобразительных искусств (ЕГМИИ) в последние несколько лет тароват как на сменные экспозиции, так и на изменения в облике и внутреннем строе собственной постоянной экспозиции. Какие-то из этих событий радуют, какие-то откровенно озадачивают. Увы, на освещение каждого из них у "Вечернего лектория" элементарно нет времени.
Нынешний визит стал очередным поводом для переоценки некоторых явлений в искусстве. Точнее - собственного взгляда на эти явления.
Выставка "В созвездии Мастера/ Кузьма Петров-Водкин. Павел Голубятников".
Сама по себе прекрасная, грамотно и тактично составленная выставка (научились наконец-то!) показала совершенно противоположное тому, что собиралась.
А именно: Петров-Водкин, увы, создать собственную школу не мог.
И не создал.
Видимо, он, как носитель художнического ви́дения, был слишком уникален, чтобы превратить его, это ви́дение, в методику и систему образования. В отличие, например, от старших его современников, Чистякова, или Репина. Именно типичность их мышления, соответствие характера этого мышления настроениям времени, культурным потребностям большинства современников, помноженные на творческий и педагогический азарт, позволили им стать воспитателями плеяды сильных и самостоятельных мастеров, совершенно непохожих друг на друга и на их Учителей.
А Петров... Несмотря на то, что его собственные творческие устремления были глубоко укоренены в прошлом русского искусства и были родственны исканиям современной ему культуры, он так и остался одиноким художником. С мгновенно узнаваемым почерком, похожим на многое и не похожим ни на что - ни в прошлом искусства, ни в его настоящем, ни в будущем.
Конечно, личные устремления Кузьмы Сергеевича распространялись куда дальше ремесла живописца. Он жаждал овладеть всем синтезом средств постижения мира: формой, цветом, линией, словом, звуком. И, безусловно, жаждал поделиться этим синтетическим мировосприятием, этим знанием - со всеми. Казалось бы, все его чаяния были направлены именно на создание собственной Школы. Школы Искусства. И Школы Жизни.
Но... Возможно, Художник в Петрове попросту побеждал Педагога.
"Учителей и Пророков", в своих устремлениях подобных Петрову-Водкину, в ту эпоху было достаточно. Вспомнить хотя бы такие фигуры, как Н.К. Рёрих, или К.С. Малевич. Можно по-разному относиться к их творческой деятельности. Но педагогическое, я бы сказал гуманистическое значение этих личностей в контексте культуры их эпохи (да и последующих) недооценивать нельзя.
Выставка, увы, подтвердила правоту афоризма Леонардо да Винчи: "Плох тот учитель, чьи ученики не превзошли его". Сопоставление произведений Учителя и Ученика оказалось, так скажем, сомнительным.
Ясное, кристальное по замыслу и исполнению, до прозрачности одухотворенное искусство Учителя, в творчестве Ученика, даже "лучшего и любимого", обернулось глухими и болезненными метаниями, впечатление от которых усугубляется нарочитой "неловкостью" почерка (не то природной, не то культивированной).
Клинический диагноз, поставленный Павлу Константиновичу Голубятникову в конце его жизни, многое проясняет в особенностях его собственного художнического ви́дения, в характере всего его самостоятельного творчества. Трагический конец его жизни, да простят меня те, кто в силах простить, не искупил его творческой беспомощности.
Любопытно прямо проводимое на выставке сопоставление произведений Учителя и Ученика. В одном из залов, на противоположных его сторонах, размещены два натюрморта. Один - кисти Петрова, другой - Голубятникова. Они невероятно схожи: по габаритам полотен, по набору и расположению предметов, даже по цветовой гамме. Возникает ощущение, что два человека писали постановку одновременно, с близких точек. Этот параллелизм восприятия - вероятно, ловкий умысел кураторов выставки. И он превратился в очередную западню для Ученика: то, что у Петрова гармонично соотнесено по массам, ритму, цветам, то, что превращено им в единое целое, у Голубятникова превратилось в "перечисление" предметов. Там, где Учитель увидел величавую универсальность и слаженную "симфонию" форм, Ученик обнаружил тревожную их разобщенность. В картине Голубятникова мы буквально физически ощущаем напряженность, некую "съёженность" предметов, словно на глазах усыхающих, их трагическое взаимное отторжение. И какую бы другую картину Голубятникова мы ни рассматривали, мы повсюду обнаружим этот зримо воплощенный принцип изолированности, расщепления на атомы формы и содержания...
Петров и Голубятников, таким образом, предстают на выставке как светлая (и даже просветленная) и темная (помраченная) стороны некоего единого явления. По случайному ли совпадению, или нарочно, но даже заглавный стенд выставки прекрасно демонстрирует это.
"Вечерний лекторий" в данном случае нарочно не приводит в статье репродукций картин, дабы не расхолаживать зашедших на его страницу любителей искусств, а сподвигнуть их на посещение выставки. Этой, или любой другой.
Ходите в музеи, господа!
Познакомиться с новым, поздороваться с давно знакомым.
(Продолжение - в части II)
__________
Автор благодарит читателей за внимание и терпение и надеется на понимание.
_______________________________
© Агранович В.А. - текст, фото.