- Елена Сергеевна, вас там какой-то мужчина спрашивает, – администратор антикварного салона замялась. – Говорит, по поводу старинных часов.
Прошло два года с тех пор, как Анна Краснова перестала существовать. Два года с того дня рождения, когда дочь прислала ей винтажные часы с запиской о том, что бывший муж вышел из тюрьмы. Тогда ей пришлось бежать, менять внешность, документы, стать другим человеком – Еленой Вороновой. Рыжие волосы вместо каштановых, зеленые линзы вместо карих глаз, новая жизнь в Санкт-Петербурге.
Первая часть истории: Часть один
Она думала, что страх остался в прошлом. Но сейчас, услышав об этом незнакомце, почувствовала, как по спине пробежал холодок.
- Как он выглядит?
- Высокий, седой... Прилично одетый. Сказал, что коллекционер.
Елена подошла к окну. На противоположной стороне улицы стоял мужчина – совсем не похожий на Виктора. Но что-то в его позе, в том, как он держал голову...
- Передайте, что я занята.
Вечером, закрывая салон, она заметила на пороге конверт. Внутри лежала старая фотография – она и Виктор пятнадцать лет назад на их даче. На обороте надпись: "Я скучал по этому месту. И по тебе."
Руки задрожали. Он нашел ее. Каким-то образом нашел.
Домой она ехала на такси, постоянно оглядываясь. Квартира встретила ее тишиной и темнотой. Щелкнул выключатель – и сердце остановилось.
Анна замерла на пороге квартиры. Что-то было не так. В воздухе висел едва уловимый запах – тот самый одеколон, от которого её до сих пор подташнивало в парфюмерных магазинах. Пальцы нащупали выключатель, но свет не зажегся.
И тогда она увидела их. На журнальном столике, в полумраке, тускло поблескивал знакомый золотистый корпус. Часы. Те самые часы, которые она год назад спрятала, завернув в три слоя ткани, словно пытаясь похоронить само их существование.
К горлу подступила тошнота. Ноги стали ватными. Тело помнило – помнило все, что разум пытался забыть пятнадцать лет.
- Ты все так же замираешь, когда боишься, – голос из темноты был хриплым, чужим, но интонации... интонации не изменились. – Как птичка перед змеей.
Виктор сидел в старом кресле у окна – там, где падающий с улицы свет не мог коснуться его лица. Только седые волосы слабо мерцали в темноте. Она не видела пистолет в его руках, но знала – он там. Как знала, что он не станет стрелять сразу. Он всегда любил растягивать боль.
- Не знаю, как теперь тебя называть, – он подался вперед, и тусклый свет фонаря очертил его скулы, по-прежнему острые, хищные. – Анна? Елена? Сколько еще имен ты примеряла, пока бегала от меня?
Её колени подогнулись, но она заставила себя стоять прямо. Пятнадцать лет свободы научили её одному – страх можно превратить в броню.
- Я ждал этого момента, – в его голосе звучала почти нежность, от которой внутри все сжималось. – Каждый день в тюрьме я представлял нашу встречу. Два года искал тебя. Знаешь, что самое забавное? Я ведь чуть не прошел мимо этого салона. Но твои глаза... Ты можешь менять цвет линзами, но взгляд... – он усмехнулся. – Взгляд остался прежним. Испуганным.
- Как... – голос сорвался. – Как ты нашел меня?
Он усмехнулся:
- Время на моей стороне. Я же часовщик, помнишь? Я просто искал тебя через людей. Старый, простой, но надежный способ. Я знал: рано или поздно время придет.
Он встал, и Анна попятилась к двери. Но замок щелкнул раньше – снаружи.
- У меня есть помощник, – пояснил Виктор. – Тот самый "коллекционер", что приходил сегодня. Мы давно готовились к этой встрече.
Последнее, что она увидела – его улыбку. Потом что-то влажное прижалось к лицу, в нос ударил резкий запах, и мир провалился в темноту.
Очнулась она в знакомой комнате. Тот же диван с протертой обивкой, те же обои в цветочек, тот же вид из окна на заросший сад.
Их старая дача.
- С возвращением домой, – Виктор сидел напротив, все так же сжимая пистолет. – У нас будет много времени поговорить. Например, о том, почему ты солгала на суде. Почему предала меня. Почему никогда не любила по-настоящему.
Летний дождь барабанил по крыше старой дачи, и каждая капля отдавалась в висках глухим ударом. Гром громыхнул где-то вдалеке, и Анна вздрогнула – не от звука, от воспоминания. Точно такая же гроза была в ту ночь, когда он впервые поднял на неё руку. Кошмар, от которого она убегала все эти годы, догнал её, вернулся, обернувшись реальностью страшнее любых ночных видений.
Его пальцы коснулись её волос – такие холодные, что к горлу подступила тошнота. Она зажмурилась, пытаясь сдержать дрожь, но от этого стало только хуже – в темноте его прикосновение ощущалось острее.
- Ты изменилась, – прошептал Виктор с какой-то почти детской обидой в голосе. – Рыжие волосы тебе не идут. Но глаза... – он схватил её за подбородок, заставляя повернуться. – Глаза всё те же. Как у пойманной птицы. Я скучал по этому взгляду.
Анна молчала. Руки были связаны за спиной, но страх сковывал сильнее любых веревок. В открытое окно доносился стрекот кузнечиков – такой же, как пятнадцать лет назад, в их последнее лето здесь.
- Помнишь, как мы были счастливы? – он расхаживал по комнате, поигрывая пистолетом. – Ты, я, маленькая Катя... Настоящая семья.
- Счастливы? – слово вырвалось помимо воли, горькое, как желчь. – Ты называешь это счастьем?
Виктор резко развернулся:
- А что было не так? Я обеспечивал вас. Защищал.
- Защищал? – Анна почувствовала, как внутри поднимается что-то темное, долго подавляемое. – Это так теперь называется? Сломанные ребра – это защита? Синяки, которые приходилось прятать под одеждой – это забота?
Его рука метнулась к ее лицу, но замерла в сантиметре от щеки:
- Ты сама это провоцировала. Всегда. Своим непослушанием, своими взглядами на других мужчин...
- Я боялась дышать рядом с тобой! – крик вырвался неожиданно для нее самой. – Каждый день был как хождение по опасному полю. Никогда не знаешь, что станет поводом. Не так посмотрела, не то сказала, слишком громко рассмеялась...
Виктор отшатнулся, словно от удара:
- Замолчи.
- А потом та девушка, – Анна уже не могла остановиться. – Студентка из соседнего дома. Я видела, как ты смотрел на нее. Как следил...
- ЗАТКНИСЬ!
Его кулак врезался в стену так близко от её лица, что она почувствовала движение воздуха. Штукатурка посыпалась на плечи, а в ушах зазвенело от грохота удара. Но Анна не отшатнулась – что-то внутри неё наконец сломалось. Или наоборот, срослось.
В наступившей тишине каждый звук казался оглушительным: его тяжелое дыхание, скрип половиц где-то в глубине дома, хлопнувшая дверь – должно быть, вернулся его подручный.
- Ты ничего не понимаешь, – голос Виктора упал до шипения, в нём смешались ярость и что-то похожее на отчаяние. – Я любил тебя. По-настоящему. До безумия.
Анна смотрела на его искаженное лицо и впервые видела его настоящего – жалкого, сломленного собственными демонами.
- Это не любовь, – она произнесла эти слова тихо, но каждое било как пуля. – Это болезнь.
Его пальцы впились в её подбородок – такие же жёсткие и холодные, как пятнадцать лет назад. Знакомая боль прострелила челюсть, когда он резко дёрнул её лицо к себе. Анна смотрела в эти глаза – серые, когда-то казавшиеся ей бездонными от любви. Теперь она видела их настоящими: пустыми, выцветшими, как у фарфоровой куклы. В них не осталось ничего человеческого – только голод, который невозможно было утолить чужой болью.
- А что тогда любовь? Солгать под присягой, отправить мужа в тюрьму? Пятнадцать лет, Анна. Пятнадцать лет я гнил там, думая о тебе.
- Ты сам виноват. Ты убил ее. Хоть я и изменила улики.
Его пальцы сжались сильнее:
- Докажи.
- Зачем? Ты же знаешь правду. И я знаю.
За окном снова громыхнуло. Начиналась гроза.
- Знаешь, о чем я думал все эти годы? – Виктор достал из кармана фотографию. – Вот об этом моменте. Наш последний счастливый день здесь, на даче. Помнишь? Катя качалась на качелях, ты готовила шашлыки... Я все пытался понять – когда все пошло не так?
- Когда? – его голос дрожал. – Когда ты перестала любить меня?
Анна почувствовала, как внутри поднимается волна – не страха, нет. Правды. Той самой, которую она прятала даже от себя все эти годы. Которую заталкивала поглубже, когда улыбалась ему через силу, когда целовала разбитыми губами, когда шептала "всё хорошо" плачущей дочери.
- Я никогда тебя не любила.
Слова падали между ними как камни в тишину омута. Тяжелые. Безвозвратные. Правдивые.
- Я боялась тебя. С самого начала.
В его глазах что-то надломилось – словно треснуло стекло, за которым пряталось настоящее безумие.
Его рука взметнулась для удара, но вдруг замерла. По лицу пробежала судорога:
- Что... что ты сказала?
- Правду. Я вышла за тебя, потому что была молода и глупа. Осталась, потому что боялась. Солгала на суде, потому что это был единственный способ спастись.
Виктор пошатнулся, словно его ударили под дых:
- Нет... Нет, ты лжешь. Опять лжешь!
- Впервые в жизни я говорю тебе правду.
Он поднял пистолет:
- Замолчи. Или клянусь...
- Что? Убьешь меня? – Анна горько рассмеялась. – Как ту девушку? Давай. Может, хоть так я стану свободной.
Гром грохнул совсем рядом. В окно ворвался порыв ветра, взметнул занавески.
- Ты... – Виктор задыхался. – Ты должна была любить меня. Я все для тебя делал. Все!
- Любовь нельзя заставить.
Анна произнесла эти слова тихо, но в них звенела сталь. Впервые за все годы она смотрела ему прямо в глаза – не пряча взгляд, не съёживаясь от страха. Она видела, как её спокойствие бьёт его сильнее любого удара.
- Её нельзя выбить кулаками, – каждое слово ложилось между ними с тяжестью прожитых лет. – Нельзя выпытать угрозами. Нельзя запереть в клетке.
Что-то дрогнуло в его лице – может быть, впервые он увидел в ней не жертву, а человека.
- Ты не умеешь любить, Виктор, – она говорила теперь почти с жалостью. – Ты умеешь только ломать. И первым сломался ты сам.
Он взвел курок:
- Сейчас ты у меня попляшешь... Я заставлю тебя...
Скрип половицы за его спиной прервал фразу. Но обернуться Виктор не успел – тяжелая ваза обрушилась на его затылок.
Пистолет выпал из ослабевшей руки. Тело грузно осело на пол.
В дверном проеме стоял сосед по даче – тот самый старик, что жил здесь все эти годы.
- Я слышал крики, – пробормотал он, глядя на бесчувственное тело. – Думал, показалось. А потом увидел свет в окнах... Вызвал полицию.
Где-то вдалеке уже выли сирены.
***
- Вы готовы дать показания? – следователь присел на край больничной кровати.
Анна кивнула, машинально потирая запястья. Синяки от веревок еще не сошли, но физическая боль была ничем по сравнению с эмоциональным истощением.
- На этот раз все будет иначе, – мягко сказал следователь. – У нас есть видео с камер наблюдения вашего дома, где зафиксировано похищение. Есть показания соседа с дачи. И... – он замялся, – мы нашли дневник Виктора. Пятнадцать лет записей из тюрьмы. То, что он писал... это однозначно подтверждает его вину.
Она прикрыла глаза. Странно, но новость не принесла ни радости, ни облегчения. Только усталость.
- Его сообщник уже дал признательные показания, – продолжал следователь. – Рассказал, как они следили за вами, как планировали похищение. Виктор получит пожизненное.
В палату заглянула медсестра:
- К вам посетитель. Говорит, что дочь.
Сердце пропустило удар.
Катя стояла в дверях – выше, взрослее, чем Анна помнила. В руках – букет полевых цветов.
- Мама, – только и сказала она, бросаясь к кровати.
Они обнялись, и все барьеры рухнули. Слезы, копившиеся годами, наконец прорвались.
- Прости меня, – шептала Катя. – За часы... Я не знала. Он следил за мной, угрожал.
- Тише, милая, – Анна гладила дочь по волосам. – Все позади.
Через неделю их обеих вызвали на опознание. Виктор сидел за стеклом – осунувшийся, постаревший, с повязкой на голове. Его улыбка за стеклом была как трещина в фарфоровой маске – кривая, неживая. В ней застыла вся чернота его души, как яд на дне пустого бокала. Анна смотрела на этот оскал и видела в нём того самого волка из детских сказок – загнанного, но всё ещё жаждущего крови. Где-то в глубине души она ждала этого момента – увидеть его побежденным. Но сейчас, глядя на эту пустую оболочку человека, чувствовала только усталость.
- Он больше не сможет причинить вам вред, – голос адвоката звучал как будто издалека. – Суд будет простой формальностью. Пожизненное.
Слово "пожизненное" эхом отозвалось в её голове. Столько лет она сама жила в тюрьме страха – может быть, теперь действительно пришло время для свободы.
Вечером того же дня Анна сидела в своей петербургской квартире. Катя спала в соседней комнате – она решила остаться на время суда.
На столе лежали документы: свидетельство о смене имени, старый паспорт на имя Анны Красновой, новый – на имя Елены Вороновой.
Кто она теперь? Женщина, сбежавшая от прошлого? Или та, что нашла в себе силы встретить его лицом к лицу?
Звонок в дверь заставил вздрогнуть. На пороге стоял сосед с дачи – Михаил Петрович.
- Простите за поздний визит, – он протянул сверток. – Нашел на даче, когда полиция закончила работу. Подумал, вам захочется вернуть.
Часы. Те самые, с которых все началось.
- Я починил их, – смущенно добавил старик. Теперь они просто показывают время.
Анна взяла часы. Они шли точно и ровно, отсчитывая секунды новой жизни.
- Спасибо, – она улыбнулась. – Не только за часы.
- Да бросьте, – он махнул рукой. – Любой бы так поступил.
Но они оба знали – это не так.
Ночной Петербург мерцал за окном россыпью огней, отражаясь в оконном стекле вместе с её лицом. Анна всматривалась в своё отражение, пытаясь понять, кто же на неё смотрит. Елена Воронова – рыжеволосая, уверенная в себе хозяйка антикварного салона, чей смех так легко звенел над чашкой утреннего кофе? Или Анна Краснова, научившаяся превращать страх в силу? А может, они обе были настоящими – две половины одной души, разделённые временем и болью, но теперь готовые срастись воедино, как два потока одной реки.
Она достала телефон и набрала номер.
- Доброй ночи. Я хотела бы подать заявление о возвращении к прежнему имени.
На том конце что-то уточняли, записывали. А она смотрела на свое отражение в окне – рыжие волосы, зеленые линзы, чужое лицо. Пора было вернуться к себе.
Утром она проснулась от запаха кофе. Катя гремела чашками на кухне, напевая что-то себе под нос.
- Я думаю открыть здесь магазин, – сказала дочь, ставя перед ней чашку. – Помнишь, ты учила меня разбираться в антиквариате? Может, вместе?
Анна улыбнулась:
- Только давай без часовых механизмов.
Они рассмеялись – впервые за долгое время искренне, без тени страха.
За окном вставало солнце. Часы на стене показывали 7:15 – время новой жизни. Настоящей жизни.
Жизни без страха, без чужих имен, без постоянной оглядки через плечо.
Просто жизни.
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. Впереди еще много интересных историй!