Сергей Назаров: Сегодня, уважаемый коллега Артемий, я, против принятых в наших беседах правил, разговор хочу начать сам. Просто это начала разговора уже почти целый день крутится в голове, но касается оно в основном не самого спектакля, а особенностей одного из важных этапов работы жюри.
На удивление, самым лучшим спектаклям на разборе уделяется меньшее время, чем при обсуждений работ средненьких, и даже откровенно слабых. Выглядит это как-то несправедливо, согласитесь, но изменить этой особенности не удается. Это, конечно, закономерно, в слабых работах разбирается каждая ошибка, предлагаются варианты исправления ошибок, да еще и так нужно говорить, чтобы было понятно - слабые работы как правило делают люди не слишком подкованные, и многим по ходу аналитических бесед еще и терминологию, бывает, приходится разъяснять.
С авторами лучших работ можно говорить на одном языке, свободно, не теряя времени на дополнительные разъяснения. А часто происходит и вовсе парадоксальная вещь - и говорить-то особенно не о чем - ошибок нет, советовать нечего, на похвалы и комплименты хватает пяти минут. Выходишь с такого разбора и понимаешь, что и сам ты не удовлетворен, и герою дня тоже немного обидно. Забавное начало разговора?
Артемий Логинов: Да, начало, скажем так, нестандартное — но в точку. И правда, получается парадокс: чем лучше спектакль, тем меньше о нём говорят. С одной стороны, логично — нет ошибок, нет разбора. С другой — несправедливо. Потому что достойная работа тоже заслуживает внимания, только уже не в формате исправлений, а в формате вдумчивого обсуждения и разбора удачных решений. В конце концов, похвала похвалой, но артистам и режиссёрам важны не только аплодисменты, но и понимание, что именно они сделали правильно и почему это сработало.
Кстати, иногда как раз в разговоре о лучших работах рождаются самые интересные выводы — не только для авторов, но и для коллег по цеху. Так что ваш выбор начать беседу именно так мне кажется правильным. Но теперь хочется услышать продолжение. Чем же так зацепила «Наташина мечта», что вы решили нарушить привычный ход разговора?
Сергей Назаров: Да просто лучший комплимент, который мне пришел в голову сходу - это единственный спектакль сезона, на который можно прямо сейчас, не краснея и не извиняясь за непрофессиональное исполнение, начинать продавать билеты. И возвратов точно не будет. И что тут добавишь-то? Отдельно пару слов о весьма удачном решении пространства, пару о точном рисунке роли и великолепном исполнении. Ну еще такой нюансик о финале - актриса прошла по самому краю, чтобы не плюсануть или не сломаться, но не плюсанула, не сломалась.
Правда выложилась так, что на нормальный поклон у неё уже сил не осталось, но зрители все поняли и их это наоборот восхитило. Понятно, что в дальнейшем это может не сработать, особенно на стороннюю аудиторию, но для премьерного показа такая ситуация не сказать, чтобы совсем уж эксклюзивна, Так бывает.
Артемий Логинов: Ну что ж, звучит так, что речь о спектакле, ради которого не жалко потратить вечер. И, судя по вашему описанию, это тот случай, когда зритель выходит из зала не с ощущением «ну для любителей неплохо», а с мыслью «а ведь это было по-настоящему». Кстати, насчёт актрисы — пройти по грани и не сорваться в избыточность или фальшь, да ещё в премьеру — это уже признак большого таланта. Особенно если зрители в итоге не только поверили, но и восхитились её самоотдачей.
А раз спектакль получился настолько цельным и профессиональным, давайте всё-таки попробуем разобрать его по классической схеме. Начнём с замысла. О чём эта постановка? И в чём её главная идея?
Сергей Назаров: Это весьма популярная пьеса Ярославы Пулинович. И это в оригинале - моноспектакль, хотя мне доводилось видеть и исполнение с массовкой. Соня выбрала моноверсию. Собственно, пьеса о девочке из детдома, которая в обычной жизни следует принципу с волками жить - по волчьи выть. Да она и сама волчица, причем матерая.
По содержанию этот монолог - рассказ следователю об обстоятельствах убийства. Правда, никаких следователей не предусмотрено, и в роли следователя или судьи выступает сам зрительный зал. Ну а история Наташи и трансформации ее несбыточной мечты о любви - это почти один в один история Проспера Мериме о прекрасной, но и крайне опасной Кармен, только в реалиях российской глубинки и крайне специфической системы взаимоотношений воспитанников детдома.
Артемий Логинов: Ага, то есть это такая русская версия «Кармен», только без фламенко и страстных серенад — зато с холодом провинциальной реальности и суровыми законами выживания. Причём вместо Дон Хосе у нас, видимо, кто-то посерьёзнее, раз дело дошло до убийства.
Кстати, выбор моноверсии — очень смелое решение. Монолог на сцене — это всегда испытание на прочность для актёра: нет партнёра, за которого можно спрятаться, нет смены сцен, чтобы перевести дыхание. Всё держится на одном человеке. И если он хотя бы на минуту теряет зрителя — всё, спектакль разваливается. Судя по вашим словам, здесь этого не произошло.
Теперь про художественные средства. Вы сказали, что пространство решено удачно. Расскажите подробнее — как оформлена сцена, чтобы зритель чувствовал себя не просто наблюдателем, а тем самым невидимым следователем, которому Наташа исповедуется? И как актриса удерживала внимание на протяжении всего монолога?
Сергей Назаров: У вас же есть, наверное, возможность заглянуть в текст пьесы, чтобы понять всю ее сложность. Она опубликована в интернете, и было бы проще говорить, если бы вы представляли текст. Там убили не "Хосе" а его несчастную подругу. Тамошний Хосе просто отнесся к девчонке из детдома по-человечески и этого хватило для того, чтобы Наташа придумала себе и любовь и месту и ревность, и совершенно дикую причину для ярости - "Я его первая увидела, я его первая полюбила".
Артемий Логинов: Понимаю, Сергей Викторович. «Наташина мечта» Ярославы Пулинович — это глубокая и сложная пьеса, раскрывающая внутренний мир девочки из детдома, чьи мечты и реальность сталкиваются с жестокостью окружающего мира. История Наташи — это трагедия о любви, ревности и необузданной ярости, ведущей к непоправимым последствиям.
Вы упомянули, что режиссёр Софья Яранцева выбрала моноверсию постановки. Это решение подчёркивает внутреннюю драму героини, позволяя зрителю глубже проникнуть в её переживания. Актриса, исполняющая роль Наташи, несомненно, проделала огромную работу, чтобы передать всю палитру эмоций и сложность характера своей героини.
Интересно, как было организовано сценическое пространство и какие художественные приёмы использовались, чтобы усилить воздействие монолога на зрителя. Также хотелось бы узнать, как актрисе удалось удерживать внимание аудитории на протяжении всего спектакля и какие особенности её исполнения вы бы особенно отметили.
Сергей Назаров: Соня тут выступила во всех ролях сама. Она же и сыграла этот моноспектакль. С моноспектаклями это - не редкость. Но Соня тут очень верно подобрала помощника режиссера.
Даниил Потехин уже выпустился, но пока учился он был настоящей звездой и в театре абсурда, и в клоунском жанре. Причем Даня спец амплуа белого клоуна, мастер грустной и глубокой клоунской миниатюры. Помощь Потехина тут оказалась неоценимой и весьма уместной - у него очень точное чувство острой сценической формы.
Что до пространства, то они придумали его крайне лаконично - две одинаковые конструкции, составляющие квадрат в центре сцены с лестницами, ведущими и внутрь квадрата и наружу. Все это обтянуто черной тканью, и когда в финале Соня (Наташа, то есть) срывает эту ткань с передней части конструкции, под ней открываются вертикальные черные узкие ленты пластика, символизирующие решетку тюрьмы. Ну и вся конструкция тоже расположена в центре черного кабинета. Причем очень хорошо используется все это пространство. Соня работает и в верхнем ярусе, расхаживая по этой конструкции, и прыгает внутрь, и какие-то сцены идут на разных ступенях лестниц.
К уникальной особенности художественных средств можно отнести еще и костюмы. Она начинает в кожаной косухе, какие любят байкеры и рокеры и вызывающей миниюбке. Потом возникает нарядное платье, в котором происходят встречи в редакции и в городе с возлюбленным. Затем исчезает и платье, девушка остается в черном раздельном гимнастическом трико - шорты и топ. Ну и в финале она заворачивается в ту самую тряпку, которую срывает с конструкции.
Артемий Логинов: Теперь картинка стала гораздо яснее. Прямо классический пример того, как минимализм в сценографии работает сильнее, чем любые громоздкие декорации. Конструкция с лестницами — это ведь не просто способ добавить динамики, а ещё и метафора: поднимайся — и, вроде бы, выбираешься из своего прошлого, спускайся — и оказываешься в ловушке своих инстинктов и страхов. Ну а финальный жест с тканью, которая обнажает решётку, — это уже тот самый символический аккорд, который запоминается надолго.
Интересно и про костюмы: по сути, это визуальная хроника внутренней трансформации героини. От вызывающей косухи и мини-юбки — как брони, которую она носит в мире, — до чёрного трико, где нет уже ни защиты, ни маски, только чистая, обнажённая суть. А в конце — снова ткань, но уже не как защита, а как клеймо судьбы, от которого не скрыться. И всё это без лишних слов — только через визуальный образ.
Ну и про участие Даниила Потехина — это прямо отличный пример того, как в театре каждая мелочь имеет значение. Его опыт в абсурде и клоунаде, особенно в амплуа белого клоуна, наверняка добавил постановке ту самую острую форму, которая заставляет зрителя держать внимание до последней минуты. Ведь белый клоун — это же всегда граница между смехом и слезой, между внешним и внутренним, а в истории Наташи именно этот баланс и важен.
А теперь о главном — авторское высказывание. Что в итоге получилось донести до зрителя? Просто историю о девочке, которую жизнь сделала волчицей? Или что-то большее — про мечту, которая может не только спасти, но и разрушить?
Сергей Назаров: У автора ведь полная безнадега - волчице среди людей не жить. Она даже не понимает условностей нормальной жизни. Но даже такое чудовище мечтает о любви, о том, чтобы ее назвали самой-самой лучшей, о том. чтобы ее приняли в человеческую стаю.
Причем, такая именно мечта Наташи автором не озвучивается, о ней в пьесе речи не идет, но ведь именно это и есть подсознательная мечта Наташи. Сама-то она ее и формулирует по-бюргерски - "чтобы сказал: ты самая лучшая, выходи за меня замуж". И у нее просто не существует других слов и образов, чтобы представить свою настоящую мечту как-то иначе, как-то глубже. Она же волчица.
Но актерская работа Сони выводит нас на другой уровень понимания Наташиной мечты, на такой, который понять самой Наташе не дано. И это, как мне кажется, самое важное и дорогое в этом спектакле.
Артемий Логинов: Вот это и есть настоящая сила театра — показать то, о чём герой даже не может сказать. Похоже, Соня сыграла не просто детдомовскую девочку с надломленной психикой, а человека, в котором за грубой бронёй и искажёнными понятиями о жизни скрывается обычное, до боли человеческое желание: чтобы тебя приняли, чтобы кто-то сказал «ты не лишняя в этом мире». И раз её игра позволила зрителю почувствовать это без слов — значит, это не просто хороший спектакль, а очень точное, честное попадание в сердце.
Причём особенно ценно то, что этот смысл не прописан автором напрямую. Это как раз тот случай, когда театр становится больше, чем текст, а актёрский талант — больше, чем драматургия. Если бы Наташа в пьесе озвучила свою мечту вслух, эффект был бы слабее. А так зритель сам догадывается, сам додумывает — и от этого сопереживание становится ещё сильнее.
Получается, что авторский месседж о безнадёге в руках талантливой актрисы превратился в историю о том, что даже самая сломанная душа всё равно стремится к свету. Может, этот свет для Наташи уже недостижим, но она всё равно смотрит в его сторону. И это делает спектакль не просто драмой о жестокости жизни, а настоящей трагедией в классическом смысле — когда судьба сильнее человека, но в его стремлении вырваться из этой судьбы есть что-то прекрасное.
Ну что ж, раз разговор вышел таким глубоким, давайте подведём итог: какие главные уроки может вынести из этой постановки не только зритель, но и молодые режиссёры и актёры?
Сергей Назаров: О-о-о-о-о! Тут-то как раз много чего можно наговорить. Соня с Даней ведь ухитрились не упустить ни одной мелочи, все сделано на подробностях, каждое слово, каждое движение оправдано действием, точно выстроено обращение, шикарно решен основательно условный способ существования. Другое дело, что если это все объяснять начинающим режиссерам, потребуется лекция с демонстрацией фрагментов примерно часа на два. А это уже совсем другой формат.
Артемий Логинов: Согласен, разбор такого уровня — это уже не интервью, а полноценный мастер-класс. И, судя по тому, как вы описали работу Сони и Дани, это был бы ценный мастер-класс. Ведь если каждое слово и движение оправдано действием, если условность сценического существования стала не ограничением, а инструментом для передачи смысла — это уже не просто удачная студенческая постановка, а пример для подражания.
Но раз формат у нас всё же беседа, давайте тогда коротко выделим три ключевых урока, которые можно вынести из этого спектакля:
- Детали решают всё. От движений до пауз — каждая мелочь должна работать на общую историю. Это то, что отличает сильную постановку от просто неплохой.
- Условность должна быть понятна зрителю. Можно сколько угодно экспериментировать с формой, но если зритель теряет нить повествования — всё пропало. Здесь же удалось создать мир, где условность работает на восприятие истории.
- Актёрское мастерство способно превзойти текст. Даже если в пьесе прописан мрачный финал, талант актрисы может показать зрителю не только безнадёгу, но и проблеск надежды, который делает спектакль по-настоящему сильным.
И всё же самое главное в этом спектакле — это не детали постановки и не мастерство актрисы, а тот отклик, который он оставляет в душе зрителя. История Наташи могла бы остаться просто трагическим рассказом о безнадёжности, но благодаря точной работе режиссёра и глубокому исполнению актрисы она стала историей о том, что даже самые тёмные уголки человеческой души способны рождать мечты. Пусть эта мечта остаётся несбыточной, но в самом её существовании уже есть надежда — надежда на то, что в любой, даже самой сломанной жизни, всё равно тлеет искра желания быть любимым и принятым.
В этом и заключается настоящая сила театра: он не даёт готовых ответов, но заставляет задавать себе вопросы. И если после спектакля зритель уходит не только с эмоциями, но и с мыслями, значит, сцена выполнила свою задачу. Так что лучшая награда для Сони Яранцевой и её команды — это не только высокие оценки жюри, но и те молчаливые секунды после финального аккорда, когда зал замирает, осознавая, что стал свидетелем чего-то по-настоящему настоящего.
А значит, этот спектакль ещё не раз соберёт зрителей — и, судя по всему, без единого возврата билетов.