Садитесь поудобнее, сейчас я вам историю расскажу… Про жизнь, про самую что ни на есть. Про семью, про кровь родную, что водой не разольешь, да только… и в самой крепкой родне трещины бывают, такие, что потом не склеишь. И виной всему – оно, наследство.
Вот слушайте.
…Похоронили они мать, Евдокию Петровну. Светлая была женщина, душа-человек. Все ее любили, уважали. Отца схоронили пять лет назад, он у нас рано ушел. Остались мы с братом вдвоем, как два прутика, что от одного дерева выросли. Брат мой, Ванька, старший на пять годков. В детстве, бывало, не разлей вода – куда он, туда и я. Защитник, заступник. Помню, в детстве, мальчишки меня обижали, так он – грудью вставал. «Не тронь мою сестру, а то…». И «а то» было такое грозное, что хулиганы сразу в кусты. А потом вырастем, думаю, вместе состаримся, друг другу в старости подмогой будем.
Ан нет. Судьба – она, видать, свои шутки любит.
После похорон, как положено, поминки справляем. Родня собралась, близкие друзья. Сидим, вспоминаем мать добрым словом. Ванька все больше молчит, грустный такой. Я говорю: «Вань, ты чего такой пригорюнился? Мать же отмучилась, царствие ей небесное. Теперь ей легко и спокойно». А он вздохнет только, да молчит. Я не пойму ничего.
На следующий день Ванька меня и говорит: «Надо, мол, к нотариусу съездить, наследство оформлять». Ну, надо так надо. Дело житейское. Я, правда, особо не думала про наследство. Квартирка у нас, дача мамина, сберкнижка какая-то… Вроде и все. Главное – чтоб мы с братом по-прежнему родными остались.
Приехали мы к нотариусу. Там, как полагается, бумаги, печати, вся эта канитель юридическая. Нотариус, мужчина такой в очках, смотрит на нас поверх стекол, говорит казенным голосом: «Итак, завещание… завещание Евдокии Петровны… читаю».
И читает. А у меня сердце как-то екает. Неспокойно мне. Чувствую – что-то неладное сейчас скажут.
И как обухом по голове: «…все свое имущество, движимое и недвижимое, завещаю сыну моему, Иванову Ивану Ивановичу…»
Сыну? То есть Ваньке. А я? А как же я? Я что – не дочь ей родная, не кровиночка? Смотрю на Ваньку – он голову опустил, молчит. А у меня все внутри кипит, клокочет.
«Простите, – говорю нотариусу, – как это так? А я же тоже дочь. У мамы еще дочь есть. Я – Иванова Анна Ивановна».
Нотариус опять смотрит поверх очков, листает бумаги: «Завещание составлено по всем правилам, подписано Евдокией Петровной лично, заверено… Оснований для сомнений в его законности нет». И снова на меня смотрит, как будто я тут лишняя, как будто меня вовсе и не существует.
А я стою как оглоушенная. В ушах шумит, в глазах темнеет. Ванька молчит, как воды в рот набрал. Я на него смотрю и не узнаю брата своего. Чужой человек передо мной стоит. Чужой и даже враждебный.
Вышли мы от нотариуса на улицу. Солнце светит, люди ходят, жизнь кипит. А у меня как будто мир рухнул. Как будто все, во что я верила, все святое – обман, пустота.
«Вань, – говорю ему прямо в лицо, – как же так? Почему мама так завещание написала? Ты что, знал об этом?»
А он все голову вниз опустил, бубнит что-то невнятное под нос.
«Знал, знал, конечно, знал! – меня как прорвало. – Ты все знал и молчал! И мне ни слова не сказал! Как ты мог, Ванька? Как ты мог со мной так поступить?»
А он вдруг как вскинется, как гаркнет на меня: «А что я мог сделать? Мама так решила! Ее право! Что ты от меня хочешь?»
«Чего я хочу? – смеюсь я горько. – Я хочу понять, что происходит! Почему меня как отрезанный ломоть оставили? Я что, не родная тебе? Не родная матери своей?»
«Родная, родная, – отмахивается он. – Да только ты всегда сама по себе была. У тебя своя жизнь, своя семья. А я всегда с матерью был. Я ее поддерживал, помогал ей. Вот она и решила меня отблагодарить».
«Отблагодарить? – не верю я своим ушам. – За что благодарить? За то, что ты редко к матери заезжал, вечно в своих делах был занят? Да это я за ней ухаживала последние годы! Это я ночи не спала, когда ей плохо было! Это я ей лекарства покупала, врачей вызывала! А ты что? Ты только звонил изредка да навещал по праздникам! И теперь ты говоришь, что мать тебя отблагодарила? За что, Вань? За что?»
Смотрю на него – а у него в глазах злость, жестокость. Как будто не брат передо мной, а враг кровный.
«Хватит, Анька, – говорит он уже спокойнее, но от этого еще страшнее. – Завещание есть завещание. И спорить тут нечего. Мать так решила. Значит, так оно и будет».
И разворачивается и уходит. А я стою на месте, как громом пораженная. Смотрю ему в след и понимаю – все. Кончено братство. Нет больше у меня брата. Разделили нас деньги, проклятое наследство. Разрушило оно нашу семью в один миг.
…Домой я вернулась как в тумане. Муж спрашивает: «Ну что там с наследством?» А я молчу. Слезы душат, слова не могу вымолвить. Он смотрит на меня испуганно: «Ань, что случилось? Говори же!»
И я все ему рассказала, как есть. Про завещание, про брата, про нашу ссору. Муж слушал молча, только головой качал. А потом говорит: «Ну что ж, Ань. Значит, так тому и быть. Воля матери – закон. Ничего не поделаешь».
«Как ничего не поделаешь? – возмущаюсь я. – А справедливость где? А человеческое отношение? Он же меня как плевок выкинул из своей жизни! И мать туда же… Неужели она не понимала, что делает? Неужели не думала, что нас с братом поссорит навек?»
Муж обнял меня крепко, прижал к себе: «Успокойся, родная. Не рви себе сердце. Значит, не судьба нам богатыми быть. Проживем и так. Главное, что мы с тобой вместе, что у нас семья крепкая. А брат… что брат? Бог ему судья».
Но легко сказать – «не рви себе сердце». А как его не рвать, когда тебя родной брат предал? Когда тебя мать родная, оказывается, не любила так, как брата? Обидно, девки, до слез обидно. Как нож в сердце.
…Прошло время. Много лет прошло. Жизнь идет своим чередом. Я живу своей семьей, детями радуюсь, внуков воспитываю. Вроде и забывать стала про брата, про наше наследство. Да только иногда как кольнет в груди – и вспомнится все. Вспомнится брат Ванька, каким он был в детстве, каким он стал потом. И горько так становится, что не сказать.
А Ванька… Ванька разбогател на мамино наследство. Дело свое открыл, крутится-вертится, деньги гребет лопатой. Да только счастья нет у него в глазах. Одинокий он, как перст. Жены нет, детей нет. Так и живет один в своей богатой квартире. Да и кому он нужен такой, алчный да жадный?
…И вот недавно случилось так, что позвали нас на похороны дальнего родственника. Дядя какой-то маминой троюродной сестры. Родня вся собралась, кого лет сто не видели. И Ванька там же.
Стоим мы с ним рядом у гроба, молчим. Я на него косится – постарел брат, сдал как-то. Не тот Ванька уже, что раньше был. Глаза какие-то пустые, безжизненные.
После похорон поминки скромные в кафешке устроили. Сидим за столом, каждый о своем думает. Вдруг Ванька ко мне поворачивается, смотрит прямо в глаза тяжелым взглядом и говорит тихо-тихо: «Ань… прости меня. За все прости».
Я смотрю на него – и не знаю, что сказать. Слова застряли в горле. Обида старая всплыла наружу, как горькая волна. Столько лет прошло, а рана все болит.
«За что простить, Вань? – спрашиваю глухо. – За предательство? За ложь? За то, что братом мне перестал быть?»
Он голову опустил, молчит. Видно, тяжело ему слышать эти слова. Да мне тоже не легче их говорить.
«Я виноват, Ань, – говорит он наконец. – Понимаю теперь. Дурак был, жадный стал. Деньги глаза застят. Прости, если сможешь».
А я смотрю на него и не вижу уже того брата, что когда-то защищал меня от хулиганов. Вижу чужого человека, сломленного и одинокого. Жалко мне его даже как-то становится. Но простить… простить – не знаю, смогу ли когда-нибудь.
«Поздно, Вань, – говорю ему тихо. – Очень поздно. Слишком много лет прошло. Слишком много боли ты мне причинил».
И отворачиваюсь от него. А он так и сидит, опустив голову. И понимаю я, что правда говорят люди: деньги – зло. Разрушают они семьи, ломают судьбы. И брата моего они у меня украли. Навсегда.
И вот думаю я теперь: прощать или не прощать? Время покажет. Да только братом он мне уже никогда не будет. Нет больше брата моего Ваньки. Умер он для меня тогда, в день оглашения завещания. Умер и все тут. И никакие деньги, никакое покаяние его уже не воскресят. Увы…
Вот такая история вышла. Про жизнь, про людей, про семью. Думайте сами, решайте сами, как говорится. А я свой рассказ закончила. Спасибо, что выслушали.