Здравствуйте! В эфире репортаж из Пшикистана — страны эфемерных понятий. Этими словами и хотелось бы бодро и жизнерадостно на́чать (как говаривал один плешивый персонаж).
Ну да, я по-прежнему здесь, по-прежнему в мираже, который, как мы ранее договорились, «держит живая душа».
Этот конкретный мираж — держит конкретно моя душа. И иногда он всплывает на просторах электрической паутины, в местах, где царит Великая пустыня. Или, возможно даже — Голодная степь? Не важно, как это место назовёшь. Важно другое — то, что в этом месте возникает вдруг призрачный город, весь в куполах «золотой дремотной Азии». Город, живущий своей собственной жизнью, мало обращающий внимания на окружающую действительность. Скорее всего, действительность эта — тоже, в свою очередь, мираж другой, более масштабной Голодной степи. Я не уверен, но дуть на блюдце с горячим чаем всё равно опасаюсь, если вы понимаете о чём я…
---------------
Ладно, расскажу. Еле нашёл текст произведения некоего юного дарования, напечатанного некогда в журнале «Пионер». Archive.org подсказывает, что это был «Пионер» 1989-го года, 11-й выпуск, но я опять не уверен… Собственно, вот этот, сильно запомнившийся мне, рассказ:
БУРЯ
На планете микропутов один обычный микропут дул на блюдце с горячим чаем. Все было как всегда.
Но вдруг на планете микропутов началась страшная буря. Небывалый по силе ветер рушил прекрасные здания, губил урожаи, в гаванях тонули корабли, миллионами ги.б.ли микропуты, не успевая исповедаться. Страшнее бедствия здесь никогда не было.
А это просто на планете лилипутов один обычный лилипут дул на блюдце с горячим чаем. Он не слышал горя микропутов, он вообще не подозревал об их существовании. Он сидел и пил чай. Все было как всегда.
Вдруг на планете лилипутов началась страшная буря. Небывалый по силе ветер рушил прекрасные здания, губил урожаи, в гаванях тонули быстроходные корабли, миллионами ги.б.ли лилипуты, не успевая исповедаться. Страшнее бедствия здесь никогда не было.
А это просто на планете людей один обычный человек дул на блюдце с горячим чаем. Он не слышал горя лилипутов, он вообще не подозревал об их существовании. Все было как всегда.
Вдруг на планете людей началась страшная буря…
---------------
Как говорится, на планете людей всё было как всегда… Но я отвлёкся. Весна преображает даже пустыню. Да-да, пустыня тоже зацветает — и это тоже, представьте себе, неизбежность. Таким образом, проявления внешнего мира здесь — это не только буранный гнев февраля и безразличная обречённость августа. Тут бывает и буйство красок. И эта характерная переменчивость останется здесь даже тогда, когда мираж Пшикистана рассеется. Та жизнь — жизнь вне моего миража, та жизнь, куда я пытаюсь слать свои репортажи — она выглядит именно так. Всё течёт, всё изменяется и тэдэ, и тэпэ, и конца-краю этому не видно.
Что же до самого Пшикистана — он не успевает за той жизнью. Потому что живёт он, буквально, в прошедшей секунде, а не в текущем «миге между прошлым и будущим». Он обречён отставать от жизни. И в этом есть его главная, значимая эфемерность. Так подождите… То есть, если я сюда попал, значит переместился во времени? Да, может возникнуть и такая иллюзия. Но суровая реальность такова, что перемещаться в пределах этой векторной величины мы способны только в одном направлении — буквально, в направлении направления. И если нам кажется, что мы движемся в направлении обратном (или, что мы попросту стоим на месте) — это нам только кажется…
Упомянутая в рассказе «космическая матрёшка», или многослойность мира — да, есть такое. И нам, зачастую, виден лишь один слой — и то смутно. Чтобы попытаться всё разглядеть, нужно отойти на какое-то расстояние. Величина под названием время ограничивает нас в движении вперёд, не позволяет себя обогнать, поэтому отойти остаётся только назад — там-то мы уже были, там-то всё знакомо? Но не тут-то было! Назад отойти мы тоже не можем — мы находимся во временной капсуле под названием «миг» и существуем всегда только в ней. Поэтому нам только и остаётся, что создать некий мираж, и переместиться уже в него.
Да, мы пытаемся пронзить свою капсулу, пытаемся обмануть время, пытаемся разглядеть что впереди, пытаемся поразмыслить над тем, что оставили позади — пытаемся настолько, насколько позволяет наша серая нешаманность (Нешаманность Андромеды, гыгыг). Я называю это Пшикистаном. Я веду его хроники.
И я приветствую всех, кто это прочитал!