Каждый человек оценивает реальность с колокольни своего мировоззрения и жизненного опыта. Кто-то видит, понимает и принимает больше, другие видят, но отказываются верить, третьи и вовсе предпочитают в любых непонятных ситуациях закрывать глаза и прикидываться слепцами, чтобы никто не упрекнул их в непохожести на остальных. Неправильную оценку при этом дают все, потому что реальность точно так же взирает на нас с высоты своей неизведанности и тихонько посмеивается. Впервые столкнувшись с миром Иным, я прятала свою осведомлённость даже от близких, поскольку боялась, что меня сочтут ненормальной. И правильно делала. Большинству магических существ не нужно, чтобы люди знали об их существовании, а людям не нужно соприкасаться с магией, потому что мы никогда не научимся использовать её во благо мира, а не себя.
Глеб никогда не желал власти, но после некоторых событий начал жаждать могущества, ведь для мира Иного сила играла решающую роль. Не мудрость, не справедливость, не управленческие качества ― именно сила. Для того, чтобы выжить здесь, нужно было иметь острые зубы и уметь кусаться лучше других. Теперь, после того, как Иной был разрушен и создан заново совершенно другим, в отношении силы всё осталось по-прежнему. Оборотни снова сбились в стаю и выбрали вожака. Сильнейшего, конечно же, а не умного. Им больше никто не угрожает. Никто не пытался захватить их территории или кого-то обидеть. Просто против природы и инстинктов не попрёшь. Вампиры так же быстро нажили себе новых врагов ― их и раньше все сторонились из-за свойственной этому народу завышенной самооценки. Кощей Бессмертный… Он же царь, да? А какой царь без царства? Подгрёб под себя всю переселившуюся в Иной нечисть и начал мериться с вампирами манией величия. Делясь со мной новостями о происходящем в магической параллели, Глеб часто сетовал на то, что усилиями Лёшки можно было только вернуть прежних обитателей Иного, но не переделать их. Как самое сильное и могущественное существо он мог поставить точку в любом конфликте, но стоило ему отвернуться, и за спиной снова начинались склоки.
― Я не знаю, как искоренить это полностью, ― однажды признался он, уткнувшись носом мне в плечо.
― Да никак, ― ответила я. ― В любой сказке есть положительные персонажи и отрицательные. Кто-то от природы не способен довольствоваться малым, а кто-то ― из жадности и непомерных амбиций. Даже двое домовых не могут ужиться в одном доме, а ты хочешь, чтобы разные виды жили в мире и гармонии. Так не получится, любимый. Просто смирись.
Он вздыхал и печалился, пересматривал и перекраивал им же установленные правила, а толку-то? В такие моменты мне начинало казаться, что боги когда-то давным-давно поступили очень правильно, отгородившись от всей этой суеты ― если ни на что не можешь повлиять, то проще пустить всё на самотёк и научиться хотя бы извлекать из этого выгоду для себя. Для того, чтобы держать всех в ежовых рукавицах, нужно стоять на самой вершине власти и уметь доказывать свою правоту не только на словах. Иногда и жёсткие меры нужны, и поощрительные. Но Глеб не хотел стоять у руля. Метался между двумя мирами туда-сюда. Разрывался между желанием провести побольше времени в семье и необходимостью уделять достаточное внимание проблемам магической стороны реальности.
Так мы прожили ещё два года. Лёшка утратил страсть к рисованию и творчеству в принципе. Заинтересовался точными науками, выбросил все карандаши и завалил свою комнату какими-то запчастями, названия которых я не могла не то что запомнить ― выговорить. Иногда в шутку спрашивала его, не машину ли времени он пытается собрать. Нервный стал. Ранимый, обидчивый. Больше времени проводил с Бо, чем со мной или Глебом, потому что мы двое не понимаем в его новом увлечении ровным счётом ничего. Из-за этого надежда на то, что в будущем наш сын захочет взвалить на свои плечи дела магического мира, постепенно таяла.
Однажды Глеб вернулся домой после почти недельного отсутствия совершенно уставший и, как обычно, сердитый. Долго отмокал в горячей ванне, поужинал без аппетита и лёг в постель, но не заснул, а просто обнял меня и молча смотрел в потолок. Я тоже не спала ― чувствовала, что с моим сероглазым нефилимом что-то не так. Нервничала. Боялась, что его состояние предвещает какие-то новые беды. Когда уже перевалило за полночь, он вдруг спросил:
― Ты ведь не выбросила платье?
― Какое? ― не поняла я.
― Красное.
― Нет. В шкафу висит.
― Надень, пожалуйста.
Странная просьба, но задавать неудобные и сложные вопросы не хотелось. Молча встала с постели, вынула из шкафа платье и коробку с туфлями, переоделась. Пока возилась с нарядом, Глеб тоже привёл себя в относительный порядок. Правда, по привычке закатал почти до локтя рукава белой рубашки ― явный признак трудоголика. Окатив меня одобрительно-любящим взглядом с головы до пят и в обратном направлении, он снова обнял, прижал к себе и шепнул на ухо:
― Потанцуешь со мной?
«А ты умеешь?» ― спросил мой внутренний голос.
― Лёшку разбудим, ― сказала вслух.
― Не здесь, ― прозвучало в ответ.
Я и охнуть не успела, как оказалась в просторном помещении, состоявшем только из каменных плит пола, высоких колонн и множества арок, но лишённом крыши. В небе прямо над нами сияла необыкновенно большая и яркая луна, света которой было вполне достаточно для того, чтобы в танце не налететь на какое-нибудь препятствие. Из ниоткуда полилась музыка. Глеб сразу же закружил меня, а я от неожиданности так растерялась, что раз двадцать, если не больше, наступила ему на одну и ту же ногу. Больно, наверное, было, но он и вида не подал. Ещё и глаза закрыл, наслаждаясь моментом, что вызвало у меня естественную озабоченность нашей безопасностью ― если с размаху впечатает меня в одну из каменных колонн, соскребать мои останки потом придётся долго. А он всё кружил и кружил. Когда казалось, что сил танцевать так уже не осталось, к моим губам прикасались его, и тело наполнялось новым запасом энергии. Жаловаться не хотелось ― в кои-то веки в моём толстокожем мужчине проснулась романтика. Редкий случай, надо ценить. И если ему от этого станет легче на душе, я буду только рада. Готова даже забыть о том, что новые туфли уже натёрли болезненные мозоли на пятках, лишь бы с лица и из сердца любимого исчезли все тревоги.
Не могу сказать точно, сколько времени продолжался этот головокружительный танец, но его финал… Когда невидимые музыканты задали особенно быстрый темп, Глеб вдруг расправил белоснежные ангельские крылья, притиснул меня к своей груди, впился в губы страстным поцелуем и взмыл вверх.
― Арка! ― только и успела пискнуть я.
Правое крыло врезалось в препятствие и неприятно хрустнуло. Мы грохнулись на пол. Я ушибла бедро, ободрала локти и порвала платье. Глеб приложился к каменным плитам головой и, не сдержав соответствующих случаю эмоций, громко выругался в адрес моего отца и коргоруша Фила. Музыка стихла. Лёжа в окружении белых перьев на распростёртом теле своего партнёра по этому неуклюжему танцу, я поинтересовалась:
― Это папа и Фил тебя надоумили устроить подобное?
― Они сказали, что женщины любят танцы под луной, вот я и… Не стоило даже пытаться.
Я долго смотрела в его виноватые серые глаза, а потом улыбнулась.
― Я люблю тебя таким, какой ты есть. Не слушай никого.
― Больше не буду, ― честно пообещал Глеб и попросил: ― Слезь с меня, пожалуйста. Надо убрать крылья, а то перелом срастётся неправильно.
Ему, наверное, было очень больно, но он только ворчал, не желая демонстрировать свою слабость. Спрятав помятые крылья, протянул мне руку, чтобы помочь подняться с пола. Встав, я осторожно ощупала его голову и обнаружила за левым ухом большую шишку.
― Болит? ― спросила участливо. ― Нужно лёд приложить.
Ответом был поцелуй ― долгий, как наш танец, и нежный, как сама любовь.
― Я больше не вернусь сюда, ― прошептал Глеб после, зарывшись лицом в мои растрёпанные волосы.
― Не вернёшься? ― удивилась я.
― Нет. Не хочу больше тратить на это время. Хочу быть с тобой и сыном каждый день, каждую ночь и каждый миг.
― Ладно, ― согласилась я.
А что нужно было сказать? Что мир Иной создан его усилиями, поэтому теперь является пожизненной ответственностью? Хватит. Мы и так слишком часто жертвовали личным в угоду всему магическому сущему. Если Глеб готов отказаться от этого ради семьи, я точно возражать не стану. Передумает ― обсудим, а до тех пор будем жить счастливо для себя и нашего сына.
― Тебе всё ещё нужна свадьба? ― спросил он.
― Мне нужен ты, ― просто ответила я.
― Хорошо, но у меня всё равно есть для тебя свадебный подарок.
Предыдущий сюрприз в тот момент отдавался болью в ушибленных и ободранных частях тела, поэтому я не сразу решилась спросить, о каком именно подарке идёт речь. А когда спросила, нефилим сделал неопределённый жест рукой, и под каменными арками вдруг прозвучало звонкое:
― Мама!
В следующий миг в порванный подол моего платья вцепились маленькие детские ручонки. Настенька. Милая кроха с сияющими от счастья глазами.
― Но ты же говорил… ― начала я, подхватив девочку на руки и удивлённо глядя на Глеба.
― Не смог сдержаться, ― признался он и пообещал: ― С ней всё будет в порядке. Я использовал магию мира богов и контролировал процесс возрождения, поэтому Настя теперь такая же обычная девочка без магии, как и ты. Просто человек. И не только она. Непросто было уговорить Лёшку нарисовать это чудовище, но…
Глеб щёлкнул пальцами, и перед нами появился ещё один добрый друг ― в одних только семейных трусах, с вороватым выражением лица, бутербродом в одной руке и большой пачкой майонеза в другой.
― Сеня? ― шёпотом спросила я, чтобы не напугать старого знакомого.
Семён вздрогнул, выпучил на нас глаза и выронил из рук снедь, из-за чего предвкушение, написанное на его круглой физиономии, сменилось гримасой недовольства.
― Да блин! Обязательно нужно было делать это посреди ночи? Поесть спокойно нельзя, ― пожаловался айгамукса, подняв с пола свои сокровища.
― Он тоже теперь просто человек? ― с улыбкой спросила я у Глеба.
― Угу, ― кивнул нефилим. ― Но кое-что в нём исправить так и не получилось. Видимо, это не магическое. Приятного аппетита, Сеня. Прости за беспокойство.
Он отправил старого друга домой ― к жене и детишкам. Меня всегда интересовало, в Семёна уродились отпрыски этой семьи или в его обычную человеческую супругу, но спрашивать об этом раньше было неловко, а теперь не хотелось. Настенька обвила мою шею руками и так и сидела, не желая отпускать. Глеб улыбался, что в последнее время было ему несвойственно. Он принял решение отказаться от магического мира, но при этом сумел забрать отсюда самое ценное.
― Вернёмся домой? ― предложил негромко.
― Не будешь жалеть о своём решении? ― спросила я.
― Нисколько, ― прозвучало в ответ.
О том, сколько суеты вызовет появление в нашей семье ещё одного ребёнка, даже не думали ― раньше как-то и не с такими проблемами справлялись, так что переживём и это. Квартира большая. Если места для всех будет мало, купим дом. Теперь нас четверо. Если захотим, то станет пятеро. Я не против, лишь бы жизнь была спокойной, счастливой и простой. Глеб не бросил бы мир Иной на произвол судьбы, если бы не был полностью уверен в том, что для нас его существование безопасно. Он просто хотел сохранить эту сторону своей жизни для себя, как нечто, имевшее прежде большую ценность. Теперь же его ценность ― это мы: я, Лёшка и Настенька. Хорошо же, правда? И пусть теперь мы относимся к тем, кто предпочитает закрывать глаза на правду и притворяться, что ничего не знает о существовании других миров ― это наша жизнь. Наш выбор. Возможно, в будущем Иной ещё попортит нам нервы и причинит новые беспокойства, но до тех пор мы будем принадлежать друг другу и больше никому. Будем любить и заботиться о тех, кто для нас дороже целого мира. Я магии наелась предостаточно. Хочу нормальных, скучных будней. И свадьбу. Глеб всей душой уверовал в то, что для меня это очень важно ― пусть уже женится и успокоится. Лишь бы он был счастлив. Лишь бы все мы были счастливы, здоровы и полны решимости быть важными и нужными для тех, кого хотим любить и оберегать от всех мыслимых и немыслимых бед.
