Знакомый до каждой царапинки лифт медленно полз на девятый этаж. Ольга Викторовна переложила тяжёлые пакеты из одной руки в другую, привычным движением поправила седеющую прядь, выбившуюся из аккуратной укладки. В пакетах что-то глухо звякнуло – стеклянные банки с домашними заготовками. "Аленка их обожает с детства", – подумала она с нежностью.
Дверь в квартиру дочери была не заперта – значит, ждали. Ольга вошла без звонка, как делала уже сотни раз. В прихожей царил лёгкий беспорядок: детские ботиночки разбросаны, зонтик прислонён к стене, на тумбочке – горстка мелочи и чеки из магазина.
– Алёночка! – позвала она, проходя на кухню. – Я тут супчик привезла, котлетки... И огурчики, те самые, что ты любишь!
Из комнаты донеслось приглушённое клацанье клавиатуры – там явно работал Максим, её зять. А вот и Алена показалась в дверях – осунувшаяся, с кругами под глазами, в домашней футболке и спортивных штанах.
– Мам, ну зачем ты... – начала было дочь, но Ольга уже деловито выставляла на стол контейнеры.
– Как зачем? Вы же совсем замотались, я же вижу. – Она критически оглядела кухню. – Так, а пыль-то когда вытирали в последний раз? И шторы эти совсем выцвели, давно говорила – надо новые...
Включив плиту, она поставила разогреваться суп и, не теряя времени, потянулась за тряпкой. Пока суп грелся, можно было навести порядок. Вот эту вазу лучше переставить, здесь протереть, там поправить... Краем глаза она заметила, как в кухню зашёл Максим – высокий, подтянутый, в домашней рубашке и джинсах.
– Здравствуйте, Ольга Викторовна, – сухо кивнул он.
– Максим, как раз вовремя! – защебетала она. – Я тут супчик привезла, сейчас разогреется...
Он молча кивнул и отошёл к окну, всем своим видом показывая отстранённость. Ольга украдкой взглянула на него: плечи напряжены, желваки на скулах ходят. "Устал, бедный", – подумала она, не замечая, что её суетливая забота только усиливает это напряжение.
Алена металась между ними, пытаясь сгладить неловкость:
– Мам, давай я сама... Ты присядь, расскажи лучше, как твои дела...
– Какие тут дела! – отмахнулась Ольга. – Вот у вас дела, у вас заботы. А я что? Я так, на пенсии... Вот, решила помочь немного...
Она говорила и говорила, передвигая вещи, протирая поверхности, поправляя шторы – всё как привыкла за долгие годы, как считала правильным. Не замечая, как при каждом её движении всё сильнее каменеет лицо зятя, как устало прикрывает глаза дочь.
Максим наконец не выдержал и вышел из кухни, так и не притронувшись к супу. Звук захлопнувшейся двери кабинета прозвучал как выстрел.
– Он просто устал, мам, – поспешила объяснить Алена. – Много работы сейчас...
Ольга понимающе закивала. Конечно-конечно, работа, стресс – тем более нужно создать дома уют, порядок. Вот она и старается... Ведь для кого всё это? Для них же, для детей...
Солнце клонилось к закату, его лучи падали на идеально протёртую поверхность стола, на расставленные по местам безделушки, на безупречно ровные складки штор. Всё было правильно. Всё было так, как должно быть.
Только почему-то в этой чистоте и порядке повисло что-то тяжёлое, неназванное, какая-то невидимая трещина, которую Ольга упорно не хотела замечать.
Когда за Ольгой Викторовной закрылась дверь, Максим медленно прошёл по квартире, возвращая вещи на привычные места. Любимое кресло-качалка снова встало у окна, откуда открывался вид на парк. Подарочное издание Бродского вернулось на прикроватную тумбочку. Даже кружка с недопитым кофе, которую тёща немедленно сполоснула и убрала в шкаф, снова оказалась на подоконнике.
Алена молча наблюдала за этим молчаливым протестом, покусывая губы.
– Знаешь, – наконец произнёс Максим, присаживаясь на диван, – я правда ценю, что твоя мама хочет помочь. Но мы же не просили об этом.
Его голос звучал устало и глухо, будто он сдерживал рвущиеся наружу слова.
– Она просто хочет как лучше, – привычно отозвалась Алена, присаживаясь рядом. – Ты же знаешь маму...
– Знаю, – он потёр переносицу. – Именно поэтому и молчу. Но иногда мне кажется, что я задыхаюсь от этой... заботы.
Алена положила голову ему на плечо, пытаясь найти слова, которые примирили бы двух самых близких ей людей. Но слова не находились.
На следующий день Ольга появилась без предупреждения, едва Максим ушёл на работу. В руках – снова пакеты, на лице – решительное выражение.
– Аленушка! А я тут подумала – давно пора кухню переделать. Смотри, что я принесла!
Не дожидаясь ответа, она начала выкладывать на стол новые занавески, набор ярких полотенец, силиконовые формочки для выпечки.
– Мам, – осторожно начала Алена, – может, не стоит? Мы с Максимом вроде привыкли уже...
– Доченька, – Ольга остановилась, прижимая к груди очередную покупку, – ты же сама говорила, что времени не хватает. Вот я и решила... Смотри, эти шкафчики удобнее будет повесить здесь. А специи лучше держать вот тут...
Она говорила и действовала одновременно, с удивительной скоростью меняя привычный порядок вещей. Алена пыталась возражать, но каждый протест разбивался о стену материнской уверенности: "Так будет лучше", "Я же для вас стараюсь", "Вот увидишь, удобнее станет".
К вечеру кухня преобразилась. Всё сияло чистотой, пахло новыми занавесками и свежей выпечкой. Ольга стояла посреди своего творения, довольно оглядывая результат. На столе дымился пирог с капустой – любимый Аленкин с детства.
Звук поворачивающегося в замке ключа заставил Алену вздрогнуть. Максим вошёл в квартиру, принося с собой запах осеннего вечера и мокрого асфальта. Замер на пороге кухни, медленно обводя взглядом изменения.
Пальцы его с такой силой вцепились в виски, что побелели костяшки. Желваки заходили на скулах, как тогда, в прошлый раз. Он явно хотел что-то сказать, но сдержался, только желание выплеснуть накопившееся раздражение читалось в каждом его движении.
– Максим, – радостно защебетала Ольга, не замечая его состояния, – смотрите, как теперь удобно! И пирог я испекла...
– Спасибо, – процедил он сквозь зубы и вышел из кухни.
Алена беспомощно переводила взгляд с двери, за которой скрылся муж, на мать, продолжавшую рассказывать о преимуществах нового расположения кухонной утвари. В воздухе повисло ощущение надвигающейся грозы. Оставалось только надеяться, что она пройдёт стороной.
Но где-то в глубине души Алена понимала – гроза неизбежна. И это будет не просто летний дождик, а настоящая буря, которая сметёт привычный уклад их жизни.
Утро выдалось пасмурным. Тяжёлые тучи висели над городом, словно предчувствуя надвигающуюся бурю. Ольга проснулась раньше обычного – в голове крутилась мысль о гостиной в квартире дочери. "Там же совершенно неправильно стоит мебель! И шторы эти унылые... Нужно срочно всё исправить".
К девяти часам она уже была у дверей знакомой квартиры. Алена открыла не сразу – видимо, собиралась на работу.
– Мамочка? – На лице дочери промелькнуло какое-то странное выражение. То ли испуг, то ли усталость. – Я сейчас убегаю...
– Ничего-ничего, ты беги по своим делам! – Ольга решительно шагнула в квартиру. – А я тут немного приберусь, порядок наведу. Давно хотела гостиную переставить.
– Мам, может не надо? – В голосе Алены звучала почти мольба. – Максим очень не любит, когда...
– Доченька, – перебила её Ольга, – ты же сама видишь – здесь всё неправильно стоит! Вот это кресло – оно же свет загораживает. А диван? Разве можно так ставить? У вас тут половина пространства впустую пропадает!
Не слушая дальнейших возражений, она принялась за работу. Кресло – любимое место Максима – переехало в угол. Диван развернулся на девяносто градусов. Журнальный столик занял новое место у окна. Книжные полки... О, эти полки требовали отдельного внимания!
– Кто же так книги расставляет? – бормотала Ольга, перебирая томики. – Надо по размеру, по цвету... Вот так будет гораздо красивее!
День медленно клонился к вечеру. Ольга, довольная проделанной работой, расставляла последние акценты – вазы, статуэтки, декоративные подушки. Входная дверь хлопнула так неожиданно, что она вздрогнула, едва не выронив хрустальную вазу.
Максим застыл в дверях гостиной. Его взгляд медленно скользил по изменившейся до неузнаваемости комнате, по незнакомому расположению мебели, по книгам, выстроившимся по размеру вместо привычного тематического порядка. По его любимому креслу, задвинутому в самый тёмный угол.
Тишина звенела, как натянутая струна.
– Где... – его голос был хриплым, – где мои рукописи? Они лежали на столе.
– Ах, эти бумаги! – оживилась Ольга. – Я их аккуратно сложила и убрала в ящик. А то разбросаны как попало...
Что-то сломалось в его лице. Желваки заходили на скулах, пальцы сжались в кулаки.
– Пусть твоя мама займётся своей жизнью, а не нашим домом! – слова вырвались как удар хлыста. – Хватит! Просто хватит!
Ольга застыла с вазой в руках. В комнате повисла звенящая тишина, такая густая, что, казалось, её можно было потрогать руками.
– Максим... – начала было Алена, неслышно появившаяся в дверях.
– Нет, – он резко развернулся к жене. – Это уже слишком. Я не могу работать дома, потому что здесь постоянно что-то переставляют. Я не могу найти свои вещи, потому что их всё время "убирают". Я не могу... я просто не могу так больше!
Ваза в руках Ольги дрожала всё сильнее. Она медленно опустила её на полку, машинально поправила салфетку. Руки двигались сами по себе, привычно наводя порядок, пока в голове билась единственная мысль: "Неужели я все делала неправильно? Неужели я... лишняя?"
Она не помнила, как взяла сумку. Как дошла до двери. Как спустилась на лифте. Очнулась только на улице, где промозглый осенний ветер бросал в лицо мелкие капли дождя.
"Неужели я им совсем не нужна?" – эта мысль обжигала изнутри, заставляя сердце сжиматься от боли.
Ольга брела по улице, не разбирая дороги. Мимо спешили люди, сигналили машины, шелестели под ногами мокрые листья. А внутри разрасталась пустота – та самая, которую она так отчаянно пыталась заполнить, наводя порядок в чужой жизни.
– Может, он прав? – Ольга сидела в уютной кухне своей старой подруги Тамары, задумчиво помешивая остывший чай. За окном догорал октябрьский вечер, окрашивая небо в нежные пастельные тона.
– А знаешь, – Тамара присела рядом, – я давно хотела тебе сказать... Ты не думала, что действительно слишком... вмешиваешься?
– Как это – вмешиваюсь? – вскинулась Ольга. – Я же помогаю! Я для них стараюсь!
– А они просили об этой помощи?
Этот простой вопрос остановил готовый сорваться с губ поток возражений. Ольга замолчала, глядя в окно, где последние лучи солнца золотили верхушки тополей.
– Знаешь, – продолжила Тамара мягко, – когда Машка моя замуж вышла, я тоже всё рвалась помочь, советы давала, даже ругались... А потом поняла – им надо свои шишки набить. Свои традиции создать. Свой дом построить. А мы можем только рядом быть. Тихонько, с любовью.
– Но как же... – Ольга запнулась, подбирая слова. – Чем мне тогда заниматься? Я же только ради них...
– А собой? – Тамара лукаво прищурилась. – Помнишь, ты в молодости рисовать любила? А сейчас твои краски пылятся на антресолях. И эти курсы, о которых ты говорила...
Что-то дрогнуло в душе Ольги, какая-то давно забытая струна отозвалась тихим звоном. Действительно, когда она в последний раз делала что-то для себя? Не для дочери, не для зятя, не для внука – а для себя?
На следующий день она впервые за много лет достала старый этюдник. Краски почти высохли, кисти затвердели, но запах масляных красок всколыхнул столько воспоминаний... Первый же набросок вышел корявым, второй – чуть лучше. А к вечеру она вдруг поняла, что просидела за мольбертом весь день, забыв позвонить Алёне и проверить, что они там едят.
И ничего страшного не случилось.
Через неделю она записалась на курсы живописи. Потом – в группу скандинавской ходьбы. Завела страничку в социальной сети, где делилась своими первыми робкими работами. Жизнь постепенно наполнялась новыми красками, новыми впечатлениями, новыми знакомствами.
А потом позвонила Алёна.
– Мам, – голос дочери звучал неуверенно, – может, придёшь к нам в воскресенье? Мы так давно не виделись...
Ольга приехала – без пакетов с едой, без готовых советов, без желания что-то улучшить. Просто приехала. Села на диван – тот самый, который когда-то пыталась переставить. Достала альбом с набросками, показала внуку. Мальчик с восторгом разглядывал бабушкины рисунки, а она впервые за долгое время просто наслаждалась моментом.
– Бабуль, а ты меня научишь так рисовать?
– Конечно, солнышко! – она обняла внука, чувствуя, как глаза наполняются счастливыми слезами.
Максим, проходя мимо, остановился, глядя на эту сцену. Потом неожиданно улыбнулся:
– А знаете, Ольга Викторовна, у вас здорово получается. Может, нарисуете что-нибудь для нашей гостиной?
Она подняла на него глаза, увидела в его взгляде искреннее уважение и принятие. Что-то важное произошло в этот момент – какая-то старая дверь закрылась, а новая распахнулась настежь.
– Спасибо, – тихо сказала она. – Спасибо, что помогли мне понять...
Алёна, хлопотавшая на кухне, выглянула в комнату:
– Мам, поможешь мне с пирогом? Я никак не могу добиться такого теста, как у тебя...
– Конечно, милая.
Ольга поднялась с дивана, но не бросилась сразу наводить порядок на кухне. Вместо этого она просто встала рядом с дочерью, глядя, как та замешивает тесто. Теперь она знала – любовь не в том, чтобы делать всё за других. Любовь – в том, чтобы быть рядом, когда нужно, и отпускать, когда придёт время. Быть собой и позволять другим быть собой.
В окно лился мягкий осенний свет, на столе дожидался свежий чай, а в воздухе витал запах ванили и корицы. Все были на своих местах – таких разных и таких правильных. И это было по-настоящему счастье.