Предыдущая глава
-Моя жена оказалась больна. Какая-то одна из разновидностей шизофрении. Я не очень силён в медицинских терминах. На первый взгляд она казалась нормальной. Скромной и тихой. Умеющей слушать и быть ласковой. Говорила она всегда мало. В основном любила прикасаться ко мне, обнимать. И я думал тогда, что заботливее этой девушки нет никого на свете. Я был очарован, влюблён. Я сделал всё, чтобы привезти её в Союз и жениться на ней. Фактически я пошёл на преступление, но один мой очень хороший знакомый через своего отца здорово мне помог в те годы.
Хмельницкий держал в руках кружку с давно остывшим чаем и всё ходил вокруг да около, не решаясь перейти к главному. Вера его не перебивала. Понимала, что человеку необходимо выговориться, что на сердце у него лежит какой-то тяжкий груз, который он много лет в себе несёт.
У самой Веры тоже было много тайн, а поделиться не с кем. Какой бы доброй ни была Мария Георгиевна, а всё же не полезно ей знать о прошлом Веры. Неизвестно, как эта милая старушка отреагирует. Люди с уголовным прошлым за плечами никогда не будут нормальными в глазах общественности. Это изгои.
-Моим родителям Флюра не понравилась, я это сразу понял - продолжил Хмельницкий. Он закурил. Здесь можно было. Вера провела его в летнюю кухоньку, пристроенную к дому. Это место она сама любила. Окошки выходят на цветущий луг, удобная софа пристроилась возле бревенчатой стены, на которой висела картина "Бурлаки на Волге". Вера могла часами смотреть на неё. Это был не подлинник, чья-то очень тонкая работа. Мария Георгиевна обмолвилась как-то, что сноха её, живописью увлекалась. Наверное, это она и постаралась.
-Почему вы это поняли? - тихо спросила Вера. Разговоры о родителях для неё были болезненны. Когда-то точно так же её не приняли родители Якова. Особенно мать. Вера часто вспоминала про Елену Юрьевну. Как она там? А сын Якова, каким он вырос? Их ребёнок с Яшей тоже сейчас был бы взрослым. Вера почему-то всегда думала о том, что это была бы девочка. Её родная дочь.
-Мои родители были тактичными людьми и мне своё мнение никогда не навязывали. Но я чувствовал их скованность в присутствии Флюры. Больше всего их беспокоило, что она мусульманка, ведь моя мать всегда набожной женщиной была, и отец тоже. Они потому и в партию не вступали. Уговорил я Флюру креститься в нашу веру. Долго упрашивать не пришлось. Она же любила меня, потому и согласилась быстро. Дали ей христианское имя - Анастасия. Родители мои более-менее вроде успокоились, делали всё, чтобы моя жена не чувствовала себя чужой в нашей семье. Я восстановился в институте, усиленно грыз гранит науки. Каждые выходные в посёлок мотался. Родители мои на невестку нарадоваться не могли. И убирает, и стирает, и есть готовит вкусно. Слишком всё гладко так было, что мне становилось порой страшно. Не может... Не бывает так всё хорошо. Где-то обязательно поджидает подвох. Пять лет брака пролетели, как один миг. Детей родить мы так и не смогли, хотя я проверялся. Всё с моим здоровьем в порядке, Флюра уверяла, что и у неё тоже. Родители мечтали о внуках. Но мама смиренно повторяла, что, видно, пока Господь не даёт нам с Флюрой детей, значит, не время. После института распределили меня на завод, жильё дали, как семейному. Комнатка в общежитии была небольшой, но много ли нам, молодым, надо тогда было? Я выбрал момент и помчал за женой. На порог дома ступил, а там беда. Отец умер. Внезапно. Никто понять ничего не успел. Похороны, поминки. Жену я с матерью оставил, чтоб приглядывала, а сам в город уехал. Как через две недели новая беда. Мать моя умерла. Так же внезапно, как и отец. Снова похороны. В те чёрные дни я был на грани своего горя. Родителей я очень любил.
Фёдор Ростиславович прервал свою речь. Встал. Воспоминания давались ему с трудом. Он до сих пор не отпустил своих родителей и остался всё тем же осиротевшим двадцатисемилетним парнем.
-Я долго не буду описывать всего, что произошло потом. Флюру я в город перевёз, и началась цепочка странных событий. Моя жена вдруг раскрылась в совершенно ином обличье. Истерики, скандалы, ревность. Ножи так и летали над моей головой. Временами она была нормальной, и в один из таких периодов, я повёз её по врачам. Диагноз был озвучен не сразу. Флюра умела очень хорошо притворяться. Мне сказали, что её болезнь генетическая и она не лечится. С годами только прогрессировать будет. Я любил свою жену несмотря ни на что и просто не хотел в это верить, пока она не совершила страшное. Она убила нашего ребёнка.
Хмельницкий умоляюще посмотрел на Веру.
-Не осуждайте меня. Зная о болезни жены, я не позволил ей сделать аборт. Я как ненормальный надеялся, что, родив дочь или сына, Флюра остепенится. Ведь была же она когда-то другой! Я не верил, что эта прогрессирующая болезнь может настолько разрушать личность человека. Флюра раньше была такой ласковой и скромной. Я жил в каких-то иллюзиях, мечтах все девять месяцев. В женской консультации о её диагнозе я не сказал и попытался всё скрыть. Перед самими родами Флюра исчезла.
Руки Хмельницкого дрожали, глаза покраснели. Весь он вмиг как-то осунулся, постарел.
-Флюру нашли в каком-то притоне. Ребёнок ... Это был сын. Мой маленький сын ... Он ... Он был безжалостно задушен. Этот безвинный ребёнок, родившийся у такой безумной матери. В тот момент во мне переклинило что-то. Меня едва удержали, иначе я сам совершил бы страшное и непоправимое преступление. Флюра хохотала как безумная. Хотя она и была ею. В её глазах не было ничего от той милой и доброй девушки, которую я полюбил. Её поместили в психиатрическую больницу. А мне нужно было как-то со всем этим жить дальше. Ведь выяснилось, что и в смерти моих родителей она тоже виновата. У неё было обострение, и она подмешивала что-то им в еду, что вызывало остановку сердца. Мои родители казались ей врагами, она ненавидела их всё это время и свою ненависть долго скрывала. Я живу с чувством вины перед ними много лет. Перед ними и своим новорожденным ребёнком. С завода я через некоторое время ушёл. Все эти сочувствующие взгляды, сплетни и домыслы ... Я не мог это всё выдерживать и вернулся в свой посёлок. Ресторан вот открыл. Здесь никто не знает, что случилось с моей женой. А последние пару лет ко мне стал наведываться Дамир Атынбаев. Он родной брат моей жены. Каким-то образом отыскать меня смог. Стал угрожать мне, шантажировать. Якобы я убил его сестру или ещё что-то с ней сделал.
-Почему вы не рассказали ему правду? - спросила Вера. История Хмельницкого была запутанной, и сложно было представить себе, что такое вообще бывает.
-Я говорил. Он мне не верил. В один из своих приездов он напился и признался, что слабоумие у них семейная болезнь. Но она не у всех детей Атынбаевых проявляется. А вот во Флюре проявилась. Да так сильно, что когда я выкрал её из аула, девушку особо и не искал никто, оказывается. Лишь облегчённо вздохнули. Им бы жить, да радоваться. Но Дамир Атынбаев спустя столько лет почему-то решил, что я их семье что-то должен. Психиатрическая больница находится очень далеко, и я ездил за заключением. Отдам ему. Может, тогда он отстанет от меня и перестанет обвинять в том, чего я не делал.
-Так если он такой любовью вдруг к сестре воспылал, пускай забирает её - усмехнулась Вера. Вот людишки есть жадные до чужого добра. Этот Дамир решил, наверное, что Хмельницкий теперь до конца жизни должен платить ушлой семейке Атынбаевых за свою ошибку молодости.
-Вера, я только сейчас смог оформить развод с Флюрой. По рукам и ногам связан был. А Флюру забрать из лечебницы не представляется возможным, это уже даже не человек. Её держат в специальном изоляторе и никого к ней не пускают. Физически она очень крепкая и ловкая. Даже матёрые санитары её боятся. Ещё она очень хитрая, несмотря на своё безумие. Если Дамир так радеет о сестре, то, пожалуйста, пусть забирает. Я сегодня же выгоню управляющего, которого он прислал в мой ресторан. Я свободен от уз этого брака. Давно нужно было это сделать, да всё руки не доходили. Жалел Флюру, заботился о ней, отдельно оплачивая её достойное пребывание в лечебнице. Вера, я рассказал вам о себе всё. Вы единственный человек, который знает всю правду обо мне. Не хотите ли поделиться своей болью?
-Простите, Фёдор Ростиславович. Не сейчас. Я не готова - Вера замялась. Ей хотелось излить душу, но тому человеку, которому можно доверять. Хмельницкому можно доверять. Только Вера не горела желанием ворошить прошлое снова и снова. Пусть будет всё как есть, время покажет. Вдруг она в этом посёлке надолго не задержится? Так что теперь, везде свою историю жизни рассказывать? Нет уж, пока погодить нужно.
-Я не в обиде и не требую от вас исповедаться мне. Это вы меня, Вера, простите, что в душу к вам лезу. Я рад, что вы у нас здесь появились. Спасибо, что выслушали меня. Я пойду, пожалуй.
Проводив своего директора до калитки, Вера вернулась в дом. Шесть утра. На работу скоро собираться. Настроение почему-то было приподнятым, несмотря на тяжёлый рассказ Хмельницкого. У Веры появилось стойкое ощущение каких-то хороших перемен в её жизни.
Дорогие читатели! Не будьте, пожалуйста, скупы на лайк) Если вам понравилась глава, конечно же. Отблагодарите своего автора, который старается чтобы вам было интересно. Для вас мелочь, а для автора и его канала большой стимул двигаться дальше)