То, о чём рассказано в предыдущей статье, очень драматично, но вовсе не похоже на фантастику. Однако в самом начале рассказа герой его скажет: «Мне, право, иногда чудилось, будто я стою перед полузакрытой дверью, за которой скрываются неведомые тайны, стою и жду, и млею, и не переступаю порога — и все размышляю о том, что там такое находится впереди». И действительно, таинственная дверь приоткроется…
Упомянув о снах, которым он придавал особое значение («Я не забывал их,.. считал их предсказаниями, старался разгадать их тайный смысл»), герой расскажет об «особенно смущавшем» его видении – поисках отца, «который не умер, но почему-то прячется от нас и живёт именно в одном из этих домов».
Умершего отца рассказчик знал: «Когда мой отец скончался, мне пошёл всего седьмой год, но я хорошо его помнил». Однако во сне он видит совершенно другого человека: «Он нисколько не похож на моего настоящего отца: он высок ростом, худощав, черноволос, нос у него крючком, глаза угрюмые и пронзительные; на вид ему лет сорок».
И вот здесь мы уже переступаем границу реального. Таинственный отец из сна героя неожиданно «материализуется». Бродя по городу, рассказчик неожиданно заметит в «кофейной» незнакомца: «Жидкие завитки чёрных волос спускались почти до самого носа; тонкие губы стискивали мундштук короткой трубки. Человек этот до того показался мне знакомым, каждая черта его смуглого, жёлчного лица, вся его фигура до того несомненно запечатлелась в моей памяти, что я не мог не остановиться перед ним, не мог не задать себе вопроса: кто этот человек? где я его видел?» И неожиданно для самого себя понимает: «Этот человек был тот отец, которого я отыскивал, которого я видел во сне!»
Встреча, завязавшийся разговор… Слишком многое из увиденного во сне и наяву совпадает. Во сне бросившийся за отцом герой слышит «его сердитое, точно медвежье, бормотанье» - наяву незнакомец точно так же «оканчивал каждую свою речь каким-то неясным внутренним бормотаньем». Есть, правда, и внешнее отличие: «У моего "ночного" отца не было также того глубокого шрама, который косвенно пересекал весь лоб моего нового знакомца и которого я не заметил до тех пор, пока не пододвинулся к нему поближе».
Но потом и это разъяснится: в тот момент, когда было совершено насилие над матерью рассказчика, шрама ещё не было. Она вспомнит, как уезжала с мужем из города: «В самый день отъезда они на улице вдруг наткнулись на носилки… На этих носилках лежал только что убитый человек с разрубленной головой — и представь! этот человек был тот самый страшный ночной гость с злыми глазами… Его убили за карточной игрой!»
Встреча отца и сына не приносит никому радости. Несомненно, барон сразу же понимает, кто перед ним. Недаром он поражён внешностью рассказчика (ведь он «лицом очень походил» на мать), «как будто изумился», услышав его фамилию. Но при этом явно не испытывает ни раскаяния, ни угрызений совести («Он осведомился о христианском имени моей матери и тотчас же рассмеялся неловким смехом — а потом извинился, говоря, что у него такая американская манера и что вообще он чудак порядочный»). Более того, рассказчик заметит: «Мне не нравилась улыбочка, с которой г-н барон меня расспрашивал; не нравилось также выражение его глаз, когда он их словно вонзал в меня… В них было что-то хищное и покровительственное… что-то жуткое. Этих глаз я во сне не видел».
Почему же рассказчик так упорно ищет новой встречи с «ночным» отцом? Вспомним, как ждёт он его выхода из кофейни, «чтобы снова проверить свое первое впечатление». Наверное, в этот момент им движет естественное желание молодого человека проверить свои видения – ведь во сне он ощущал барона отцом, при исчезновении его говорил: «Мне вдруг становится страшно при мысли, что я снова теряю моего отца». Возможно, он ищет что-то доброе в нём?
Но вернувшись домой, герой узнаёт об обмороке матери, вызванном какой-то странной встречей, причём по описаниям слуг прекрасно понимает, что приходил в этот дом именно барон.
А после рассказа матери о случившемся в далёком прошлом, всё в его представлении встаёт на свои места: «Всё мне стало вдруг понятно: и чувство невольного отвращения ко мне, которое иногда пробуждалось в моей матери, и её постоянная грусть, и наша уединённая жизнь…»
И именно вместе с этими мыслями мистические ноты, и раньше появлявшиеся в рассказе, начинают звучать всё более явственно.
Сон в своё время подсказал герою разгадку семейной тайны. Можно только догадываться о чувствах его матери. Конечно, я никак не могу согласиться с приведёнными мной уже высказываниями одного из дзеновских авторов, что «ей не хотелось чувствовать себя мразью и она изворачивалась как могла». Я думаю, что чувствовала она себя вовсе не «мразью», но навсегда замаранной тем страшным, что случилось с ней. Мы можем судить по её собственным словам, когда она ещё пытается представить сыну, что говорит о «приятельнице»: «Потом моя приятельница уехала в деревню... сделалась матерью в первый раз... и прожила с мужем несколько лет. Он никогда ничего не узнал, да и что могла она сказать? Она сама ничего не знала. Но прежнее счастье исчезло. —... Других детей у них не было ни прежде, ни после... а этот сын...» Наверное, она сама не сразу поняла, от кого у неё родился ребёнок (похож-то ведь он на неё, а не на отца!), а потом с ужасом замечала в нём какие-то черты не любимого мужа, а ненавистного насильника.
Но если всё происходящее с несчастной женщиной вовсе не кажется связанным с чем-то сверхъестественным, то сын её действует явно под воздействием каких-то ему самому не понятных сил. Он прекрасно осознаёт, с кем свела его судьба («Человек, оскорбивший мою мать, обезобразивший её жизнь, — мой отец — да! мой отец — в этом я не мог сомневаться»), и решает «непременно, во что бы то ни стало, снова найти этого человека!» Он сам не понимает, для чего: «Зачем? с какою целью? — я не давал себе отчета, по отыскать… отыскать его — это сделалось для меня вопросом жизни или смерти!»
И вот здесь, думается, можно говорить и о влиянии каких-то таинственных сил, и о пресловутой «руке судьбы». Потому что судьба, возможно, спасёт героя от преступления.
Давайте восстановим последовательность событий. Историю своей матери рассказчик услышит через день (точнее, через ночь) после появления барона и её обморока. Он не отходил от матери ни в первый вечер, ни ночью («она отослала меня. Я, однако, не ушёл к себе, а лёг в соседней комнате на диване. Каждые четверть часа я вставал, подходил на цыпочках к двери, слушал»), ни в течение следующего дня. А к вечеру этого второго дня она, видимо в полубреду, «точно она всё это делала во сне, точно она сама отсутствовала, а кто-то другой говорил её устами или заставлял её говорить»), начнёт свой рассказ.
И вот этот один прошедший день, скорее всего, и помешает герою встретиться со своим отцом, которого на следующее утро он начнёт разыскивать, но не сумеет найти. При этом поиски его будут проходить во вполне реальной обстановке – по кофейням, «улицам и набережным города, около пристани, по бульварам».
А разыгравшаяся ночью «страшная буря» вдруг подаст знак: «Вдруг мне почудилось, что кто-то вошёл ко мне в комнату и позвал меня, произнёс мое имя… Я приподнял голову и не увидел никого, но странное дело! я не только не испугался — я обрадовался; во мне внезапно явилась уверенность, что теперь я непременно достигну цели. Я наскоро оделся и вышел из дому».
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Оглавление" по циклу здесь
"Путеводитель" по тургеневскому циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь