Все части повести здесь
И когда зацветет багульник... Повесть. Часть 15.
На Ольгу он обратил внимание на одном из самых первых собраний. Поражало ее внешнее отличие от других деревенских девушек – тонкое, словно вырезанное из дерева искусным мастером, бледно-фарфоровое личико, большие глаза, в которых светился ум, – а он, Николай Маркович, любил умных женщин – стройная, как у статуэтки, фигурка. Она вела себя тихо и скромно, и постоянно о чем-то думала. Иногда Николай Маркович прерывал свою пламенную речь и смотрел на нее несколько минут, прежде чем сказать:
– Ольга Прохоровна, вы меня слушаете?
Тогда она поднимала свою очаровательную голову с тонким профилем и говорила голосом, от которого у него бежали мурашки по телу:
– Конечно, Николай Маркович. Я же сюда слушать пришла.
Он попытался узнать что-то о ней от жителей райцентра, но нашлась всего пара человек, которые владели хоть какой-то информацией. Так он смог выяснить, что девушка ждала с фронта Илью Потапова, того самого, что сейчас числился без вести пропавшим, но скоро вышла замуж за его друга – Алексея Сидорова, вернувшегося с фронта без руки и ноги. Глядя на девушку, он не понимал причины такого поступка – она не была похожа на ветреную девушку, которая забывает одного и тут же идет замуж за второго.
Часть 15
Она осмелилась пошевелиться только тогда, когда Алексей заснул, по-хозяйски положив ей на грудь здоровую руку. Осторожно высвободившись из-под этой руки, она с неприязнью взглянула на мужчину – голова откинута, рот широко открыт, храп слышится, наверное, даже во дворе, ноги – одна в протезе - широко раскинуты в стороны, сползшие штаны оголяют пах. В сердце и душе поднялась вдруг такая сильная ненависть, что она взяла стоящие в углу сарая вилы и направила их на мужа. Думала несколько минут, все не решалась сделать это, казалось – вот сейчас она те вилы швырнет в него, и все забудется, словно бы назад отмотается и не будет ничего, в том числе этой постыдной близости, здесь, в сарае.
Поставила вилы в угол – ничего уже назад не вернешь, не изменишь, такова судьба ее, сама замуж за него пошла. Конечно, можно все списать на то, что пьян он, да только разве легче от этого? Нисколько не легче, наоборот, тяжелее. Не смогла его на место поставить, вырваться... Хотя смысл какой – не сегодня, так завтра он бы сделал это.
Вышла из сарая, выбирая из волос веточки соломы, словно какая неживая кукла с механическими движениями, подошла к бочке с водой, замыла испачканную юбку, присела на скамейку. Болело все внутри от непривычного, неприятного, того, что довелось испытать несколько минут назад, но еще больше болела душа, прямо немея от боли. Тело – что? Оно все стерпит... А вот душу залатать гораздо сложнее. Ведь не о таком она мечтала... Илья должен был быть ее первым мужчиной, а не друг его, Алешка...
В их деревне свадьбы были постоянным событием, и Ольга много раз наблюдала, как на следующий день счастливая, румяная невеста, уже теперь жена, стыдливо прячет глаза от вновь собравшихся к теще на блины гостей, льнет к мужу, смотрит так, словно мечтает об одном – чтобы все эти люди поскорее разошлись по домам, и остаться наедине с любимым, да повторить то, что случилось между ними ночью. Ей же после этого хотелось только одного – пойти к Камышовой и броситься в ее беспокойные воды.
Нельзя... есть Никитка, ее брат, есть мама, где-то там, на фронте – отец. Что уж теперь делать – остается только смириться с тем, что произошло. Всех девок в деревне учат: муж – хозяин. Когда хочет – может и приласкать, и приголубить, когда есть желание – и побить может... И взять может вот так просто... В сарае на сене.
Ольга точно знала – никогда бы Илья так не поступил. Он был... другим, не таким, как все остальные деревенские парни. Наверное, потому и погиб – земля хороших людей долго не носит, отдает их небесам, видать, они там нужнее...
... Алексей очнулся только на следующее утро. Дико болела голова – в ней словно колокола церковные стучали. Он сел на сене, осмотрелся вокруг, потрогал свое помятое со сна лицо, вытер стекавшую по подбородку и уже чуть подсохшую слюну, из волос выбрал веточки соломы. Взгляд его остановился на пятнышках крови на сене, он вскрикнул, вспомнив, что же произошло здесь вечером. Так и есть – не сдержался вчера, сделал то, о чем мечтал все это время... Нет, конечно, мечтал он о другом, о том, как она в один прекрасный момент придет к нему сама, и тогда он... он будет с ней нежен и пылок, покажет ей, как умеет любить и после такого... После такого, став, наконец, женщиной, она не сможет больше обходиться без его рук и губ. Но получилось то, что получилось, и в этом виноват он. Он был груб, быстр и наверное, причинил ей боль, хотя точно помнил, что ни звука не слетело с ее губ – только по щекам ее катились слезы.
А все этот приятель – будь он неладен! И самогонка. Они встретились случайно – вместе воевали и того тоже комиссовали по ранению – не было у него одной ноги. Встретившись, обрадовались, и решили ту встречу отметить. Пошли куда-то на квартиру, где проживал этот самый приятель, взяли самогонки, у того было немного хлеба на закуску и луковица. В процессе распития и поделился Алешка с приятелем своими проблемами с женой. Тот сначала начал смеяться над ним – мол, что ты за мужик, что бабу свою приструнить не можешь, а потом, видя, в каком состоянии Алексей, сказал, чтобы тот делал так, как он скажет. И насоветовал такого... Алексей, конечно, советы эти не воспринял, но потом, когда домой пришел и увидел лицо Ольги... Словно бес в него вселился... И на Илью была страшная злость при этом – вот за что она его любит? До сих пор! Ну, уж нет, Илюхе ты точно не достанешься, ты моя жена! А он... Пусть даже и жив, но теперь он тебе... никто и никогда с тобой не будет. С этими мыслями он и потащил Ольгу в сарай...
Теперь же он раскаивался в том, что произошло. Наверняка она ушла... Она такая – гордая, с характером... Подобного терпеть не станет ни от кого. А он... Он просто дурак. Он без нее жить не сможет, и как теперь прощения у нее вымаливать – неизвестно.
Вышел во двор, покачиваясь из стороны в сторону. От того, что спал с протезом, культя болела, появились на ней язвы. Вошел в дом, увидел жену и конечно, был немного удивлен. Она здесь и осталась с ним – почему? Может быть, он слишком плохо ее знает? Или... все-таки за это время стал дорог ей? Хотя – о чем это он? Когда бабы в их деревне от мужиков уходили? Не было такого – позором это считалось. Хоть бьет, хоть любит – живи. К родителям никто практически не возвращался – засмеют потом, заклюют, шепотки пойдут от людей, что, мол, нормальная баба с мужиком сладить умеет...
Кинул на нее косой взгляд – по лицу Ольги всегда трудно понять, что она испытывает, ничего на нем прочесть невозможно.
– Оля... – начал он, но она остановила его рукой.
– Не надо ничего говорить, Алеша.
– Ты теперь меня бросишь? Ольга, прости меня! Ну, бес попутал... Не ведал, что творю!
Он вдруг бухнулся с лавки на колени, и Ольга в испуге отшатнулась.
– Олюшка! Не бросай меня... Ведь... позору нам с тобой на всю деревню...
– А чего ты деревню боишься? Чего на чужое мнение оглядываешься? Следи за собой – и делать этого не придется. И встань – не валяйся тут!
Она была спокойна, но в голосе ее он слышал металлические нотки. Понимал – не то, что сердится, в ярости она. Но уже хорошо то, что не уходит – вон, шуршит по хате, что-то делает... Глаза только... холодные, болезненные, в них затаилась то ли обида, то ли что... Ненависть? Возможно.
– Алеша – она присела рядом с ним на скамейку – ты пообещать мне должен, что пить не будешь. Пьяный ты... никчемный человек, ничего не понимаешь, что творишь, а ведь так и до преступления недалеко. Оба мы виноваты, что жизнь наша семейная не складывается, значит, оба будем и исправлять это. Я... не буду больше с тобой об Илье говорить, ведь для тебя это болезненно, но ты... ты не пей больше, слышишь. Обещай мне!
– Обещаю, Оля! – он уткнулся в ее плечо, а она провела рукой по его растрепанным волосам.
– Укладывайся давай. Я тебе взвару принесу и поеду на поля работать.
Когда она вернулась к его постели с кружкой взвара, он взял ее за запястье, заставив сесть на край кровати.
– Оля, прости, я больно тебе сделал, очень больно. Не такого ты ждала... Я... виноват перед тобой – растоптал тебя, унизил таким отношением. Скажи – почему ты не ушла?
Она улыбнулась:
– Нешто ты этого хотел и добивался?
– Нет! Нет, конечно! Но я очень боялся, что уйдешь!
Она отвела взгляд.
– Нет мне пути назад, Алеша. Выбрала я свою судьбу, так что теперь придется мне за свой этот выбор отвечать. Но – она сдвинула строго брови к переносице – если подобное повторится, не останусь с тобой. Уйду в город.
– Не повторится, обещаю! Я ведь... люблю тебя, Ольга! И в жизни никого дороже тебя нет! Прошу тебя еще раз – прости меня!
На том и закончили они этот разговор. И хоть Ольга и говорила ему, что простила, видно было – поселилась в ее душе навечная «мерзлота» к нему, словно глыбами льда обложили сердце...
Стали они с тех самых пор жить, как муж с женой. Только не чувствовал он тепла при близости с ней – смотрел в ее лицо, в отстраненный взгляд, из уголка глаза у нее иногда скатывалась слезинка, и видел, что она ровно дерево – ничего не чувствует, только терпит и ждет в глубине души, чтобы все это поскорее уже закончилось. В лице ее в этот момент появлялось то же самое выражение, которое он видел в тот их первый раз. Как бы он ни старался стереть его, это выражение – ничего не помогало. Она была холодна, как воды Камышовой ранней весной...
Это еще больше злило и раздражало Алексея, хотелось накричать на нее, даже, может быть, ударить, но он сдерживал себя, старался еще больше порадовать ее чем-то, но видел, что живет она в полсилы, без чувств, без желаний.
Только стала чаще пропадать на этих своих партсобраниях, куда практически вся деревня приходила. Он, Алексей, не считал нужным этого делать – зачем терять время на пустопорожние разговоры, если у него в мастерской дел полно. Он лучше для своего дома, семьи постарается. А потому и раздражала эта Ольгина привычка уходить туда, к односельчанам. Даже с ними он не хотел делить ее, свое сокровище, был против, чтобы она хоть час их личного, вечернего времени, тратила на что-то другое. Попытался как-то раз остановить ее уже привычным способом – поднял на руки ее легкое тело и понес на кровать, она и не сопротивлялась. Она никогда не сопротивлялась – просто воспринимала это, как нечто само собой разумеющееся и покорно подчинялась ему, в душе молясь, чтобы все это скорее закончилось. Тогда она на собрание это опоздала, но с тех пор разгадала его замысел и перестала говорить ему, когда те собрания проводиться будут – собиралась, и уже на пороге говорила, куда идет.
Приходили на те собрания с листочками и карандашами – что-то записывали, если говорил военный. Ольга слушала вполуха все, о чем он вещал, кроме событий на фронте. Она могла, слушая его спокойный, строгий голос, уйти в себя и думать о чем-то другом. Но как только военный заговаривал про войну – она сразу же словно просыпалась.
То и дело ловила она на себе взгляды этого мужчины – он был строг, подтянут, и Ольге казалось, чересчур уж суров. Молодые девки, как только он в конце спрашивал, есть ли у кого вопросы, начинали его теми вопросами засыпать – лишь бы красавец мужчина еще немного побыл рядом с ними, а некоторые нарочно просили повторить что-нибудь, ссылаясь на то, что не запомнили или не записали его слова. Сначала наивный мужчина принимал такое внимание за гражданскую сознательность, пока однажды Лука Григорьевич не сказал ему, хитро подмигнув:
– Бабы-то наши... ишь... Не желают тебя от себе отпускать, Николай Маркович!
– Что это значит, Лука Григорьевич? – спросил тот удивленно.
– Да знамо – что! Мужики-то все справные на фронте... А баба – она ведь тожеть человек! Ей ласки охота. Гляди-ка, как бы наши красотки-то тебя не захомутали!
– Не дело ты говоришь, Григорич! – чуть рассердился военный, но краска удовольствия залила его лицо.
Николай Маркович был неженат – в свои тридцать пять лет думал он только о военной своей карьере, и был крайне осторожен сейчас, в это время, когда шла война. Конечно, если бы его мобилизовали, то он бы, не раздумывая, отправился на поле боя, но все же думал и мечтал он о другом – о том, что и без медалей – орденов можно добиться успеха на военном поприще. А потому когда ему предложили остаться в отделении комендатуры, он ни минуты не раздумывал. Работы было – хоть отбавляй. Бандиты, дезертиры, комиссованные по инвалидности и здоровью, лежащие в госпиталях, без вести пропавшие – за всем этим в рамках округа необходимо было следить и, так сказать, «блюсти порядок». Он старался изо всех сил, а потому претензий к нему у начальства не было. Ничто не могло уйти от его зоркого ока, работал он, можно сказать, на износ, и порядок в своем округе установил такой, что смог сгруппироваться даже со всеми председателями для того, что бы тот самый порядок на местах строго соблюдался.
Нет, он отнюдь не был аскетом – в райцентре хватало баб, которые могли пойти к нему по мановению пальца и ублажить молодого, перспективного офицера, надеясь на дальнейшее продолжение. Особенно отличались молоденькие вдовы, и трудно было судить их за это – потеряв мужа чуть ли не в самом начале войны и погоревав положенные полгода-год, они так страстно умели отдаваться, соскучившись по мужской ласке, что Николай Маркович только диву давался. Но все это было несерьезно и непостоянно – повстречавшись с одной и той же бабой раз-два, он предпочитал свернуть отношения, при этом сразу резко пресекая скандалы и истерики.
На Ольгу он обратил внимание на одном из самых первых собраний. Поражало ее внешнее отличие от других деревенских девушек – тонкое, словно вырезанное из дерева искусным мастером, бледно-фарфоровое личико, большие глаза, в которых светился ум, – а он, Николай Маркович, любил умных женщин – стройная, как у статуэтки, фигурка. Она вела себя тихо и скромно, и постоянно о чем-то думала. Иногда Николай Маркович прерывал свою пламенную речь и смотрел на нее несколько минут, прежде чем сказать:
– Ольга Прохоровна, вы меня слушаете?
Тогда она поднимала свою очаровательную голову с тонким профилем и говорила голосом, от которого у него бежали мурашки по телу:
– Конечно, Николай Маркович. Я же сюда слушать пришла.
Он попытался узнать что-то о ней от жителей райцентра, но нашлась всего пара человек, которые владели хоть какой-то информацией. Так он смог выяснить, что девушка ждала с фронта Илью Потапова, того самого, что сейчас числился без вести пропавшим, но скоро вышла замуж за его друга – Алексея Сидорова, вернувшегося с фронта без руки и ноги. Глядя на девушку, он не понимал причины такого поступка – она не была похожа на ветреную девушку, которая забывает одного и тут же идет замуж за второго.
Ольга же иногда ловила на себе взгляды строгого военного, но не придавала им особого значения – ей было абсолютно все равно, кто и как на нее смотрит. Зато Алексей, который однажды пришел ее встретить, открыв двери, увидел, что занятие по партподготовке еще идет, но одного взгляда ему хватило, чтобы понять – Николай Маркович явно неравнодушен к его жене. И если Ольга сама этого не замечала, то ему, Алексею, это было очень хорошо видно.
Когда занятие закончилось, он вошел в комнату, отведенную под кабинет, мрачно поздоровался с Николаем Марковичем и, подойдя к жене, сказал ей холодно:
– Заждалси тебя. Собирайся, да пойдем.
Она заметила перемену в его настроении, пошла за ним молча, провожаемая взглядом военного. Они шли рядом и молчали, пока наконец Алексей не сказал:
– Ты больше на те собрания не ходи, Ольга. Я твой муж, я и запретить могу!
– Почему? – удивленно спросила она – с чего ты мне вдруг запретить решил?
– А ты рази не видишь, как этот... с погонами на тебя пялится?
– Нет, не вижу. А ты что – она кинула на него насмешливый взгляд – ревновать меня, что ль, удумал? Так зря. Я тебе не принадлежу... Разве что только по статусу... И не боле того...
– Не ходи! – Алексей пристукнул о землю той ногой, что была в протезе – я запрещаю, слышишь?! Он на тебя, как кот на кринку со сметаной смотрит! А ты туда – хвостом, что ли, перед ним вертеть ходишь!
Она остановилась и в сумерках он увидел, как в глазах ее сверкнули молнии.
– Остановись сейчас – сказала ему – остановись и не истери! Я туда слушать хожу, а не, как ты выразился, хвостом вертеть! И не вздумай меня ревновать – еще чего, выискался тут, ревнивец! Не обстоятельства бы в жизни – я бы ни за что за тебя не пошла, так что спустись с небес на землю. А собрания я буду посещать – там хоть люди, общение! А сидеть запершись рядом с тобой, привечая твою маменьку, я не желаю, ясно! Итак жизни не хватает, так ты еще со своими глупостями!
Он видел, что она разозлилась, и им тоже овладела злость – этой ночью он, желая показать хоть какую-то, пусть и законную, над ней власть, владел ей так, что она даже испугалась – не зверь ли рядом с ней. Снова и снова яростно прижимая ее к кровати, кусал-целовал ее губы и шептал исступленно:
– Ну уж нет! Тут ты не угадала! Ты моя, слышишь, только моя!
... Осень в этот год выдалась дождливая, промозглая и сырая. Боялись, что зальет поля с урожаем и собирать будет нечего – все погниет. Старики меленько крестились, не боясь тех, кто мог бы осудить за религиозность, и призывали, наконец, солнце вернуться в их края и обсушить землю.
События на фронте уже становились чем-то привычным – наши то отступали, то атаковали вновь, тревожность возрастала, а дед Куприян, разговаривая с Лукой Григорьевичем, говорил возмущенно:
– И че они, дурни, резину тянуть?! Бахнули бы немца в одно место, чтобы ентот самый его вермахт бежал, теряя тапки.
– Бушует немец – ухмылялся Лука Григорьевич – знает, что в любом случае – капут ему...
Ольга же в самом конце сентября поняла вдруг по некоторым признакам, что носит она под сердцем ребенка мужа. Что-то дрогнуло в ее душе, показалось, что снова она жива – теперь есть ей ради кого жить, любить она его будет сильно и в обиду никому не даст, несмотря на то, что родит она его от того, кого совсем не любила.
Когда сказала об этом Алексею, он подскочил к ней, закружил – зацеловал, и с тех пор стал заботиться о ней, чуть не сдувая пылинки. Помогал во всем, тяжелое таскать не дозволял, а на насмешки других баб и мужиков, что, мол, не рассыплется твоя благоверная и родит, – чего ты ее так балуешь – только мрачно отшучивался.
Ольга же прислушивалась к себе, к своим изменениям внутри, и хоть срок был еще совсем небольшой, переживала за крошку, которая теперь так много значила для нее. Радостной новостью она поделилась с Никиткой, но скоро счастливый отец рассказал своим близким и о том, что она в положении, знала вся деревня.
В тот день Ольга прибирала огород – убрать траву да сжечь ее в яме труда большого не составляло, а потому она проворно орудовала граблями. Алексей с утра повез нескольких жителей деревни в город и обещал вернуться к вечеру. Тихий снег, медленно кружась в воздухе, оседал на землю и тут же таял, и Ольга думала, что также медленно таяла ее жизнь, покуда не узнала она, что скоро станет матерью.
Калитка отворилась, скрипнув, и она увидела Маруську – ту самую, кого иногда Лука Григорьевич привлекал в качестве писаря. Она быстро подошла к Ольге и заговорила с придыханием:
– Оль, подь домой... Там у вас чей-то творится – народу прям тьма-тьмущая!
– Господи – Ольга быстро перекрестилась и кинулась на улицу, Маруська – за ней.
Вбежав во двор, она увидела нескольких военных, стоящих у дальнего чулана во дворе, тут же собралась практически вся деревня. Среди военных она разглядела и Николая Марковича. Рассмотрев в толпе Никитку, она подошла к нему:
– Никита, что происходит?
– Я и сам с трудом понимаю. Пришли с бумажкой – сказали, обыск...
Они все старались рассмотреть, что там, в чулане, ищут, и скоро еще небольшая кучка военных вышла оттуда. Между ними, спрятав руки за спину, шел... Ольга сначала подумала, что она обозналась, но потом поняла, что нет – так оно и есть, среди военных шел их с Никиткой отец. Грязный, худой, с отросшими волосами, он беспомощно оглядывался по сторонам, ища поддержки. Всю цепочку замыкала мать, которая шла последней и громко голосила.
Увидев эту картину, Ольга почувствовала, что ей становится плохо и в следующий момент упала в обморок. Никитка едва успел подхватить ее.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.
Все текстовые (и не только), материалы, являются собственностью владельца канала «Муза на Парнасе. Интересные истории». Копирование и распространение материалов, а также любое их использование без разрешения автора запрещено. Также запрещено и коммерческое использование данных материалов. Авторские права на все произведения подтверждены платформой проза.ру.