Урал. Полузаброшенный завод на окраине промзоны. Я работал здесь сторожем – работа непыльная, но и не для слабонервных. Завод построили еще на заре Советов, на месте старого кладбища, и ходили слухи, что место это "недоброе". Не в том смысле, что призраки тут бродят, хотя поговаривали и о таком. А в смысле... энергетики, что ли. Люди, которые на нем долго работали, все плохо закончили: кто-то спивался, кто-то с ума сходил, кто-то и вовсе — просто исчезал без следа.
Была зима. Лютый мороз под минус 40. Я снова спешил на смену. Подхожу, а замок на воротах замерз, превратившись в кусок ледышки. Такое уже бывало, поэтому у меня есть свой радикальный метод. Стою отогреваю его паяльной лампой. И тут замечаю краем глаза движение. Человек. Весь в черном, не по погоде одетый, на голове какой-то странный головной убор. Я кричу: "Зона охраняется. Вали отсюда подобру-поздорову!". Но он не реагирует. Замок наконец-то поддается, и я бросаюсь за ним в догонку. Он – в сторону старой котельной. Ощущение, что словно плывет по воздуху.
Котельная – это кирпичное здание с заложенными окнами, настоящий тупик. Я уверен, что поймаю его там, т.к деваться ему некуда. Забегаю... и никого не вижу. Пусто! Только сквозняк по зданию гуляет, и слышно, как где-то наверху капает вода.
Я обрыскал буквально все, но никого так и не нашел. Уже реально подумал: а был ли вообще кто-то? Что мне приглючилось. Но ощущение тревоги не проходило. Что-то не так было.
Через несколько месяцев меня поставили ремонтировать кладку этой самой котельной. Я работал с напарником, Васильичем, мужиком угрюмым. Он-то и рассказал мне, что котельная эта – бывшая часовня. И что место, где стоит завод, издавна пользовалось дурной славой. Здесь хоронили всякий сброд: самоубийц, преступников, безродных бродяг.
И тут я замечаю, что в стене проступает заложенный кирпичом арочный проем – бывший вход. Васильич, заметив мое выражение лица, хрипло спрашивает: "Тоже увидел?" Я киваю. Он сплевывает и наклонившись ближе полушепотом говорит: "Тут раньше всякое бывало. Люди пачками пропадали. Находили их потом... не сразу. И не всегда целиком. Говорят, здесь души неупокоенные бродят. Те, кого здесь хоронили. Не могут они уйти в мир иной, за грехи свои".
"А еще тут, – продолжил Васильич, – до революции служителя одного повесили. За ересь. Говорят, он с нечистой силой знался, чернокнижием баловался. Но самое жуткое — тело его потом бесследно исчезло."
Он три раза сплюнул через плечо и добавил: "Бродит с тех пор его душа черная. И не просто бродит. Силу свою он даже после смерти не растерял. Ищет, к кому бы прицепиться..."
Он не стал вдаваться в подробности, но я и сам все понял.
Фигура в черном мне не померещилась.
И повезло мне, что я ее не догнал тогда. Потому что кто знает, что со мной произошло бы?
В конце рабочего дня, Васильич пожимая мне руку на прощание, посмотрел прямо в глаза суровым взглядом и сказал: "Место это гнилое. Ты парень, лучше здесь один не ходи. И по ночам – тем более."