Все части повести здесь
И когда зацветет багульник... Повесть. Часть 10.
– Да. Сам лично ей в руки отдал, она прочитала и как завоет басом на все Камышинки. Я уехал быстро, а то подумал, она на меня, как тетка Матрена, кинется.
А Ольга, снова опустившись на скамью, вдруг подумала – это же она тогда сказала тетке Акулине те страшные слова, когда та ее совестить вздумала. Сказала, что «если вернется Сенька»... Вот он и не вернулся... Стыдно ли ей было сейчас? Да, стыдно... Нельзя личное отношение ставить выше жизни человеческой. А она тогда это со злости ляпнула... Но матери такое говорить... Нельзя. Все матери одинаковы, каждая желает, чтобы ее ребенок жил и был счастлив.
Узнав новость, Анна Власовна с досадой сказала:
– Ну вот, Оля, придется тебе нового жениха искать.
Ольга и Никитка переглянулись – состояние матери в последние месяцы их пугало, она стала какой-то абсолютно равнодушной и апатичной ко всему, хотя Ольга часто слышала, как она плачет по ночам. Девушка списывала это на то, что мать переживает из-за отсутствия писем от отца.
– Мам, ты что такое говоришь?! Какой жених! Кого мне искать, ты с ума сошла?!
Часть 10
Ей вдруг стало зябко и в душе словно образовалась большая пустая воронка. Высвободила свою руку из его неприятных теплых пальцев и сказала:
– Алеша, давай вид сделаем, что разговора этого между нами и не было. Сам подумай хорошо – как так можно? Илья твой друг, и если ты относишься к нему так, как и говоришь, то не должен так делать. Ты должен ждать и надеяться, что он вернется, как и я. Ведь он твой друг! А ты? Зачем ты мне предлагаешь такое?
– Оль... Оленька, послушай... Ты посмотри на себя – это ведь не ты совсем...Вспомни, какая ты была! А сейчас... Ты вся в тоске, в печали... А ведь молода еще. Зачем тебе такая жизнь, к чему? Мое сердце тоже может чувствовать, и оно чувствует, что нет Ильи в живых, понимаешь?! А он, между прочим, хотел, чтобы ты была счастлива! Счастлива, Ольга!
– И ты думаешь, я буду счастлива с тобой? – бледные ее, нездорового цвета, губы, растянулись в издевательской усмешке.
– Илья бы точно не осудил тебя. А почему ты думаешь, что я не смогу сделать тебя счастливой, Оля?! Я люблю тебя, и смогу любить за двоих! А потом, кто знает, со временем, может быть и к тебе в сердце придет любовь...
Ольга отшатнулась от него – взгляд ее стал почти ненавидящим.
– Ты себя слышишь сейчас? Что ты такое говоришь? Я тебе повторяю – я очень люблю Илью! И буду ждать его! Пусть на это уйдет пять, десять или двадцать лет – я буду его ждать! Пусть я даже умру в одиночестве, но все эти годы я буду ждать Илью!
Из глаз ее брызнули слезы, и чтобы Лешка не видел этих ее слабых слез, она кинулась вон – не хотелось, было противно находиться с ним рядом и видеть его несуразную лопоухую голову с торчащими ушами, цепкий взгляд, скользящий по ее фигуре, его культи... Неужели человек, который действительно побывал в том страшном пекле, называемом войной, будет говорить такое и думать о таком? Ведь сколько они разделили вместе с Ильей! А теперь он... теперь он верит в то, что его друг погиб, и он ничего не хочет сделать для того, чтобы узнать, где Илья на самом деле.
Она вдруг, передумав, направилась в сторону сельсовета. Была уверена, что Лука Григорьевич на месте. Так и вышло – тот сидел у себя в кабинете, напротив него устроилась местная молодая деваха Маруся, которую председатель иногда привлекал в качестве писаря, хотя тот и сам был грамотным. Но как говаривал мужчина, ненароком подчеркивая важность своей деятельности – «в некоторых особых случаях требуется красивый почерк иметь!». Видимо, сейчас как раз и был такой случай, потому Маруська, высунув язык, что-то старательно писала под его диктовку. Увидев Ольгу, Лука Григорьевич посмотрел на нее вопросительно, а когда она сказала, что подождет в коридорчике, пока он освободится, кивнул головой.
Наконец из его кабинета сначала вышла Маруська, а потом выглянул и он сам.
– Олюшка, входи! – он поманил ее рукой, и Ольга вошла в кабинет. Председатель кивнул ей на скамейку и спросил – что тебя привело к старику Григорьевичу?
– Мне ваша помощь нужна – тихо сказала Ольга – вы ведь разных людей знаете, и в райцентр в комендатуру ездите, и в городе в комиссариате и военкомате бываете... Помогите узнать, что с Ильей!
Девушка умоляюще прижала к груди кулачки. Председатель смотрел на ее бледное лицо с полосками недавних слез на щеках.
– Мда... история, конечно, печальная... И писем от него нет, Прасковья сказывала. И тебе тожеть не пишеть?
– Нет. Три месяца как... Но... Но я верю, что он жив, Лука Григорьевич! Верю! Хотя Лешка и говорит...
– Да, я знаю... Я скоро в город еду, вместе с Прасковьей... ты не переживай – мы подадим запрос, и постараемся все выяснить. Но... Ольга... ты должна понимать, что сейчас война идеть... И все может быть не так, как ты думаешь...
– Что мне Лешка и его домыслы? – медленно, тихо и уверено сказала Ольга – у меня сердце чувствует, что Илья живой...
– Олюшка, да кто бы спорил! Все мы хотим, чтобы так и было. Но жизнь вносит свои коррективы, пойми... И может оказаться, что сердце твое так чувствует из-за большой любви к нему...
– Лука Григорьевич, я вас прошу, вы мне только скажите и все – что с ним, когда ответ на запрос придет! В неведении я...
– Я вижу, что вся ты измучилась... Я скрывать от тебя ничего не стану, но ты должна, Ольга, пообещать мне, что ты, если вдруг что-то... случится... жизнь свою калечить не станешь. Надеюсь, ты поняла, о чем я говорю.
– Поняла, Лука Григорьевич – Ольга встала – не стану калечить свою жизнь, обещаю.
На следующей неделе Никитка отвез председателя и тетку Прасковью на лошади в город, в комиссариат. Вернулись они только к вечеру, Никитка пришел домой уставший, как никогда, тем более, что в дорогу в тот день ничего не взял с собой. Ольга же, собравшая на огороде первый урожай молодой картошки усадила брата за стол и, глядя, как он наворачивает рассыпчатую картошку, ждала, когда он хоть что-то скажет. Никитка же, не поднимая головы, только заметил:
– Оль, они запрос только подали. Так сразу тебе никто ниче не скажет. Придет письменный ответ – вот тогда и узнаешь. А то сейчас на мне взглядом протрешь дыру. Кстати, Наташина мать с нами ездила – ни о ней самой, ни о брате ее ничего не известно...
– Да... Тоже переживание. Как жить в таких страданиях, Никитка?
– Да не переживай, Оленька! Все хорошо будет! Если ты говоришь, что сердце твое чувствует – жив Илья, значит, он и правда жив.
Через пару дней после той поездки в Камышинки вернули беглецов-подростков, тех самых, которых на побег соблазнил Аникушка. Грязные, в оборванной одежде, они стояли возле сельсовета и прятали взгляды от родных и близких, стоящих напротив. И тем, и тем было стыдно – подросткам за то, что бежали и все-таки были пойманы, а родителям – за то, что в свое время не уследили за подготовкой к этому «мероприятию» и не предотвратили это. Оказывается, подростков сняли с одного из паровозов, который ехал на запад, сняли офицеры военной комендатуры по наводке ехавшего же в том паровозе офицера. Когда выяснили – кто такие и зачем так далеко от дома уехали, быстро отправили назад, предварительно, конечно, строго переговорив с ребятами.
Лука Григорьевич был зол и рассержен. Прохаживаясь вдоль нестройного ряда ребят, отчитывал сурово:
– Вы что, мать вашу, белены объелись? Военным и милиционерам на местах делать нечего, как вас, идиотов, ловить?! Бандитов вон сколь развелось – устанешь ловить каждого! А тут вы, олухи! Кому вы там, на фронте, нужны? Нянькаться там с вами? А на местах вам что – работы нет? Гуляки! А бабы вон – в плуга запрягаются, чтобы под посев поля вспахать!
Его словесный поток остановил дед Куприян. Хитро усмехнувшись, посасывая свою «козью ножку», он сказал:
– Да че ты, Григорич, на них слова тратишь? Толку от того нет! Ты отдай их поскорее родителям, увидишь – завтре оне как шелковые будут!
Лука Григорьевич посмотрел на старика, потом кинул взгляд на детей и их родителей и сказал, махнув рукой:
– Идите! И без вас забот полон рот – и обратился к бабам – а вы... следите за своим потомством! Чтоб не сбегали больше никуда!
Он на всякий случай погрозил подростком кулаком и пошел к себе.
В этот день с разных концов деревни то и дело раздавалось:
– Ай, мамка, не надо! Я ня буду больше, мамка!
– Вот тебе, вот тебе фронт! Вот тебе, козья морда!
– Мамка, мамка, больно хворостиной-то!
– Ниче, ниче, потерпишь! Я ишшо и полено возьму!
Почти каждый день Ольга ходила к сельпо. Когда выходил Лука Григорьевич, смотрела на него с надеждой, но он лишь руками разводил – нет, мол, весточки пока из комиссариата. И вестей действительно не было.
Зато пришла на днях другая весть – ее сообщил вечером хмурый, как никогда, Никитка. Ольга штопала свое платье около окна, он сел за стол, налил себе молока немного – экономили, стараясь разводить водой, выпил, поморщился, собрал со стола крошки, оставшиеся от пресных лепешек, настряпанных матерью из овса, мрачно посмотрел на сестру и заявил:
– На Сеньку Белова похоронка пришла. Тетка Акулина волосы на себе дереть...
Ольга даже со скамьи поднялась, медленно, тяжело.
– Да ты что? – сказала, удивившись, но внутри, как это было ни страшно признать самой себе, вдруг почувствовала облегчение – похоронка...
– Да. Сам лично ей в руки отдал, она прочитала и как завоет басом на все Камышинки. Я уехал быстро, а то подумал, она на меня, как тетка Матрена, кинется.
А Ольга, снова опустившись на скамью, вдруг подумала – это же она тогда сказала тетке Акулине те страшные слова, когда та ее совестить вздумала. Сказала, что «если вернется Сенька»... Вот он и не вернулся... Стыдно ли ей было сейчас? Да, стыдно... Нельзя личное отношение ставить выше жизни человеческой. А она тогда это со злости ляпнула... Но матери такое говорить... Нельзя. Все матери одинаковы, каждая желает, чтобы ее ребенок жил и был счастлив.
Узнав новость, Анна Власовна с досадой сказала:
– Ну вот, Оля, придется тебе нового жениха искать.
Ольга и Никитка переглянулись – состояние матери в последние месяцы их пугало, она стала какой-то абсолютно равнодушной и апатичной ко всему, хотя Ольга часто слышала, как она плачет по ночам. Девушка списывала это на то, что мать переживает из-за отсутствия писем от отца.
– Мам, ты что такое говоришь?! Какой жених! Кого мне искать, ты с ума сошла?!
– Молодость-то быстро проходить – сказала Анна Власовна – а сейчас, после войны этой, даже мужиков стоящих не останется. Будут девки в девках сидеть...
– Мама, разве это главное сейчас? – у Ольги даже слов не осталось, так она была поражена тем, что говорит родительница – наши ребята там жизни свои оставляют, а ты о моем замужестве печешься... У меня слов нет!
– Потому что судьбу свою устраивать надо! – мать повысила голос, а потом произнесла – ох, и глупая ты, Олька!
Похоронили Сеньку не дома – далеко он воевал, где погиб, там и закопали его тело. Тетка Акулина, которая была вне себя от горя, намеревалась к той могилке поехать, да Лука Григорьевич строго-настрого запретил.
– Куды ты попрешься? Там фронт, бои идуть! А коли в тебя пульнуть, с кем малые останутся, ты об этом подумала? Жди, когда война кончится – там и поедешь!
Ольга, которую совесть мучила, решилась пойти к женщине – попросить у нее прощения за свои слова. Столкнулась с ней на улице – та откуда-то шла, медленно, сгорбившись, как старушка. Ее можно было понять – муж на фронте, старшие сыны также, двоих уже не стало – Сеньки и и еще одного сына.
Увидев Ольгу, подскочила к ней так быстро и неожиданно, что та не успела опомниться, как почувствовала в своих волосах руки женщины.
– Ах ты, змея подколодная! Ведьма проклятая! Навела порчу на моего сыночка, предсказала смерть его и то, что не вернется он в родной дом! Да тебя на костре спалить надо, ведьма!
– Тетка Акулина! – в глазах у Ольги стояли слезы – тетка Акулина, простите меня! Я не хотела дурного, со злости сказала!
Она пыталась высвободиться из цепких рук, но не могла – горе словно сделало женщину физически сильней.
Подскочившие бабы наконец смогли Ольгу отбить у тетки Акулины, и она отошла в сторону. Тут же возник рядом председатель.
– Что тут происходит?! Вы что – совсем ополоумели? Друг друга дерете! Мало того, что война, так они и в миру еще подобное устраивають! Ну дуры бабы, что сказать!
Ольга все плакала и просила прощения у женщины, убеждая ее в том, что она не желала говорить подобное, и сказала только по глупости, со злости.
А тетка Акулина вдруг выпалила:
– Вот теперь тебя Господь и наказует, падла! Не дождесся Илюху своего!
– Так! Цыц! – крикнул Лука Григорьевич – расквохтались тут! И не стыдно тебе, Акулина? Ладно она – девка молодая, глупая! А ты-то? Сама сынов потеряла, а теперь другим того же желаешь?! Эх, стыдно вам должно быть, товарищи женщины! Послушали бы вас сейчас те, кто там кровь проливаеть!
Он хмуро осмотрел собравшихся и сказал, кивнув на мать Сеньки:
– Проводите ее домой, бабы... А ты, Ольга, за мной ступай.
Они пришли в сельсовет, и Ольга подумала, что он сейчас будет ее ругать за этот конфликт. Она даже попыталась оправдаться:
– Лука Григорьевич, я ведь шла у ей прощения попросить...
– Олюшка, да все я понимаю – он протянул ей стакан воды – выпей вот...
Он ходил по кабинету, заложив руки за спину – эту привычку взял он у того самого офицера из отделения военной комендатуры, Николая Марковича – и словно бы что-то не решался ей сказать, даже в глаза не смотрел. И Ольга, догадавшись вдруг, что он хочет что-то сообщить ей об Илье, спросила:
– Лука Григорьевич, вы что-то узнали?
– Да. Но сразу тебе скажу – вести нерадостные... Числится Илья Дмитриевич Потапов без вести пропавшим. И еще несколько человек из его части. Нигде найти их следов не удалось, так что... То ли в плену он, то ли погиб, а то ли...
– Нет! – вскрикнула Ольга, понимая, что имеет в виду Лука Григорьевич – нет, я не верю! Илья не такой, он очень храбрый, он... Он лучше бы погиб, чем стал дезертиром, вы же знаете!
Лука Григорьевич обнял ее за плечи.
– Все знаю, Олюшка. И все понимаю. Конечно, не такой наш Илья, так что будем надеяться, что он жив и объявится.
Домой Ольга возвращалась настолько расстроенная, что и словами не передать. Она постоянно думала о том, что обе гадалки – что цыганка, что Соколиха – предсказали ей, что будут они вместе с Ильей, только путь их друг к другу будет долог и труден. И если сейчас... Нет, такого она даже в мыслях не может допустить.
Радовало одно – Наташу, ее подругу, отыскали в одном из госпиталей. Девушка была ранена, а потому долго не писала матери и Ольге. Узнав адрес госпиталя, Ольга быстро отправила туда письмо, пронизанное теплыми словами поддержки, и стала ждать ответа.
Он пришел не скоро – только через полтора месяца, и Ольге показалось, что Наташка изменилась – письмо было кратким и суховатым. Хотя... Чего она хотела от человека, который лежит в госпитале? Наташе нужно сейчас скорее поправиться, так как она желает вернуться на фронт.
Снова близко подступала зима, снова пока редкие мухи кружили над Камышинками. Весь урожай, что собрал колхоз, отправили на фронт, разделив между семьями колхозников по уменьшенной норме на человека. Снова помогало то, что по лесам летом насобирали трав, ягод, да грибов, снова те травы использовали, как чай, ягоды заготавливали впрок, грибы солили – тем и спасались.
Работали Ольга с матерью также, на лесоповале, вечером возвращались домой уставшие настолько, что уже и ужина никакого было не надо.
Алексея она видела редко с тех самых пор, как он предлагал ей выйти замуж. Иногда она слышала то тут, то там какие-то разговоры о нем от местных. Они теперь уже с Иринкой были сучкорубами, и та иногда говорила ей:
– Мужиков сейчас мало, мамки-то своих девок то и дело хотять за Леху сплавить. Тетке Варваре намекають. Да только сам Леха-то – ни-ни... Я как-то раз мимо их двора шла, так слышала, как он мать отчитывал, что ты, мол, меня сватаешь за всех подряд! Сам, мол, со своей жизнью разберусь, без тебя! Вот так-то! Мужик... – протянула она насмешливо – девки наши и таким не погнушаются – и что, что калечный, тетка Варвара хвастала, что он все делаеть, да еще и силен.
А Лука Григорьевич иногда говорил Никитке, когда они куда-нибудь отправлялись на колхозной лошади:
– Он, Леха-то, не шибко любить рассказывать, где был, да где воевал, как раненья свои заработал! Военный человек... А оне, военные-то, трепаться не любят. А я так думаю, что Леха, возможно что... и медали какой заслуживаеть! И будет у нас в деревне еще один геройский человек!
Очень любил Лука Григорьевич рассуждать о том, сколько «геройских людей» на фронт из Камышинок отправились.
Никитка вечером говорил сестре:
– Оль, странно, да... Вот пришел с войны Мишка Борзов, тоже раненный, у его даже контузия была, а потом и вовсе руку оторвало... И он ребятню в круг собираеть и о своих буднях фронтовых рассказываеть, да песни поеть, что там сочинить успели... А Лешка? Рази ему трудно с ребятней поделиться? И вообще – нелюдимый он какой-то стал, сторонится всех, никому ниче не говорить, кроме того, что в госпитале был и комиссовали его потом.
– Никитка, ну, люди все разные. Мишка, значит, может об этом говорить, а Лешка – нет. Другой он человек.
– У Мишки вся гимнастерка в медалях – буркнул Никитка – а Лехе че – не одну не дали, что ли?
– Позже значится дадут, Никита. И такое бывает. Поверь, каждая медаль найдет своего героя со временем.
Как-то раз Ольга вернулась домой позже – заходила к Иринке. Подходя к воротам, она увидела, как из них выходит мать Алексея. Тетка Варвара приветливо кивнула ей, улыбнулась и прошла мимо. Ольга подумала о том, зачем же она к ним приходила – они с Анной Власовной никогда не были близкими подругами, но быстро отмела эти мысли – не о том сейчас забота...
Дома она занялась делами – днем в колхозе до самого вечера, а тут все стоит. Намыла полы, дождалась Никитку. Мать, она слышала, сидит у себя в комнате, тихо молится, бормочет что-то про себя.
Поужинала с братом, потом прошла к себе в комнату. Никитка быстро уснул на полатях, захрапел, как настоящий мужик. А Ольге все не спалось – в закромах своего сундука она нашла солидный моток шерстяной пряжи и решила связать брату теплые носки. Дверь в комнату открылась – мать.
Прошла, присела рядом с Ольгой, наблюдая за спицами в ее проворных руках.
– Оля... Мне поговорить надо с тобой.
– Да, мам...
– Ко мне сегодня заходила тетка Варвара, мать Алексея... Ты, Оленька, сразу не отказывай, обещай, что подумаешь хорошо... тебе нужно замуж за него выйти.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.
Все текстовые (и не только), материалы, являются собственностью владельца канала «Муза на Парнасе. Интересные истории». Копирование и распространение материалов, а также любое их использование без разрешения автора запрещено. Также запрещено и коммерческое использование данных материалов. Авторские права на все произведения подтверждены платформой проза.ру.