- Скажи, ты когда-нибудь боялась, что стала похожей на него? - спросил Михаил, поглаживая её плечо в темноте спальни.
- Каждый божий день, - прошептала Анна, вглядываясь в потолок так, словно там проецировались кадры её прошлой жизни.
Прошло пять лет с тех пор, как Виктор исчез из её жизни. Пять лет свободы. Психиатрическая клиника, где он провёл последние месяцы перед смертью, давно стёрлась из памяти, как ластиком. Никто не знал правды о том, что именно довело его до безумия. Никто, кроме неё самой.
Дневник Ларисы хранился в дальнем ящике комода, запертый на маленький ключик, который Анна носила на цепочке вместе с крестиком. Иногда она доставала его, перечитывала последние страницы — те, что написала сама. Словно проверяла, не изменились ли слова, не исчезли ли признаки её преступления.
***
Жизнь после смерти Виктора поначалу казалась странно пустой. Анна закончила университет, нашла работу в издательстве. Стала жить в квартире, которую он оставил её матери. Та самая квартира, в которой она разрушила его рассудок по кирпичику, по осколку.
Она встретила Михаила на литературном вечере. Высокий, с тёплыми карими глазами и спокойными руками, он читал свои стихи голосом, от которого что-то внутри Анны расправлялось, как затёкшая конечность. Он не пытался контролировать её, не отпускал колких замечаний, не требовал отчёта за каждую минуту. Поначалу это настораживало — слишком привычной стала вечная готовность к защите.
- Ты как ёжик, - сказал он однажды, когда она в очередной раз отстранилась от его прикосновения. - Колючий, напряжённый. Что-то случилось в твоей жизни, да?
Она не рассказала ему правду. Не всю. Анна рассказывала Михаилу о своём детстве урывками, небольшими болезненными фрагментами. О том, как отчим смотрел на неё, будто на грязь под ногами. О матери, которая прятала глаза, когда он отчитывал дочь за несуществующие проступки. О ночах, проведённых с головой под подушкой, чтобы не слышать их ссор. Михаил слушал, не перебивая, лишь иногда сжимая её руку, когда голос срывался. Но о другом — о записках, оставленных в кабинете Виктора, о шёпоте за стеной спальни, о кольце на его груди — она молчала. Некоторые двери лучше держать запертыми.
***
Её мать, Елена, казалось, расцвела после смерти Виктора. Как будто тяжёлый груз свалился с её плеч. Мать словно сбросила невидимые цепи. Новая стрижка, яркая помада, одежда, подчеркивающая фигуру — всё то, что раньше вызывало насмешки Виктора. Записалась на английский, плавала по утрам в бассейне. Анна замечала эти перемены с щемящей смесью радости и обиды. Наблюдала, как мать расправляет плечи, как возвращается блеск в её глаза. И вопрос, который она гнала от себя, всё равно возвращался: почему нельзя было уйти раньше? Разрубить этот узел, когда Анна ещё была ребенком, которому нужна была защита? Почему позволяла ему ломать их обеих?
- Ты не понимаешь, - сказала ей мать, когда Анна однажды задала этот вопрос. - Когда ты в такой ситуации, ты не видишь выхода. Это как... как медленное погружение в болото. Сначала ты по щиколотку, и думаешь, что можешь выбраться в любой момент. Потом по колено, и ходить становится труднее. А когда болото доходит до шеи, ты уже не помнишь, каково это — дышать свободно.
Мать устроилась в турагентство и впервые за годы начала жить для себя. Сперва короткие вылазки в соседние города – будто пробовала свободу на вкус, осторожно, маленькими глотками. Потом осмелела – Турция, Армения. Из последней поездки вернулась другой – с лёгким загаром, с новым серебряным браслетом на запястье и с чем-то неуловимо изменившимся во взгляде. Телефон теперь не выпускала из рук, улыбалась уведомлениям.
- Ты кого-то встретила? – спросила Анна однажды вечером, когда мать в третий раз за ужином схватилась за завибрировавший телефон.
- Вообще-то да, - Елена смутилась, как девочка. - Его зовут Алексей. Он русский, но давно живёт в Армении. У него там небольшая пекарня.
Анна почувствовала укол тревоги. Снова мужчина, снова надежда на счастье, снова риск.
- Мам, ты уверена? После всего, что было...
- Детка, - Елена взяла её за руку. - Виктор не был единственным мужчиной на планете. Ты ведь тоже встретила Михаила. Разве он похож на чудовище?
- Нет, но...
- Вот и Алексей не похож. Знаешь, он разговаривает со мной, как с человеком. Интересуется моим мнением. Смеётся над моими шутками. - Она помолчала. - Ты ведь знаешь, что твой отчим никогда не смеялся над моими шутками?
***
Первая паническая атака случилась, когда Михаил предложил ей жить вместе. Они ужинали в маленьком ресторанчике, под приглушённую музыку и звон бокалов.
- Я подумал, - сказал он, глядя на неё с улыбкой, - что нам стоит съехаться. У меня больше квартира, но если хочешь, можем поискать что-то новое. Для нас обоих.
Воздух внезапно стал густым, как патока. Анна почувствовала, как сердце заколотилось где-то в горле, а руки покрылись липким потом. Перед глазами поплыли чёрные пятна.
- Эй, ты в порядке? - его голос доносился словно издалека.
Она не помнила, как оказалась на улице. Холодный зимний воздух обжёг лёгкие, но понемногу паника отступила.
- Прости, - выдохнула она, когда Михаил накинул ей на плечи своё пальто. - Я не знаю, что это было.
- Тебе нужно к врачу.
Кабинет психотерапевта казался защищённым островком — приглушённый свет, тихая музыка, запах лаванды. Женщина напротив смотрела на Анну без жалости, но с пониманием. В её взгляде читался опыт человека, повидавшего чужие травмы, но не очерствевшего от них.
Анна рассказывала, подбирая слова, опуская детали своей мести. Путалась, возвращалась, замолкала. Терапевт не торопила, лишь иногда кивала, показывая, что слушает.
— У вас классическое ПТСР, — сказала она, когда Анна закончила. Её голос звучал мягко, но уверенно. — Организм реагирует на угрозу, которой больше нет. Совместная жизнь с партнёром — даже с тем, кого вы любите — активирует старые программы выживания. Ваш мозг кричит: «Осторожно, опасность!»
- И что мне делать?
- Работать над этим. Постепенно. Шаг за шагом.
***
Она училась доверять заново. С Михаилом было легко — он не торопил, не давил, не требовал. Они начали с малого: он оставался на ночь, потом на выходные. Приносил свои вещи по одной — зубную щётку, смену одежды, любимую кружку. Постепенно квартира Анны наполнялась признаками его присутствия: книгами на прикроватной тумбочке, кедами в прихожей, запасными очками на подоконнике.
Но даже когда он наконец переехал, она оставила себе убежище — маленькую комнату, которую называла кабинетом. Там хранился дневник Ларисы, там же Анна прятала свои страхи и сомнения.
А они были. Особенно когда она замечала в себе черты Виктора: стремление всё контролировать, раздражение от мелочей, желание настоять на своём. Это пугало её до дрожи.
- Я не хочу стать такой, как он, - призналась она психотерапевту. - Иногда я ловлю себя на мысли, что веду себя точно так же.
- Осознание — первый шаг к изменению, - улыбнулась та. - Вы уже не похожи на своего отчима хотя бы потому, что боитесь этого сходства.
Спустя месяц они с Михаилом поженились.
***
Когда Елена сказала, что переезжает в Ереван, Анна почувствовала себя преданной.
- Ты бросаешь меня? - вырвалось у неё прежде, чем она успела подумать.
- Нет, солнышко, - мать взяла её за руки. - Я не бросаю тебя. Я начинаю жить. Алексей предложил мне выйти за него замуж.
- Ты едва его знаешь!
- Мы общаемся уже год, Аня. Я летала к нему трижды, он приезжал ко мне. Мы часами разговариваем по видеосвязи. Я знаю его лучше, чем когда-либо знала твоего отца или... - она запнулась, - ...или Виктора.
Анна смотрела на мать, не узнавая. Куда делась запуганная женщина, которая годами сносила унижения, боясь сказать слово поперёк? Перед ней сидела уверенная в себе, красивая женщина, глаза которой светились счастьем.
- Я просто боюсь за тебя, - призналась Анна. - Вдруг он такой же, как...
- Нет, - перебила её мать. - Не все мужчины — чудовища, Аня. Большинство из них — обычные люди, хорошие люди. — Они все разные, Аня, — мать провела пальцем по ободку чашки, подбирая слова. — Как и мы. С трещинками, с изъянами. Но и с чем-то светлым внутри.
Она замолчала, глядя куда-то мимо дочери, словно видела там прожитые годы. Её лицо смягчилось, морщинки у глаз стали глубже.
— Первое время я вздрагивала от каждого громкого звука, — продолжила она тише. — Боялась поднять глаза на мужчин в магазине. После Виктора казалось, что любой может... — она сглотнула. — А потом подумала: сколько ещё лет я позволю ему красть у меня? Он и так забрал столько. Если я не рискну снова довериться, значит, он победил. Даже из могилы продолжает управлять моей жизнью.
***
Утром две розовые полоски на тесте смотрели на неё как приговор. Анна сидела на краю ванны, сжимая в руках пластиковую палочку, решившую её судьбу.
Ребёнок. У неё будет ребёнок.
Она вспомнила книгу по детской психологии, которую Михаил принёс месяц назад после её брошенной фразы: «Хорошо, что у меня не было детей — Виктор бы и над ними издевался».
«Не обязательно повторять чужие ошибки», — сказал тогда Михаил. Она отложила книгу, не готовая поверить. Но, может быть, сейчас самое время начать читать?
***
- Что ты чувствуешь? - спросил Михаил, когда она показала ему тест.
Анна открыла рот, но слова не шли. Что она чувствовала? Страх, да. Неуверенность, конечно. Но было и что-то ещё — хрупкое, неоформившееся чувство, похожее на восторг и ужас одновременно.
- Не знаю, - честно ответила она. - А ты?
- Я счастлив, - он улыбнулся, и в уголках его глаз собрались морщинки.
***
Ей позвонила мать, когда срок был уже четыре месяца.
- Как ты? - голос Елены звучал непривычно. В нём слышался шум рынка.
- Нормально, - Анна помедлила. - Мам... я беременна.
Пауза. Потом вздох.
- Это... здорово, солнышко! Вы с Михаилом, наверное, счастливы?
- Конечно!
- А что врачи говорят? Всё в порядке?
- Да, всё хорошо. УЗИ нормальное, анализы тоже.
Они поговорили ещё немного — о погоде, о новой работе Елены в туристическом агентстве Алексея, о планах на будущее. Привычный, безопасный разговор двух людей, которые боятся затронуть настоящие темы.
- Ты приедешь? - спросила наконец Анна. - Когда родится малыш?
- Конечно! - слишком быстро ответила мать. - Как только дашь знать, я сразу прилечу.
Анна почувствовала укол разочарования. Она надеялась, что мать скажет: "Я приеду заранее, буду рядом, помогу подготовиться". Но Елена строила свою жизнь — далеко, с другим мужчиной, в другой стране.
***
К седьмому месяцу ночи превратились в пытку. В кошмарах младенец оборачивался пластиковой куклой с пустыми глазами. Или она слышала свой голос, кричащий на ребёнка — голос, ставший вдруг до ужаса похожим на голос Виктора. А иногда просто видела его лицо в зеркале вместо своего.
— Я боюсь, — призналась она терапевту, стискивая пальцы так, что костяшки побелели. — Что если гниль уже во мне? Что если я стану... им?
Женщина наклонилась вперёд, поймала её взгляд.
— Разница между вами и Виктором — в том, что вы здесь, — сказала она тихо. — В том, что вы задаёте этот вопрос. Те, кто становятся чудовищами, никогда о таком не спрашивают.
***
Роды были тяжёлыми. Восемнадцать часов боли, страха и неопределённости. Михаил был рядом — держал за руку, вытирал пот со лба, говорил какие-то ободряющие слова, которые она не запомнила.
А потом ей на грудь положили маленький, сморщенный комочек. Её дочь. Крошечные пальчики, нос картошкой, тёмный пушок на голове.
- Как назовём? - спросил Михаил, не сводя глаз с ребёнка.
Анна собиралась назвать дочь в честь матери — Еленой. Но сейчас, глядя на это новое, ни на кого не похожее существо, она передумала.
- Лариса, - сказала она тихо. - Давай назовём её Ларисой.
Михаил удивлённо поднял брови, но кивнул.
- Красивое имя. Тебе кто-то из родных так звали?
- Нет, - ответила Анна, вспоминая грустную женщину с фотографии. - Но она должна быть в нашей жизни. Это правильно.
***
Материнство разделило жизнь Анны на "до" и "после". Любить Ларису оказалось так же естественно, как дышать — девочка захватила её сердце мгновенно, одним только сморщенным личиком и крошечными пальчиками, вцепившимися в её палец с неожиданной силой. Но вместе с любовью пришло и всё остальное: ночи, превратившиеся в размытый калейдоскоп кормлений и переодеваний; вопросы, которые она задавала себе в четыре утра, укачивая плачущего ребёнка; сомнения, правильно ли держит, так ли греет молоко, нормальна ли температура. И под всем этим — тихий, постоянный страх не справиться.И страх. Постоянный, фоновый страх сделать что-то не так, навредить, не справиться.
- Все молодые родители через это проходят, - успокаивал её Михаил, принимая Ларису из её уставших рук. - Нам просто нужно время, чтобы привыкнуть.
Но для Анны это было больше, чем обычная родительская тревожность. Она боялась, что внутри неё живёт то же чудовище, что и в Викторе. Что однажды оно вырвется наружу, и она станет кричать на дочь, унижать её, ломать.
***
Елена прилетела, когда Ларисе было две недели. Загорелая, похудевшая, в лёгком голубом платье, она выглядела моложе своих лет. Глаза её светились счастьем, а на безымянном пальце сверкало золотое кольцо с небольшим сапфиром.
Елена взяла внучку на руки с опаской, будто боялась сломать.
- Она такая красивая, - прошептала она, осторожно поглаживая тёмный пушок на голове малышки. - На тебя похожа.
- Все так говорят, - улыбнулась Анна. - Но я вижу в ней что-то от тебя. Особенно когда она улыбается.
- Она уже улыбается?
- Пока только во сне. Но скоро начнёт и нам улыбаться.
Они помолчали, глядя на спящего ребёнка. Потом Елена спросила:
- Лариса... почему ты выбрала это имя?
Анна напряглась. Мать не спрашивала о тех событиях с ее бывшим мужом. Возможно, не хотела знать.
- Мне просто нравится это имя, - солгала Анна. - Оно красивое.
- Да, - согласилась Елена после паузы. - Красивое.
***
- Я накричала на неё, - призналась Анна Михаилу вечером, когда Лариса наконец уснула. - Я... я не знаю, что на меня нашло.
- Ты устала, - он обнял её за плечи. - Это нормально – иногда срываться.
- Нет! - она отстранилась. - Ты не понимаешь. Я почувствовала... ненависть. К собственному ребёнку. На секунду, но почувствовала.
Михаил молчал, не зная, что сказать. Анна видела в его глазах беспокойство.
- Может быть, тебе стоит обратиться к врачу? - осторожно предложил он. - Послеродовая депрессия — это серьёзно.
- Дело не в депрессии, - покачала головой Анна. - Дело во мне. В том, кто я есть на самом деле.
Той ночью, когда все уснули, она достала дневник Ларисы. Перелистала до последних страниц, исписанных её собственной рукой после смерти Виктора.
"Дорогая Лариса. Он признался. Спустя пятнадцать лет правда вышла наружу. Ты можешь успокоиться. Можешь идти с миром."
Анна взяла ручку и дописала:
"Я назвала свою дочь твоим именем. Обещаю, что буду любить её всем сердцем. Что никогда не причиню ей боли. Помоги мне сдержать это обещание."
***
Что-то изменилось после той ночи. Странное спокойствие снизошло на Анну, будто невидимая рука сняла с её плеч тяжесть прошлого.
Она начала вести дневник — не как средство отмщения, а как способ разобраться в себе. Записывала свои страхи, сомнения, маленькие радости. Документировала каждый шаг в развитии дочери: первую настоящую улыбку, первый перевернувшийся пузырь, первое агу.
- Ты кажешься... счастливее, - заметил Михаил через неделю. - Что-то случилось?
- Я решила перестать бояться, - просто ответила Анна. - Виктор слишком долго контролировал мою жизнь — даже после смерти. Пора с этим заканчивать.
Но иногда, укачивая Ларису перед сном, она шептала ей на ухо истории о женщине, в честь которой она названа. О той, кто была сломлена, но чья память помогла Анне освободиться.
А в комоде, в ящике под замком, хранился дневник с именем на обложке. Лариса. Несчастная первая жена Виктора. Женщина, чья смерть стала началом его конца. И чьё имя теперь носила девочка, которой только предстояло узнать эту историю — когда-нибудь, не сейчас.
Пока же Анна просто наслаждалась каждым моментом с дочерью, училась быть матерью — не идеальной, но любящей. Делала ошибки и исправляла их. Просила прощения, когда была неправа. Того, чего Виктор никогда не делал.
И постепенно призрак отчима бледнел, отступал в тень, переставал быть центром её вселенной. На его место приходили новые люди, новые чувства, новые воспоминания.
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.